Двенадцать месяцев. Январь

Оказались они со Стражницей в просторной, богато обставленной комнате. Заметив широкое ложе, на котором лежала бледная женщина со спутанными темными волосами, Милава поняла, что они в чьей-то спальне. Оставаясь пока незамеченной суетящимися вокруг ложа женщинами в цветастых свободных одеждах, она с любопытством огляделась по сторонам. Судя по яркому солнечному свету и слышным даже за людским гомоном крикам чаек, вышли они очень далеко от территории Января-Месяца.

«Только бы опять не в Царство морское попасть! – всполошилась Спутница. – Мне пока общения с тамошними жителями хватит».

– Ой, а что это? – поинтересовалась она, увидев, как к ней стремительно приближается светящийся сгусток.

Внезапно наступившая оглушающая тишина, нарушаемая только криками морских птиц и шумом прибоя, возвестила о том, что их, наконец, заметили.

– Ох, горе-то какое! – воскликнула Олеся, не обращая совершенно никакого внимания на застывших женщин. – Держи его, Милавушка, то душа только что рожденного ребенка!

От такого известия страшного девушка чуть в сторону не шарахнулась. Но один взгляд на Олесю, что с мудрой грустью наблюдала за ней, заставил собраться и руки к сгустку протянуть. А он, словно котенок ласковый, потерся о ладошку да так и завис на одном месте.

И тут… началось!

Окружающие, словно опомнившись и осознав факт удивительного появления в комнате Бабы-Яги со спутницей (такой же темноволосой и темноглазой!), резко отмерли. С криком «Ведьмы!» женщины чуть ли не кубарем выкатились из спальни, совершенно позабыв о роженице. А та, переведя взгляд от люльки, в которой лежало маленькое тельце, на Милаву, стоящую с протянутыми руками, горько разрыдалась.

– Поплачь, милая, поплачь, – Олеся присела рядом с ней и осторожно погладила по спутанным волосам. – Слезы – вода, но тебе легче станет.

Влетевшие в комнату стражники с кривыми саблями наперевес так и замерли, не зная, что им дальше делать.

– Что здесь происходит?! – грозно поинтересовался выступивший вперед смуглокожий мужчина, но, признав нежданную гостью, низко поклонился: – Здравствуй, Баба-Яга. Что привело тебя к нам?

Резко встав с кровати и уперев руки в бока, Олеся грозно двинулась на опешившего брюнета.

– А скажи-ка мне, милок, сколько детей тебе родила жена?

– Шестерых сыновей, – честно ответил мужчина, слегка попятившись под напором грозной Стражницы.

– И тебе еще одного захотелось? – недобро прищурившись, поинтересовалась Ведунья.

– Не… не ругайте его, – сквозь слезы попросила роженица. – Это я… дочку хотела. Хо-хоть одну-у!

Громкие рыдания вновь заглушили все остальные звуки в спальне, уже невозможно было разобрать, что несчастная пытается еще сказать.

– Тьфу ты! Вот же бабы дуры! – резко развернувшись, Олеся поспешила к женщине. – Неужели старшие тебе ничего не говорили? Куда рожала одного за другим? Сама слабая, вот и младенчик не выжил! Воистину волос долог, а ум короток!

Пока Ведунья отчитывала и рыдающую роженицу, и вмиг побледневшего мужа ее, Милава так и продолжала держать в ладонях светящийся сгусток. Ей одновременно и душу щемило от причастности к чужому горю, но и удивительно было наблюдать за всем происходящим. Это ж надо – душа! Реальная! И именно ей, Милаве, дано ей помочь.

А еще было стыдно, когда воины, все как один, принялись рассматривать ее.

– А что это вы так на Спутницу Января-Месяца смотрите? Совсем страх потеряли? – грозно укорила стражу Олеся.

– А чего это она у него в таком неподобающем виде ходит? – намекая на халат и неприбранные волосы, усмехнулся один из стражников, весело поблескивая темными глазами.

– Если надо будет, мы и в исподнем придем к призвавшей нас душе, – мрачно заверила его Ведунья, подходя к Милаве: не время для шуток сейчас. – Давай ее сюда, провожу за Грань, сама ведь дороги не найдет, плутать будет и мучиться.

Осторожно передав светящийся сгусток с рук на руки, девушка еле слышно облегченно выдохнула. Тяжело оказалось впервые на себя такую ответственность принять, не ожидала она настолько стремительного «погружения» в мир Олеси. А как представила, что так теперь постоянно будет, совсем опечалилась.

«Это ж сколько мне горя людского через себя пропустить придется?»

И вдруг Милаве не к месту родной мир вспомнился, люди, что добровольно ухаживали за неизлечимо больными. Ей всегда казалось, что решиться на такое может лишь очень счастливый и добрый человек, способный вынести груз чужой боли. Себя девушка к этой категории никогда не причисляла. А судьба вот как повернулась.

Ведунья исчезла вместе с душой, оставив ее одну в совершенно незнакомом месте. Милава растерялась, настороженно заоглядывалась. Если другие стражники теперь старались поменьше смотреть на нее, то молодой спорщик продолжал коситься, нагло рассматривая девушку. Ей даже захотелось что-нибудь резкое сказать, да привычка сдерживать эмоции не позволила. Так и стояла она под взглядом изучающим, пока вновь портал не открылся.

Странный…

Не был он похож ни на снежный вихрь Января, ни на клубящийся туманом портал Бабы-Яги. Из струящегося марева, удивленно по сторонам оглядываясь, вышел… Кощей. Вышел и перехватил взгляд наглый, на Спутницу Месяца обращенный. Мигом лицо Константина застыло, а глаза черные гневом полыхнули. Испугалась Милава за стражника глупого. Пусть и неприятен ей был взгляд его наглый, а все ж зла она ему не желала.

Поэтому поспешила к Стражу, осторожно ладонь на руку его положила, удерживая от движения резкого, и успокаивающе заговорила:

– Я Олесю жду, она душу сопровождать отправилась. У них младенчик умер, сам бы дорогу не нашел.

Перевел на нее мрачный взгляд Константин, но все ж на месте стоять остался. Только развернулся так, чтобы собой девушку закрыть.

– Привыкаешь к силе своей? Это хорошо, – чуть заметно улыбнулся ей.

– Я бы так не сказала, – недовольно поджала губы Милава.

– Всем по первости тяжело было. Олеся тоже не сразу привыкла, что бы она там ни говорила.

– А вы застали тот момент, когда она Стражем стала? – стоять у постели убитой горем женщины и молчать сил не было.

Стражники проявили похвальную сообразительность и, едва в новом госте Кощея опознали, спешно спальню роженицы покинули.

– Так Олеся через несколько месяцев по тому же пути, что и я, пошла, – сообщил Кощей, покосился на тихо всхлипывающую женщину и обратился к ее притихшему супругу: – Князь Ириан, вы бы забрали жену отсюда. Зачем ее еще больше мучить?

Хозяин дома тотчас шагнул к кровати. Но тут словно распрямилась сжимавшаяся в последние минуты в душе Милавы пружина из сострадания и желания помочь, толкнув девушку на странный шаг. Стремительно подбежала она к роженице и, накрыв ладонью ее руку, дождалась ответного внимания женщины.