Двое из логова Дракона

После того, как всё было проработано и проверено несколько раз, я, наконец, вслед за стрелками, начала верить в успех нашего предприятия. Они в нём не сомневались. Они снова и снова возвращались к схеме в трёхмерной карте дворца, обсуждая возможные проблемы, связанные с внезапным появлением стражи, закрытыми дверями на выбранном маршруте и случайными встречами с многочисленными обитателями дворца. Они с азартом продумывали запасные пути, обходные маршруты, способы безвредной нейтрализации царедворцев и воинов. Слушая их, я понимала, что танец Мангуста будет лишь ещё одним фактором, который послужит успеху их действий, потому что они готовы были сделать это всё без отвлекающих манёвров и дополнительного прикрытия.

— Хорошо, — проговорила я, подводя итог. — Примем всё это за основу. Приступайте к подбору оснащения и тренировкам. Помните, всё должно быть сделано быстро, тихо и аккуратно.

— Мы не помешаем им наслаждаться балетом, — усмехнулся Кирилл Оршанин, а я вдруг пожалела, что не смогу взять его с собой на поединок танцоров, и он не увидит, как на самом деле танцует Мангуст.

Мне всего один раз удалось увидеть его на сцене инопланетного ночного клуба, где он танцевал под странную завораживающую мелодию. И я запомнила это на всю жизнь, потому что более прекрасного танца я не видела. Но это осталось в прошлом, как странное полустёртое воспоминание о волшебном сне. Порой мне действительно казалось, что всё это приснилось, потому что трудно было увязать то божество, что я видела тогда в полумраке, в клубящихся сумерках, со сдержанным и исполнительным офицером, каким я знала Мангуста. Лишь изредка, наблюдая за его движениями на тренировке, или когда он кружился в танце с одной из наших дам, я вдруг мимолётно узнавала в нём то таинственное и прекрасное существо, что околдовало меня тем давним вечером.

Мне хотелось посмотреть, как он репетирует, но Белый Волк сказал, что Мангуст забрал отобранные в фонотеке кристаллы с записями и заперся в спортзале, переключив все камеры на внутренний терминал, чтоб записывать ход репетиции, смотреть записи и тут же поправлять то, что его не устраивает.

— Он просил никого не впускать в зал, — извиняющимся тоном пояснил старший стрелок. — Ему так проще. Он давно не танцевал на таком уровне, а ответственность очень большая. К тому же, он всегда показывает зрителям только готовый результат. Это его кредо.

— Такой подход заслуживает уважения, — согласилась я. — Не будем ему мешать.

В тот же вечер, вернувшись в каюту Джулиана, я уверено сообщила ему:

— Мы вытащим Ивана и уберёмся отсюда. Тут же улетим. И мне плевать, что подумает об этом Совет Духовной безопасности.

— Конечно, — ласково улыбнулся он.

Следующие два дня прошли с ощущением деловой активности и полной уверенности в том, что скоро всё это закончится. Я с интересом и одобрением следила за подготовкой стрелков, которые продолжали прорабатывать различные варианты развития событий по ходу операции, проводя десятки часов на имитационном полигоне, где был смоделирован запутанный лабиринт тех частей дворца, где им предстояло пройти.

Мангуст продолжал свои тайные репетиции, о которых знали все. Некоторые члены экипажа, наслышанные о его фантастических талантах, то и дело прогуливались у дверей спортзала, прислушиваясь к странным мелодиям, проникающим сквозь плотно закрытые двери. Но таинство рождения его танца оставалось закрытым для всех. Даже попытки пиратским способом подсоединиться к камерам наблюдения, установленным в зале, не дали результата.

Эта таинственность интриговала непосвященных и придавала грядущей вылазке стрелков налёт романтической авантюры. Её обсуждали, строили догадки, и всё больше верили в то, что она обязательно удастся. Ведь иначе и быть не может!

Но мне что-то мешало проникнуться всеобщим энтузиазмом. Раз за разом анализируя план, следя за подготовкой, я убеждалась, что всё продумано и подготовлено. Всё должно получиться. Но что-то всё же тревожило меня. Я долго не могла понять что, пока не сообразила, что моя тревога вовсе не связана с освобождением Ивана.

Меня тревожило совсем другое, и это было странное ощущение угрозы, нависшей надо мной, над моим счастьем, над моей семьёй. Со временем мне стало казаться, что я знаю причину этого беспокойства, но не хочу смотреть на неё. И легче мне не становилось.

Я пыталась думать о том, почему я так отчаянно не хочу вмешиваться в поединок Детей Дракона? Отчего мне хочется поскорее смыться отсюда и забыть об этой Богом проклятой планете на окраине галактики? И при этом я чувствовала, что задаю себе не те вопросы, какие нужно.

В тот вечер я сидела в кресле у камина в каюте Джулиана и смотрела на огонь. Но, кажется, не видела его. Я вглядывалась в какую-то вязкую темноту, клубящуюся перед моим внутренним взором. Я даже не заметила, как он подошёл и присел рядом на пол, опустив подбородок на моё колено. Только почувствовав это прикосновение, я очнулась и взглянула на него.

Его прозрачно-зелёные глаза мерцали золотистыми искрами, а на губах плыла нежная улыбка. Я тоже улыбнулась.

— Как хорошо, что у Жули твои глаза, — шепнула я, проведя пальцами по его щеке. — Она будет счастливой, потому что эти глаза созданы для смеха.

— Она в любом случае будет счастливой, — проговорил он. — Как и всякое дитя любви. А нашей любви — особенно.

— Ты, как всегда, прав, — согласилась я и снова взглянула на огонь. Не языки пламени, а недавняя темнота, проглянувшая сквозь них, притягивала меня.

— Не грусти, — умоляюще прошептал он, и его созданные для смеха искристые глаза наполнились печалью. — Мне больно, когда ты грустишь. Словно тупая игла вонзается в сердце. Лучше скажи, что тебя тревожит, чтоб я мог тебя успокоить.

Я хотела сказать, что меня ничто не тревожит, что всё будет хорошо, просто я думаю о намечающейся операции по освобождению Валуева. Но, вместо этого, тихо произнесла:

— Что-то будет… И я не знаю, что…

Он вздохнул и устало прижался лбом к моему колену. Я чувствовала его печаль и сама не знала, как его утешить. Я только провела рукой по его волнистым тёплым волосам.

— Всё будет хорошо, — повторил он и, подняв голову, посмотрел мне в глаза. — Всё будет хорошо.

— Я знаю, — кивнула я.

Он знал, что обманывает её, единственную женщину, которую любил на протяжении многих веков, ради которой когда-то пожертвовал самым бесценным, что имел, к которой вернулся из небытия, чтоб снова завоевать её любовь. Он понимал, что этот обман превращает в обман и то, что раньше он говорил вполне искренне о том, что будет с ней всегда, что последует за ней на край Вселенной, что в бою прикроет её спину… Всё оказалось ложью, кроме его любви. Что он мог сказать ей в утешение, прекрасно понимая, что она своим изначальным женским чутьём уже ощутила надвигающуюся опасность? Только снова воспользоваться её доверием и солгать, что всё будет хорошо. Пусть эта ложь хоть немного отсрочит удар, который он вынужден будет нанести. Пусть эта боль постигнет её как можно позже…

Его боль уже не имела значения. Он улыбался, он был ласков, потом обольстителен. Он, как обычно, успокоил её своими тихими речами, своим ласковым и спокойным взором, он убаюкал её в своих объятиях, и она, как всегда, поверила, потому что хотела верить ему. Она успокоилась, на её губах заиграла соблазнительная улыбка. И он снова позволил себе соблазниться. Почему нет, если это продлевает счастье для них обоих?

Пара часов нежности и страсти пролетели незаметно, и она уснула у него на груди, а он лежал в тишине, прислушиваясь к её дыханию, впитывая тепло её разгорячённого тела, вдыхая аромат, исходящий от кожи и волос. Нужно было идти в город, чтоб поддерживать решимость в этом гениальном безумце, который решил пошатнуть устои своего мира и спасти его. Но уходить не хотелось. Он знал, что не уснёт. Сон ему был не нужен. Но ему хотелось, как можно дольше оставаться здесь, в их летающем доме, держать её в объятиях и просто наслаждаться этим ощущением близости, ласки и тепла.