Дверь в...

– Никого нет, ты можешь пройти. Это безопасно, - прошептал он, и я, невзирая на внутренние предупреждения, снова сделала это: доверчиво шагнула в проход. Соблазн перед запретным миром, очаровывающим и пугающим, был слишком силен, чтобы страх мог перевесить чашу весов. Мне хотелось снова побывать здесь. Мне было крайне любопытно.

Эдвард медленно и очень чувственно поцеловал меня в губы на своей стороне погреба, а затем снова исчез, бросив умоляющее «иди, устраивайся». Я даже не могла предположить, что он чувствует. Очевидно: восторг, счастье, энергию. Очень положительные эмоции, как фонтан, хлестали из него, он их не сдерживал.

Я не видела его перемещений. Мимо меня проносился слабый вихрь, в то время как я медленно поднималась по ступеням. Когда я вышла в маленькую прихожую, то удивилась, увидев полностью чистый и ухоженный дом, с теми же ярко-оранжевыми бликами на стенах. Играла музыка. Как будто и не было двенадцати месяцев, ничего не изменилось.

Эдвард все еще мелькал туда-сюда. На его столик, словно накрытый скатертью-самобранкой, невидимо для моих человеческих глаз перемещалась еда со стола моей бабушки, вино и свечи.

– Эй, я не переехала! – настороженно засмеялась я, когда увидела свою сумку на диванчике.

– Извини, - призрачно прошептал голос рядом со мной, и сумка исчезла. Мои плечи расслабились. Не имело принципиального значения, где праздновать нашу годовщину – на моей или его стороне. Но Эдвард, совершенно очевидно, хотел праздновать здесь. И тут я его хорошо понимала, не собираясь спорить. Главное, чтобы мы успели уйти отсюда вовремя. Но для этого у нас были целые сутки.

Правда, я была уверена в том, что этот день пройдет для нас обоих иначе. Предполагала, что я останусь в доме бабушки и лягу спать, а Эдвард займется своими делами в своем мире. Я думала, что не увижу его, по крайней мере, до следующего вечера. Он же, похоже, решил даже этот единственный день провести со мной. Не то чтобы я была против, просто не понимала, как он, жаждая хоть день провести на своей стороне, отдает время общению со мной. Неужели я ему не помешаю?

– У тебя так чисто! – обратила я свое удивленное внимание на этот факт. – В твоем доме кто-то убирался?

Эдвард рассмеялся и нажал невидимую кнопку на стене. Открылась небольшая дверка, и оттуда, к моему изумлению, начали появляться маленькие жужжащие машинки. С виду напоминающие… о боже, это были роботы. И они тут же принялись за дело, убирая, намывая, начищая дом. Я смотрела на это, раскрыв от шока рот, а Эдвард торжествующе улыбался.

– Мой мир совершеннее твоего, - напомнил он, давая команду роботам прекратить уборку, и они один за другим исчезли за невидимой дверью, являющейся частью идеально гладкой стены.

– Убедительно, - признала я.

– Ты мало что видела, - Эдвард присел рядом со мной, поднимая бокал, и мы чокнулись. Его глаза горели счастьем. Это был его день. – Но я покажу тебе, завтра утром.

Его обещание напугало меня, но я не могла избавиться от жажды рискнуть и узнать его мир, даже если это опасно. Страх никогда не был для меня достаточным основанием, чтобы останавливать от безрассудства. Может, это кровь отца во мне играла – он был полицейским, значит, храбрым человеком. А может, это мамины корни давали о себе знать – она была довольно сумасбродной и частенько ввязывалась в различные приключения. В любом случае, даже испытывая страх за свою жизнь, я не могла отказаться от удовольствия хотя бы одним глазком взглянуть на жизнь Эдварда.

Выпитое вино продолжало кружить мне голову, лишая разума. Мы пили и целовались, разговаривали и целовались, потом просто целовались на узком диванчике в окружении танца оранжевых теней. Спустя час или два я все еще не хотела спать. Но мне пришлось встать и отлучиться хотя бы в уборную – на свою сторону, ведь в доме Эдварда не было такого помещения.

Когда я вернулась, услышала телефонный разговор.

– Я позвоню обязательно, только не знаю, когда это получится. Нет, приезжать пока не стоит. Спасибо, Джаспер.

Я осторожно выглянула из-за двери, наивно полагая, что Эдвард меня не слышит и не видит. Он стоял спиной, набирая номер заново. Он мельком оглянулся и улыбнулся мне. Прятаться не имело смысла. Тогда я прошла вперед и тихо присела на диван.

– Эммет! – только и сказал Эдвард, с чувством глубокого удовлетворения. А затем он продолжительно молчал, широко улыбаясь. Видимо, Эммет был любителем монологов.

– Ну, что тут скажешь, угадал, - подтвердил Эдвард внезапно и рассмеялся. – Нет, тут ты ошибся. Каштановые волосы, невысокая и худенькая, - мой вампир подмигнул мне, а я, поняв, что речь идет про меня, покраснела. – Выразительные глаза, чудесная улыбка. И она – ты не поверишь – архитектор! Да, да, я знаю…

Я продолжала слушать, пристально следя за меняющимися выражениями лица Эдварда, и его неподдельное счастье немного мучило мою совесть. Я ни разу не видела его настолько расслабленным и радостным на своей стороне. Сейчас же он попросту сиял от счастья, свет исходил из его улыбки и глаз, свобода во всех движениях. Он был дома и чувствовал себя, впервые за год, хорошо.

И завтра это уже изменится. Останется ли он здесь или согласится вернуться в мой мир – он снова не будет счастливым.

– Нет, мы еще не решили это, но я что-нибудь придумаю. Она живет… далековато. Нет-нет, я не отказываюсь от нашего совместного дела, у меня даже есть несколько замечательных идей, тебе они понравятся…

Чтобы не мешать, я решила пройтись по дому. Удивительно, но я чувствовала себя здесь комфортно, совсем не как… в гостях. Этому было простое объяснение: мы пара, он долго жил у меня, и я автоматически ощущала себя в его доме так же спокойно и уютно. Все казалось правильным, и я была уверена – он не осудит меня за исследование его жилища.

Я снова наткнулась на фотографии и улыбнулась, вспоминая, как впервые смотрела на них, оценивая хозяина, как посчитала его красивым. Прошла вперед, минуя ужасную комнату с кровяными бутылками, и зашла в музыкальную студию. Аппаратура и количество инструментов внушали трепет. Особенно рояль, по клавишам которого я с благоговением провела рукой. Когда-то мама записала меня на уроки музыки, и я помнила, какой это каторжный труд – учиться играть. Сейчас я бы не смогла воспроизвести даже гамму.