Двенадцатый год
Шрифт:
Встретив казаков, которые вели коней на водопой, девушка приосанилась на седле и, подъехав к донцам, приветствовала их своим детским голосом:
– Здравствуйте, атаманы-молодцы! Бог в помощь! Странно прозвучал в утреннем воздухе этот металлический голосок, - так странно, что казаки невольно остановились и удивленно посмотрели на этого диковинного мальчика. Что это такое? С виду, по одежде - казачонок, малолеток, барчонок, и конь добрый, горской породы, черкесский конь, дорогой - казаки знают толк в своих боевых товарищах - одним словом, "душа добрый конь"...-И чекмен казацкий добрый, хорошего сукна, и пика добрая, и посадка добрая, казацкая, атаманская... А собой -
Казаки отдают честь. Переглядываются: "Здравия желаем!"
А "оно" опять щебечет:
– Скажите, как мне найти вашего полковника?
– Это Миколай Михалыча?
– Да, Каменнова.
– Вон тамо-тка, где часовой стоит, - зеленые ставни.
– Спасибо, братцы.
И "оно" поехало дальше, а казаки, разинув рты, глядят ему вслед.
– А и бесенок же какой! Кубыть и большой ездит.
– А поди еще кашку с ложечки учится есть.
– Вылитая девочка.
– А посадка не наша, не казацкая.
– Да, это гусарская посадка... Иж и дьяволенок же!
Когда дьяволенок подъезжал к зеленым ставням, указанным ему казаками, из ворот вышли офицеры и остановились при виде молоденького всадника. Этот последний, ловко осадив коня, отдал честь офицерам совершенно по-военному.
– Я желаю говорить с полковником Каменновым, - молодцевато прощебетал он и зарделся, как девочка.
– Як вашим услугам, - отвечал полный брюнет с черными, ласкающими глазами.
Офицеров не менее, как и казаков, поразил голос и вся наружность приезжего. Но он так ловко соскочил с седла, бросил поводья на луку седла так умело и изящно и так дружески сказал коню: "Смирно, Алкид", который
и встал как вкопанный, что все это разом расположило их в пользу таинственного гостя.
– Что вам угодно?
– спросил полковник ласково.
– Я приехал просить вас, полковник, чтобы вы взяли меня в ваш полк.
– Вас! в полк!.. Да вы ребенок, - извините, пожалуйста.
– Нет, господин полковник, я уже не ребенок... я могу владеть оружием...
– Но простите, я не знаю, кто вы...
– Я дворянин, полковник... Моя фамилия - Дуров... Я хочу служить царю...
– Но для этого есть законный путь.
– Для меня он закрыт, господин полковник: отец запрещает мне служить, а я желаю.
– Но вы не из казачьего роду?
– Нет, мой отец русский дворянин, служил в гусарах.
– В таком случае вы не можете быть казаком: против вас закон.
Девушка побледнела и зашаталась. Тревоги нескольких дней, почти две ночи, проведенные без сна, последняя ночь, полная потрясающих впечатлений, пятьдесят верст на седле без роздыха, без сна, без пищи, страстность, с которой все это делалось, чтобы исковеркать всю свою жизнь как женщины, боязнь и мука за отца, грозное и неведомое будущее, наконец, просто усталость, разбитость нежного тела и нервов - все это заставило зашататься необыкновенную девушку. Офицеры заметили это и подскочили к ней. Сам полковник поддержал ее.
– Простите... успокойтесь... вам дурно...
– Нет, благодарю... я устала... (Девушка спохватилась на окончании женского рода, и слабая краска опять залила ее бледные щеки), - я не спал две ночи...
Полковник ласково держал ее за руку.
– Ручонки-то какие - совсем детские... Да, вам надо отдохнуть, а там мы потолкуем, -
говорил он нежно.– Господа, пойдемте ко мне... милости прошу и вас, госпо" дин Дуров.
Девушка сделала знак Алкиду - он пошел за нею.
– Ах, какой дивный конь!
– заметил полковник.
– Да, его хоть в гостиную, - засмеялся молоденький офицер. Пожалуйте, господин Алкид, - как вас по батюшке...
Все засмеялись. Алкид чинно выступал за офицерами, словно и в самом деле собирался в гостиную.
– Ах, какой милый конь! какая умница!.. Лузин, выводи его да задай ему овса, - распорядился полковник, обращаясь к вестовому.
– Позвольте, господин полковник, я прикажу Алкиду слушаться, а то он никого к себе не подпустит, - заметила девушка, обращаясь в сторону своего коня.
И действительно, когда Лузин подошел к нему, чтобы взять его, Алкид поднял голову и сделал угрожающий вид.
– Ишь ты, строгий какой, недотрога, - заметил вестовой.
– Фу-ты, ну-ты...
Девушка подошла к нему и, погладив шею коня, поправив чуб, падающий на глаза упрямцу, сказала:
– Ну, Алкид, слушайся вот его - это Артем. Конь радостно заржал. Слово "Артем" напомнило ему, вероятно, конюшню, овес и всякие сласти в лошадином вкусе. Он позволил взять себя под уздцы.
– Вот так-то лучше, - улыбнулся вестовой казак, - а то на - черт ему не брат.
Юного гостя ввели в дом, занимаемый полковником, - это был дом сельского попа, - усадили, ухаживали за ним, как за найденышем, полковым найденышем. Вошла матушка-попадья, заинтересованная необыкновенным шумом, да так и всплеснула руками:
– Ах, святители! да какой же молоденький! Да и какая же мать-злодейка отпустила дитю такую!
– А вы, матушка, живей самоварчик велите подать да закусить чего-нибудь нашему птенчику, - распоряжался добряк полковник.
– Да где это вы раздобыли младенца такого? Ах, святители! и жалости в них нет!
– убивалась попадья.
– Это нашему полку Бог послал радость, - смеялся полковник.
– Да не морите же его, матушка! Он совсем ослаб.
– Сейчас, сейчас...
Юный воин действительно изнемог. Необыкновенная бледность щек выдавала это изнеможение, а внутренняя тревога добивала окончательно. Да и кого хватило бы на такой подвиг, на такие труды, когда на карту ставилась вся жизнь, и назади даже не было примера, на который бы можно было опереться? Кто же бы не поддался тревоге в таком положении? И на какие щеки не сойдет бледность в минуты, когда вынимается жребий жизни? А ведь это ребенок, девочка, еще не выросшая из коротенького платьица, но уже отважившаяся на небывалый, исторический подвиг... Тысячи трудностей, мелочей, но в ее положении - роковые мелочи опутывают ее как паутиной. Ее может выдать голос, походка, всякое движение, ненужный блеск глаз и стыдливость там, где у мужчин не блеснут глаза, не вспыхнет румянец стыдливости или нечаянности... И во сне она должна помнить, что она должна быть он... А эти противные женские окончания на а - была, спала, ела - так и сверлят память, путают, мешают говорить, бросают в краску и в холод.
– Вы, кажется, озябли, - я бы вам советовал выпить рюмку рому, для вас это было бы хорошо, - суетился добряк полковник.
А молоденький офицер уже тащил фляжку и рюмку - наливает.
– Нет, благодарю вас, я не пью, - уклоняется гость.
– Помилуйте! В поход да не пить, это святотатство!
– горячился полковник.
Но гость все-таки отказывается.
– Мне не холодно, а скорей жарко, - щебечет детский голосок.
– Ну, так расстегните чекмень, оставайтесь в одной рубашке: мы свои люди.