Двое в океане

— И все-таки я полагаю, любезный Константин Юрьевич, мы не должны молодых судить слишком строго… Нет! Не так! Надо, надо их строго судить! Но одновременно строго судить и себя, старшее поколение. За них, молодых, ответственность несем мы. Мы их творим по своему образу и подобию. Так что прежде чем ткнуть разоблачительным перстом в молодого, подойди к зеркалу и обрати взор на себя. К сожалению, мы, старшие, сами порой показываем детям и внукам далеко не лучшие образцы. Нравственность не передается с генами или, как вы сказали, с моими любезными липидами, она прежде всего наследуется через пример. Какими мы их сделали, такими они и стали. Это относится к нашей эпохе, это же относилось и к эпохам тысячелетней давности.

— Но ведь так можно с молодых снять всякую ответственность вообще. Вы, мол, не виноваты! Это мы, старшие, создали вас такими. Возьмите, к примеру, этого самого Лепетухина. Кому здесь, в Италии, нужен этот кретин? Прежде чем бежать, пораскинул бы мозгами — кому нужен?!

— Какой Лепетухин? Куда он сбежал? — не понял Солюс.

Значит, академик не знает о случившемся. Ну и ладно, нечего старику трепать нервы на ночь.

— Бог с ними со всеми, — поспешно сказал Смолин, уводя разговор в иное русло. — Лучше расскажите, как вы провели день. Гуляли или работали?

— Прошелся немного. А вы тоже ходили?

Смолин почувствовал, как кровь ударила ему в лицо. Солгать он не мог.

— В Рим ездил…

Солюс искренне обрадовался.

— Хорошо! Очень хорошо! Прекрасная поездка!

— В первый раз в жизни! — уточнил Смолин.

Солюс примолк на минуту. Потом тихо, будто самому себе, промолвил:

— Всякая новая поездка в Рим кажется первой в жизни. Уж таков этот город!

— Жаль, что вам не пришлось съездить тоже! — не удержался Смолин.

Солюс обратил лицо к иллюминатору, задумчиво посмотрел в размытую огнями забортную темень:

— Жаль, конечно! Это была моя последняя возможность попасть в Рим… Больше уже не соберусь. Да и врачи не пустят. В этот раз с превеликим трудом пустили.

Он потрогал на столе пачку бумаги, зачем-то передвинул ее на другое место, взял карандаш, машинально покрутил в руках.

— Видите ли… в Риме на старом кладбище Верано похоронен близкий мне человек…

Глава восьмая ПОНЯТЬ — ПРОСТИТЬ

Гости прибыли неожиданно, перед самым обедом. По спикеру объявили, чтобы Смолин, Крепышин и Лукина немедленно явились в каюту начальника экспедиции.

В салоне каюты стол в честь гостей был уже накрыт. На тарелочках разложены деликатесные закуски. Болотцев извлек из холодильника свой НЗ, предназначенный для представительских целей.

По лицу начальника экспедиции можно было понять, в каком приподнятом настроении он находится, несмотря на то, что на судне неприятность — бегство моториста. Еще недавно Золотцев опасался, что в связи с международной обстановкой американцы не приедут вообще и совместный эксперимент сорвется. Теперь оставалось ждать только канадца — он прислал телеграмму: присоединится к экспедиции в Танжере.

Старшим по возрасту был небольшого роста сухонький джентльмен. Кажется, весь он состоял из крупных складок морщин, как проколотый воздушный шарик: тяжкие морщины рассекали его лицо, шею, кисти рук. Американца можно было принять за дряхлого старца, если бы не прямая спортивная фигура и широко распахнутые мальчишески озорные глаза. Смолин ощутил уверенное, по-молодому сильное пожатие руки. Этим свойским пожатием он как бы предлагал: считай меня своим парнем и будь со мной накоротке. Типичный американец, отметил Смолин, из тех, с которыми нетрудно подружиться. Приглядевшись к профессору Томсону, Смолин подумал, что он, пожалуй, похож на постаревшего Тома Сойера.

Его напарник, возглавляющий группу, был значительно моложе. И если Томсон не мог похвастаться обилием растительности на голове, то этот имел ее в избытке. Свой возраст он тщательно закамуфлировал густой бородой и свободно ниспадающей на плечи шевелюрой. И все-таки ему можно было дать не больше тридцати, если судить по статной и гибкой фигуре.

— Клифф Марч, — представился он Смолину, и в густых зарослях между усами и бородой будто взорвалась ослепительно яркая, точно отмеренная, вполне стандартная улыбка, которая у американцев отрабатывается с детства.

В колечках его каштановых волос над виском Смолин заметил засунутый за ухо, как у конторщика, черный карандаш, а под бородой на ковбойке нагрудный карман, из которого, как патроны у кавказского джигита, выглядывали шариковые ручки разных цветов. Бог ты мой, зачем ученому столько ручек!

По-английски Золотцев говорил неважно, и сейчас, напрягая память, извлекал из нее довольно обветшалые от долгого неупотребления словечки, но гости кивками и улыбками поддерживали радушного хозяина, и это его ободряло.

— Располагайтесь, дорогие гости, как говорится, чем богаты, тем и рады! — хлопотал Золотцев. — Для начала, как положено, аперитивчик. А потом прошу на обед в кают-компанию и на отдых по своим каютам.

Для гостей заранее были приготовлены одноместные каюты в наименее подверженной качке средней части судна.

Когда после обеда матросы разносили по каютам многочисленные вещи прибывших, среди них оказалось несколько круглых железных коробок.

— Простите, сэр! — обратился к Смолину Клифф Марч, следивший за переноской багажа. — Не подскажете, кому передать эти коробки?

— А что в них? — поинтересовался Смолин.

— Наш маленький сувенир. — Белая фарфоровая улыбка снова сверкнула на лице американца. Но на этот раз она не показалась дежурной. — Привезли вам в подарок шесть цветных фильмов. Ковбойских. И про любовь!

Он взглянул на Смолина ясными честными глазами.

— Уверяю вас, сэр, никакой политики! Политику я не терплю.

— Я тоже, — не удержался Смолин.

Клифф широким жестом протянул ему руку, словно встретил единомышленника.

— В таком случае мы непременно подружимся!

Глядя, как матросы носят железные коробки, Смолин подумал: шесть полнометражных цветных фильмов в качестве сувенира! Типично по-американски! Богаты — могут позволить. Он вспомнил, как однажды в Антарктиде на американской базе Мак-Мердо геолог, с которым ему пришлось сотрудничать, при расставании сообщил, что в самолет для Смолина погружено пять ящиков баночного пива — личный подарок геолога.

Все судно было взбудоражено исчезновением Лепетухина. Помполит нервно расхаживал по палубе, с тайной надеждой поглядывая на причал.