Двенадцать месяцев. От февраля до февраля. Том 2

Я сидел обхватив голову руками и закрыв ими глаза – так мне легче было. Не думалось легче, а просто было. Свет мне не мешал, в музсалоне царил полумрак – шторы же были задёрнуты, – но вот когда глаза, если их открыть, упираются в пальцы рук, то как-то спокойней и уверенней себя ощущаешь, а если глаза упираются в полумрак и начинают там сами по себе, против воли своего хозяина всё рассматривать, становится не по себе. Ощущение такое, как будто голый на военной медкомиссии ходишь от врача к врачу. Мерзкое ощущение, я вам скажу.

То ли качка стала более равномерной, такой убаюкивающей, как будто я в кресле-качалке сижу, а меня кто-то легонько покачивает, не знаю, но я действительно задремал. Обычно я сны не запоминаю, вот и то, что приснилось тогда, как ни пытался вспомнить, так и не смог.

Когда я проснулся, никаких изменений в музсалоне не заметил. Я встал, ноги у меня затекли – по-видимому, спал я достаточно долго. «Надо пойти посмотреть, что там на улице делается», – решил я и направился к двери.

Я слегка толкнул от себя дверь, но в этот момент она распахнулась. В дверях стоял встревоженный Дима.

– Ну, Ваня, разве можно так? – спросил он, а затем повернулся и кому-то крикнул: – Здесь он, жив-здоров.

Затем опять обратился ко мне:

– Где ты был-то? Мы с Виктором уже всё судно обшарили, сюда раз десять заглядывали, решили последний раз всё обойти и, если не найдём, тревогу поднимать.

Из-за спины Димы появилась голова Виктора:

– Ну и где ты его нашёл?

– Скорее он сам нашёлся, – ответил Дима. – Он из музсалона выходил, когда я туда ещё раз решил ткнуться.

– Я уж подумал, что ты с Надькой где-то завис, но они с Людкой на месте оказались. Мы их даже разбудить умудрились. Новую какую-нибудь завёл, что ли?

Вопрос Виктора поставил меня в тупик.

– Где здесь новую найти? – вместо того чтобы толком объяснить всё ребятам да поблагодарить их за беспокойство, огрызнулся я.

– Во, теперь я слышу речь не мальчика, а мужа, – засмеялся Виктор. – Так где ты был? Признавайся.

– Здесь, в музсалоне, присел в кресло, вот меня и убаюкало.

На мои слова ребята отреагировали весьма своеобразно. Они переглянулись и почти одновременно задали друг другу один и тот же вопрос:

– Ты куда глядел? – друг на друга посмотрели и тут же рассмеялись.

– Ну, мы и молодцы, – сказал Дима. – Я смотрю – темно в салоне, мельком глянул – вроде никого, а что он в тёмный угол забился да спит, такое даже в голову прийти не могло.

– Ладно, нашлась пропажа – и хорошо. – Виктор был в своём стиле. – Я спать пойду, скоро новый день наступит, а у меня ни в одном глазу. – И он, махнув рукой, направился в сторону трапа.

Неожиданно мы с Димой остались вдвоём, но я этого совсем не испугался, мне вдруг захотелось продолжить наши беседы. До сих пор не понимаю, почему я успокоился. Может, сон, который я так и не смог вспомнить, стал этому причиной. Да и какая разница, захотелось и захотелось. Я потянул Диму за руку, и мы с ним оказались в музсалоне. Второе кресло привести в состояние, пригодное для сидения, – плёвое дело. Пара минут – и вот мы вновь сидим рядом.

Наступило какое-то неловкое молчание, но Дима сориентировался быстрей меня:

– Смотрю, Ваня, ты меня как бы избегаешь, пытаешься делать вид, что так случайно или вынужденно получается, а мне всё ясно и понятно. Начал я думать, с чем это связано. Первое и самое очевидное: устал человек, такая эмоциональная нагрузка вдруг на него свалилась. Причём ладно бы он готов к ней был, так ведь нет. Он же ехал безмятежно отдохнуть да на мир поглазеть, и тут нате вам. Одно видение за другим. Так и свихнуться можно. Вот я и решил отойти чуток в сторону. Передохнет человек, сил нервных немного поднакопит, всё в голове уложит аккуратно, чтобы нигде ничего в мозгах не торчало, и вновь ко мне обратится. Потом чувствую: так-то оно, конечно, так, но не только в эмоциональной усталости здесь дело, имеется ещё какой-то фактор, а вот какой? Никак я его вычислить не мог. Только сегодня, уже после ужина, догадался. Сейчас скажу, а ты признайся, пожалуйста, правильно я всё высчитал или ошибся где. – И Дима на меня с такой мольбой во взгляде посмотрел, что я согласно кивнул. А он неожиданно замолчал и в окно уставился.

За окном глухая чернота, и больше ничего не видно, ни огонька, ни звёздочки подмаргивающей – ровным счётом ничего. Я ждал продолжения, а Дима молчал. Ну, думаю, наверное, он мысли свои по полочкам раскладывает и пытается всё так сформулировать, чтобы нигде ни малейшей ошибки или оговорки не допустить.

Наконец он начал, да так, что я прямо в стул влип:

– Признайся, ты решил, что я тебя гипнотизирую? – и так посмотрел на меня, что мне ничего не оставалось, кроме как согласно головой кивнуть.

– Фу, – вдруг выдохнул Дима с таким облегчением, что мне стало ясно: совсем он не был уверен в том, что только что сказал. Так, мысль смутная была, а надо же, попал прямо в самую что ни на есть точку.

А Дима продолжил:

– Понимаешь, мне всё ясней и ясней становилось, что ты меня в чём-то подозревать начал. Но в чём – вот вопрос. Я себе всю голову сломал, никак ни черта не мог понять. Чувствую: простое что-то, но вот что – неясно. Сегодня напрочь отключился от всего, экскурсию не слышал вообще, как удавалось одному остаться, вслух рассуждать принимался – мне так легче думается. Опасно, конечно, мало ли кто подслушать может, но зато эффективно. Вернее, так: всегда эффективно было, а сегодня ноль, круглый ноль, знаешь, такая баранка слегка вытянутая. И вот буквально только что мне эта простая мысль в голову пришла: да он подозревает, что это я его в транс ввожу и заставляю всякие всячества видеть! Я ведь, когда тебе сказал, что догадался, и начал просить признаться, прав я или нет, ещё ни до чего не додумался. Решил себя поставить в такое положение, из которого только один выход – найти реальную причину. Знаю, что в безвыходной ситуации голова совсем по-другому работает. И точно – в последнюю секунду прострелило. Я даже додумывать не стал, а тебе эту мысль и вывалил. И видишь – угадал.

Он выглядел таким довольным, каким я его ещё ни разу не видел. Как он мог догадаться? Ведь сейчас темно, по лицу вряд ли что разглядеть можно, да и думал я последние минуты не о том, угадает он или нет, а о том, что Дима на моё признание, если угадает, скажет. И он догадался. Какой же у него мощный аналитический ум, как далеко он может варианты просчитывать. Небось, в шахматы хорошо играет. Ну, я и брякнул:

– Дима, а ты в шахматы как давно играешь?

Он улыбнулся:

– Быстро ты, Ваня, соображаешь, молодец. В шахматы я с детства играю, правда, дальше мастера спорта не дошёл, хотя задатки у меня неплохие были. Как мне тренеры говорили, ходы я рассчитывал чуть ли не лучше, чем многие прославленные гроссмейстеры, но работа мне этой возможности – совершенствоваться в шахматной игре – не дала. Да и мaстерские баллы я заработал, пока в Алжире дурью маялся. Там и начал в турнирах по переписке участие принимать, да видишь, как успешно получилось. А ты, значит, решил таким образом выяснить, как далеко я в своих рассуждениях заходить могу? Ещё раз скажу: молодец, правильно сообразил.

Он сказал всё это и замолчал, а я и так молчал, вот мы и сидели рядом молча. О чём он думал, не знаю, я же вообще ни о чём не думал. Хотя так, конечно, не бывает, человек, даже когда, казалось бы, ни о чём не думает, на самом деле думает о том, что ни о чём не думает. Получается парадокс, но это так.

Дима прервал своё молчание самым неожиданным образом:

– Мне кажется, ты читал роман Пастернака «Доктор Живаго». Ну а если сам роман и не читал, то уж стихи Юрия Живаго из романа читал наверняка. Помнишь знаменитое стихотворение «Гамлет»?