Двенадцать евреев, которые изменили мир

Очень скоро импульсивному ссыльному опостылел Усть-Кут. Ему было тесно среди убогих домишек, ограниченного круга общения. Кипучей натуре нужны были простор и большая сцена. А это Петербург, Москва... Больше томиться в ссылке Лев не мог. Когда он сказал об этом Александре Львовне, та возражать не стала. К этому времени у Троцкого и Соколовской уже было две дочери, младшей шел четвертый месяц. Жизнь в ссылке была нелегкая. Побег мужа возлагал на Александру Львовну двойную ношу. Но она отводила эти вопросы одним словом — надо. Революционный долг преобладал у нее над всеми остальными соображениями, и прежде всего личными. Она считала Лейбу гением, который нужен революции, поэтому участвовала в подготовке побега и в течение нескольких дней после него успешно маскировала отсутствие мужа от полиции, укрывая одеялом чучело мнимого больного.

Побег из сибирской ссылки стал началом их личной трагедии. Из-за границы, куда добрался Троцкий, можно было лишь изредка переписываться. Вскоре для Соколовской началась вторая ссылка. Жизнь развела их, оставив лишь идейную связь и дружбу. Лев Бронштейн покинул жену с двумя крохотными дочками, чтобы никогда больше не вернуться к ним. Младшая дочь Нина умерла в 1928 году, старшая дочь Зина — после душевной болезни — в 1933. Сама Соколовская будет сослана Сталиным в Сибирь только за то, что тридцать лет назад она была женой тогда еще никому неизвестного Льва Бронштейна.

Рождение профессионального революционера

«Образцом для Сосо стал Коба, герой романа грузинского автора Казбеги «Нуну». В борьбе против властей угнетенные горцы терпят, вследствие измены, поражение и теряют остатки свободы, в то время как вождь восстания жертвует родиной и своей женой Нуну, всем, даже жизнью. Отныне Коба стал для Сосо божеством... Он сам хотел стать вторым Кобой, борцом и героем, знаменитым, как этот последний. Иосиф назвал себя именем вождя горцев и не терпел, чтобы его звали иначе».

Летом 1902 года ссыльный Бронштейн бежал. И с этого момента появилась новая историческая фигура — Лев Троцкий. В Иркутске друзья достали беглецу не только новую одежду, но и новый паспорт, в который он вписал свою новую, теперь уже бессмертную фамилию. У фамилии был реальный владелец — тюремный смотритель из Одессы — чья весьма представительная внешность импонировала юному Лейбе. Но, может быть, дело не только в фигуре надзирателя, а в самой фамилии, так как «тротц» в переводе с немецкого и идиш означает «вопреки», «наперекор». Такая интерпретация возможна, если учесть, что один из его первых литературных псевдонимов был Антид Отто (антидот), т.е. по итальянски — противоядие. Не только чувство справедливости, но также юношеское упрямство (тротц) превратили Льва Бронштейна в Троцкого — человека, чья жизнь целиком была посвящена борьбе, противостоянию, революции.

Заехав в Самару к Кржижановскому, который одним из первых оценил публицистический талант тогда еще ссыльного Бронштейна и дал ему кличку «Перо», Троцкий направился в Лондон, в редакцию «Искры». С фальшивым паспортом в кармане он нелегально перешел границу с Австрией и добрался до Вены. Здесь, заручившись помощью Адлера — одного из руководителей австрийской социал-демократии, он встретился в Цюрихе с Павлом Аксельродом, получил от него заветный лондонский адрес и ранним октябрьским утром постучал в дверь квартиры, где жили Ленин и Крупская. Взяв денег, он спустился вниз, чтобы расплатиться с кэбом, а затем засыпал чету Ульяновых ворохом новостей с родины.

Отныне судьбы Ленина и Троцкого свыше двадцати лет будут постоянно пересекаться. Они будут переходить от взаимной симпатии к прямой вражде и вновь к согласию. Оба в пору разлада не будут щадить друг друга. С ленинской подачи во все учебники истории партии большевиков войдет обидный эпитет «Иудушка Троцкий». Но в кульминационный момент их жизни — в ночь 25 на 26 октября, в ожидании открытия съезда Советов, они вместе будут лежать в пустой комнате Смольного на старом одеяле и ожидать исхода за- пущенных ими событий. Кто знает, может быть именно в этот момент они вспомнили и общие ботинки, которые носили в Париже, и совместное посещение Opera Comique, и лондонскую церковь, где социал-демократический митинг чередовался с пением псалмов. А может быть, воспоминаний и не было — было только будущее. Революционные отряды уже захватили Госбанк, Центральный телеграф, развели мосты, окружили Зимний дворец. Пружина начала разжиматься, уже ничего не зависело от их действий. В те дни принимались решения, определившие историческую эпоху. Эти решения почти не обсуждались. Бессознательное поднялось и подчинило себе сознание, слив их в какое-то нерасторжимое единство. И наконец знаменитое: «Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, свершилась!» А пока Троцкий, не дав подняться Владимиру Ильичу с постели, подвинув ближе стул, энергично жестикулируя, взахлеб говорит о Сибири, Самаре, Цюрихе. Ленин, будучи почти на десять лет старше, увидел в пылком молодом человеке одного из тех, кто может открыть новую страницу революционного движения в России.

Первая эмиграция

«Из Сибири Коба вернулся прямо в Тифлис: факт этот не может не вызвать удивления. Сколько-нибудь заметные беглецы редко возвращались на родину».

Эмиграция всегда играла заметную роль в политической и духовной жизни России. Троцкий более трети жизни провел в эмиграции. Оказавшись впервые в Европе в 1902 году, он воспринял это время как «восторженное откровение». Он писал, спорил, ездил, впитывал жизнь, знакомую раньше лишь по книгам и газетным статьям. Ему было только двадцать три года и надо было найти баланс между своим «я» и новой социальной и духовной средой.

Первое поколение русской социал-демократии, возглавлявшееся Плехановым, начало свою критическую и пропагандистскую деятельность в начале 80-х годов XIX века. Пионеры исчислялись единицами, затем десятками. Второе поколение, которое вел за собой Ленин, — он был на четырнадцать лет моложе Плеханова, — вступило на политическую арену в начале 90-х годов. Третье поколение, состоявшее из людей на десять лет моложе Ленина, включилось в революционную борьбу в конце прошлого и в начале нового столетия. К этому поколению, которое уже привыкли считать тысячами, принадлежали Троцкий, Сталин, Зиновьев, Каменев и другие.

Европа для российских политических эмигрантов была больше чем очаг культуры и приют беглецов. Здесь формировалась атмосфера, где генерировались идеи и усилия, обращенные к России в надежде свершения в ней революционных перемен. Осенью 1902 года в эту «Мекку» российских революционеров прибыл Троцкий. Молодого честолюбивого революционера, талантливого публициста влекла возможность участия в общероссийской социал-демократической газете. В редколлегии «Искры», из которой должно было разгореться пламя революции в России, «старики» — Плеханов, Засулич, Аксельрод соседствовали с «молодыми»: Лениным, Мартовым, Потресовым. Ленин быстро оценил Троцкого как человека, несомненно, с недюжинными способностями, энергией, который имеет перспективы роста таланта и «в области переводов и популярной литературы он сумеет сделать немало». По предложению Ленина в марте 1903 года Троцкого ввели в состав редколлегии газеты с совещательным голосом. Плеханов встретил новичка с настороженностью, которая очень скоро переросла в устойчивую неприязнь, сохранившуюся до конца его дней. Он упорно противился вводу Троцкого в редколлегию «Искры». При личных встречах был сух и неприветлив. Несмотря на все старания, Троцкому не удалось расположить к себе корифея русского марксизма. «Отец-основатель» не принял дерзкой бойкости молодого революционера. Троцкий скоро и сам стал отвечать тем же. В целом ряде статей о Плеханове, написанных позже, в адрес последнего будут пущены стрелы сарказма. В работе «Война и революция», написанной в 1922 году, он выразится так: «Несчастье Плеханова шло из того же корня, что и его бессмертная заслуга: он был предтечей. Он не был вождем действующего пролетариата, а только его теоретическим предвестником».

В Лондоне Троцкий поселился в доме, где жили Мартов и Засулич. По нескольку раз в день они ветречались, обсуждали новости, статьи, заметки, которые готовили в «Искру». Отношения с блестящей группой высокообразованных людей наложили неизгладимый отпечаток на духовный мир Троцкого. Общение с ними не только расширяло кругозор, но и усиливало уверенность в своих способностях, даже исключительности. Молодой член редколлегии не скрывал своего восхищения и преклонения перед прославленной террористкой. Для него Вера Засулич, участвовавшая в террористических актах еще до его рождения, была легендой революции. Она принад- лежала к тому поколению русских революционеров, для которых радикализм решений и действий был их сутью. Троцкий уже тогда начал мыслить радикальными категориями, не признавая полумер и полушагов. Ленин, привлекая Троцкого к работе в газете, вскоре стал использовать его и в качестве оратора и полемиста, затьм посоветовал не ограничиваться журналистикой и диспутами, а выступать с лекциями и рефератами. Очень скоро все это станет для него обычным делом. Троцкий, будучи, безусловно, талантливым человеком, выдающимся оратором и публицистом, всегда заботился, чтобы это было оценено другими. Он не чурался театральности жеста, экстравагантности выражений. Троцкий любил дело, но еще больше он любил себя в деле. И эту любовь к себе другие ощущали как превосходство над ними. Может быть, поэтому у Троцкого было так мало друзей и так много врагов.

Троцкий еще молодым навсегда поверил, что обязательно оставит глубокий след в истории. Он не ошибся, считая, что будет знаменитым, но это и было его жизненной целью: с очень ранних времен им сохранялись не только черновики статей, речей, проектов резолюций, но и афиши, пригласительные билеты, пометки на газетах и календарях, вырезки из периодических изданий, где просто упоминается его имя. Когда в 1903 году в Париж к сыну приехали родители, Лейба показывал им вырезки из газет со своими статьями, афиши, возвещающие о его выступлении, рассказывал о знакомых знаменитых людях. Мать вслух читала заголовки статей, отец с благоговением слушал. Уезжая из Парижа, Бронштейны оставили сыну денег и пообещали помогать двум его дочкам в России. Они теперь были уверены, что их Лейба станет знаменитым.