Двое на одном велосипеде
Шрифт:
Однако Санька не был доволен случившимся: он не любил драться, и если бы Борис не прицепился к Крылышкину и не вспомнил про эти чёртовы огурцы, он никогда бы не пустил в ход кулаки.
Одно мучило Саньку: дед Кхе был не вредный, скорей безобидный и нудный — Борис куда хуже его! — и стоило ли из-за этого рвать его огурцы? И для проверки собственной меткости и храбрости разбивать из рогатки общественную лампочку на столбе возле колодца? Об этом никто, кроме него, не знает. Но он-то, он-то знает!
Стоило ли это делать? Ну нарвал полный карман огурцов, ну брызнула осколками лампочка… Ну и что?
Много он этим доказал себе?
Глава 12. Работяги
Санька пришёл домой в самом скверном настроении: он совсем не хотел тратить коробок с серой, приготовленный для другого,
Как всё глупо получилось! Санька не ждал, что Борис полетит в пруд; и ведь ударил его не очень сильно. Видно, стоял неустойчиво и не ждал удара. Когда Серёга пытался помирить их и отругал того и другого, Борис угрожал, что ещё отлупит Крылышкина и ему, Саньке, припомнит за всё…
Вряд ли Борис исполнит своё обещание, зато он понял силу Санькиных кулаков и, возможно, больше не будет приставать к малышу. Хуже было другое: как бы всё не дошло до деда. Ведь он-то, Санька, лишь делал вид, что не боится его угроз. Это он перед Васькой хвастался, что его могут только с милицией услать на лето к тёте Ольге. Запросто могут и без милиции, и не пикнешь. А Марине не позволят ехать с ним. И точка. Не взрослая ещё — девчонка. Отец тоже не против. Он думает, Санька там отдохнёт лучше, чем здесь. И не хотелось разубеждать его.
Санька не боялся деда. Если бы боялся, это было бы не так страшно. Хуже было то, что он ненавидел деда. Его отец это чувствовал и время от времени просил Саньку как-то понять деда. А Санька не хотел этого, а скорее всего — не мог. Чего там его понимать, если он насквозь виден невооружённым глазом и весь как на ладони?! Наверно, отец хотел, чтобы Санька не столько понял, сколько оправдал деда… А это было невозможно! Что для деда главное? Чтобы всё на его огороде и в его жизни было в порядке, аккуратненько, чистенько. Чтобы все его слушались и думали в точности так, как думает он. И никаких там отклонений! Ни на миллиметр, ни на йоту… Боже упаси! Поглаживая свою ухоженную бородку и прищурив глаза, дед любил во время вечерних чаепитий поучать и делиться своим бесценным, полувековым опытом. Он уверял, помешивая в стакане серебряной ложечкой варенье из собственной чёрной смородины, что жизнь — сложнейшая штука и требует от каждого большого искусства: осмотрительности, смётки, ловкости, умения понравиться и находить общий язык с нужными людьми и держаться подальше от слабых, неумелых, «чокнутых» людей…
Санькину маму он тоже всю жизнь считал «чокнутой» и бессребреницей, то и дело спорил и ругался с нею — это даже Санька хорошо помнит. Деда возмущало её неумение жить и постоять за себя. Например, не умела получить до положенного срока отдельную квартиру, тратила на что не надо деньги, перечила школьному начальству — мама была учительницей, — заступаясь за трудных, неуступчивых, но справедливых ребят. Она преподавала в старших классах математику и очень любила звать к себе гостей, в том числе и старшеклассников; любила шум, смех, веселье — и не раз бегала к соседям одалживать деньги, чтобы купить повкуснее торт и конфеты. Вначале мама до хрипа спорила с дедом Демьяном, потом махнула рукой и перестала: что толку? Санькин отец всегда держал сторону мамы и принимал на себя направленный на неё огонь. И всё-таки дед был его отцом и, наверно, не всегда был таким, как сейчас. Взрыв в их семье произошёл из-за дяди Миши, маминого брата, молодого инженера, только что окончившего Бауманское училище. Он был маленький, смуглый, подвижный, с чёрными усиками и пристальным свечением в глазах. Он часто бывал у них, иногда ночевал, и Санька буквально не отходил от него — так много интересного знал дядя Миша о технике, новейшей и древней, так точно и быстро умел паять, сверлить, клепать… Ему ничего не стоило отремонтировать остановившиеся часы или внезапно погасший телевизор, переставший накаляться электроутюг или дававшую перебои отцовскую бритву. Он помогал Саньке строить модели и придумывал для него новой формы суда и двигатели… Дед относился к нему более чем сдержанно. А взрыв в семье получился оттого, что дядя Миша нечаянно прожёг в нескольких местах на дедовой кухне (они жили в его просторной трёхкомнатной квартире) особые, с трудом добытые пластиковые плитки на полу. Дед грубо накричал на дядю Мишу и заявил, что если тот хочет бывать у них, он должен уважительно, аккуратно пользоваться квартирой. Дядя Миша не сказал ни слова и ушёл, а через неделю мама с отцом
и Санькой съехали от деда на частную комнату. Мама перестала ездить даже в гости к деду, и тот жил совершенно один в своей громадной гулкой квартире. Он был уверен в своей правоте и не раз в отсутствие мамы звонил отцу и приезжал, уговаривая вернуться, но только без мамы, советовал уйти от неё, пока не поздно, потому что отец, дескать, глубоко ошибся, женившись на ней: настоящей жизни и счастья ему не видать. В его годы, утверждал дед, уже пора чем-то обзавестись — хорошей обстановкой, автомобилем, полезными связями, деньгами на чёрный день, а они с женой живут так, что к ним ничего не прибывает, лишь убывает…Санька догадывался об этих требованиях деда по телефонным разговорам, по тяжёлым спорам на кухне…
Однако все эти тревожные мысли не помешали Саньке отлично поужинать вместе с Мариной. За столом она машинально накручивала на палец и раскручивала свои длинные волосы и с удовольствием смотрела, как Санька лопал за обе щеки, и приговаривала:
— Ну и храбрец ты, Санька… Как ты его! Он ко всем лезет, и не только к маленьким, отвратительный парень! И считает себя бог знает кем. И Серёга оказался на высоте, а я думала, он увалень и равнодушный…
— Это в нём тоже есть, — заметил Санька, облизывая вилку.
Потом он отдал ей на ремонт джинсы и уснул, и спал так, что пушкой не разбудишь. Проснувшись, Санька сразу вспомнил обо всём, что случилось на пруду. Чем это кончится?
Да, он не боялся деда, но и не хотел на этот раз конфликтовать с ним. Совсем недавно отец опять попросил Саньку не задирать его: стар ведь, не очень здоров, с годами стал неуживчивей и потом, старается же на участке не только для себя. Все они едят его овощи, ягоды и фрукты, нюхают его цветы. И если Санька хочет, чтобы поняли его, то и он должен понять деда. Иначе ведь нельзя жить…
Санька с утра попросил у деда какой-нибудь работы. Дед не поверил своим ушам и, словно боясь, что Санька передумает, тут же велел ему наколоть дров и наносить в бочку воды для полива: давно не было дождей, на земле всё горело, а их мотор, гнавший с пруда воду, как назло, испортился.
Санька любил работать, особенно когда это было интересно или когда он понимал, что это нужно. Или когда его по-хорошему просили. Сейчас он работал вынужденно, но что поделаешь, если у него такой характер и если такой запутанной стала его жизнь.
Впрочем, дрова он поколол в охотку: не работа, а игра! Игра в точность глаза, в ловкость и силу. Не поддаётся какое-нибудь кручёное, кривослойное, с суками полено, а ты его осилишь и ещё бросишь через голову обухом.
Воду носить скучней, но тоже ничего; недовольно, словно жалуясь на Саньку, повизгивают дужки, до краёв налитая вода так и норовит созорничать — выплеснуться через край на его джинсы (к ним прибавились две прекрасные кожаные заплатки). А он не разрешает воде выплеснуться: идёт очень быстро и держит вёдра строго горизонтально. И два ярких солнца, весело купаясь в них, играют с Санькой, ослепляя нестерпимым блеском. Точно волшебный лазер, а не отражения! А потом он опрокидывает эти полнёхонькие вёдра в бочки: вскинешь, перевернёшь, испытывая, как штангист-тяжеловес, силу своих бицепсов и брюшных мышц, и слышишь, как гулко ухает вода в пустую бочку.
Наверно, часа два без отдыха, голый по пояс, безотказно колол Санька дрова, носил вёдра и одним махом опрокидывал в бездонные прожорливые бочки. Марина в это время тоже не дремала, а занималась женской работой: мыла на кухне посуду, пропалывала грядки…
Дед, проходя возле них, удовлетворённо проворчал:
— Ну-ну, всегда бы так, работяги… Спасибо, внучек.
Санька перемигнулся с Мариной.
Скоро он увидел, как Вася — туда-сюда — снуёт по улочке, поглядывая на их участок. Видно, хочет что-то сказать и ждёт, что Санька позовёт его. И Санька крикнул:
— Ну чего тебе там?
Вася мгновенно появился на участке с «Пиратом» в руке и, задыхаясь от бега и возбуждения, затараторил:
— Сань, вот я достал из пруда… Пригодится ещё?
Вася протянул ему бриг — полуобгоревший, но ещё с мачтами, пушками и даже с парусами на последней бизань-мачте.
— Бери его себе, — сказал Санька и, увидев в светло-серых глазах Васи ожидание и ласку, спросил: — Ну как там? Не шумят в посёлке насчёт вчерашнего?