Двор. Книга 2

Клаве Ивановне объяснили, что она мешает работать, а за дверью ждут люди, которые отпросились с производства. Пусть идет в горсовет и напишет жалобу, что Сталинский райисполком отказал в прописке ее Фиме Гранику.

Сгоряча Клава Ивановна дала обещание написать жалобу не только в горсовет и Верховный Совет, а прямо в Кремль, товарищу Сталину, но по дороге домой мысли сами повернули в другую сторону, она вспомнила про Дину Варгафтик, которая живет одна и, учитывая жилплощадь, имеет полное право прописать у себя человека. Ефим немножко отставал, на бледном лице держалась обычная улыбка, Клава Ивановна велела ускорить шаг и сказала, пусть уберет свою дурацкую улыбку, а то люди могут подумать черт знает что.

Дина заявила, она хотела бы помочь Ефиму, но боится: во-первых, люди будут говорить, что здесь какая-то махинация, во-вторых, поскольку Ефим получит прописку, будет считаться, что он обеспечен квартирой и, когда Чеперухи выедут из форпоста, он на самом деле переселится к ней.

Во-первых, пошутила в ответ Клава Ивановна, еще надо спросить, захочет ли сам Ефим, уже сейчас он крутит носом, во-вторых, можно оформить временную прописку, которая не дает права на жилплощадь. А через год-два вопрос с квартирами вообще станет легче.

На временную прописку Дина согласилась. Она пошла на этот шаг во имя памяти о своем Грише, который готов был снять с себя последнюю рубашку и отдать, лишь бы другому было теплее.

— Ефим, — обратилась Клава Ивановна, — что ты сидишь, как засватанный: поблагодари женщину и поклонись в ноги.

Через три дня милиция поставила у Ефима в паспорте свой штамп с пропиской сроком на шесть месяцев.

Теперь Клава Ивановна могла с чистой совестью зайти к Дегтярю и рапортовать, что Ефим Граник опять, как было до войны, полноправный жилец в нашем дворе.

— Хорошо, — похвалил Иона Овсеич, — первый пункт ты выполнила. А как насчет трудоустройства?

Насчет трудоустройства Клава Ивановна ответила, что везде требуются люди, но не надо слишком толкать Ефима в спину, пусть еще немного отдохнет в привычной обстановке, среди людей, с которыми прожил всю жизнь.

— Ой, Малая, — пожурил Иона Овсеич, — ты не хочешь понять, что только на работе человек может сохранить лицо, а без работы человек — не человек.

Полина Исаевна тоже была того мнения, что в данном случае Малая допускает ошибку: пусть ей вернут хотя бы половину здоровья, она будет дневать и ночевать в своей школе.

Нет, стояла на своем Клава Ивановна, здесь нельзя сравнивать: у Ефима особый случай, и нужен особый подход, тем более, что человек получил такую нагрузку на психику.

Дегтярь улыбнулся: давайте вообще отправим его на курорт, а потом, если будет настроение, попросим немножко поработать.

— Овсеич, — вздохнула Клава Ивановна, — у каждого свой характер: мне, когда я смотрю на Ефима, хочется плакать.

— Старость, — сказал Иона Овсеич, — Малая, это — старость.

Примерно через неделю Ефим впервые сам заговорил про маленькую Лизу. Клава Ивановна повела его к Хомицким, чтобы вместе решить, как быть дальше: оставить девочку в деревне еще на какой-то срок, пусть подрастет, за это время легче будет подготовить ребенка и объяснить действительное положение вещей, или побыстрее организовать переезд к отцу. У Ефима на глазах выступили слезы, он опять спросил про Осю и Хилю, когда их вернут ему, Клава Ивановна только покачала головой и продолжала обсуждать вопрос насчет маленькой Лизы.

Степа предложил, чтобы Ефим с Тосей поехали в село, там поговорят с девочкой, может, она сама не захочет переходить. Кроме того, где они будут жить и кто будет за ребенком ухаживать?

— Степан прав, — сказала Клава Ивановна.

Тося заявила, пусть не выдумывают трудностей, она сама будет смотреть, а главное здесь — резкая перемена обстановки для ребенка. Если бы знали, что Ефим живой, она давно бы забрала Лизочку в Одессу, теперь бы не сидели-рядили.

— Тося, — остановила Клава Ивановна, — жизнь идет вперед, обратно хода нема, и не будем строить планы на вчера: если бы да кабы.

На минуту стало тихо, слышно было, как Адя играет на пианино, во дворе Лесик и Зиночка Бирюк в два голоса пели про дочурку, любимую песню инвалидов, которые ходят по трамваям и просят милостыню: «А внизу под письмом каракульки, сразу видно, что почерк другой, это пишет родная дочурка, и зовет она папу домой!»

Ефим прислушивался, на губах застыла улыбка, Тося первая нарушила тишину и сказала, что завтра поедет к сестре, провожатых не надо.

В субботу поздно вечером маленькую Лизу привезли в Одессу, дали на ночь стакан молока, леденец и уложили спать на одной кровати с тетей Тосей. Утром, когда зашел папа и хотел поцеловать, девочка отвернулась и сказала тете Тосе, что этот дядя ей не нравится, пусть уйдет.

Ефим немножко смутился, потом опять протянул руки и объяснил:

— Лизочка, я же твой родной папа, а ты моя родная дочка.

Девочка не ответила, прижалась к тете Тосе и повторила, что этот дядя ей не нравится, она хочет обратно домой — к папе и маме.

— Лизочка, — Ефим сильно прижал кулаки к подбородку, побелели косточки, — если ты хочешь к своему папе, так иди ко мне! Тося, Степан, объясните ей!

Ефим прикусил нижнюю губу, в глазах застыла боль, девочка расплакалась, хотела спрятаться за Тосей, а та, наоборот, старалась отойти в сторону.

Пришла Клава Ивановна, в протянутой руке она держала петушка на палочке и, прежде чем отдать, спросила, узнает Лиза бабушку или не узнает. Лизочка внимательно смотрела, видно было, что вспомнила, дядя Степа засмеялся и ответил за нее:

— Узнает. Такую бабушку один раз увидишь — на всю жизнь.

— Степан, — погрозила сахарным петушком Клава Ивановна, — ты нам не порти ребенка.

Пока Лизочка сосала своего петушка, Ефим стоял возле дверей и боялся подойти ближе, чтобы опять не испугать.

— Лизочка, — обратилась Клава Ивановна, — вот стоит твой папочка. Когда ты была еще совсем маленькая, папу забрали на войну, ты не можешь помнить. А теперь подойди к нему, крепко обними за шею и поцелуй.

Ефим сделал шаг навстречу, Клава Ивановна сказала, пусть стоит на месте, к нему не обращались, взяла девочку за руку, но та ухватилась за Тосину юбку, и никакими силами нельзя было оторвать. Тося незаметно сделала знак, чтобы перестали теребить, и громко попросила Лизочку одеваться: сейчас они вдвоем пойдут на Привоз, а возле Привоза — зверинец. Клава Ивановна спросила, возьмут ли они с собой бабушку, Тося ответила, как захочет Лизочка, а Лизочка покачала головой: нет.

— Я думала, ты добрая девочка, — не на шутку обиделась Клава Ивановна, — а ты дуешься, как твоя покойная мама.

Насчет покойной мамы у Клавы Ивановны вырвалось совершенно случайно, но было уже поздно, девочка сильно расплакалась, Ефим вдруг подбежал, схватил ребенка на руки, прижал головой к щеке и сам заплакал. От полной неожиданности Лизочка забыла, что чужой дядя, и обняла за шею. Ефим зажмурил глаза, раскачивался из стороны в сторону, вперед и громко стонал.

Тося отвернулась к окну, плечи сильно вздрагивали, Клава Ивановна закрыла лицо руками. Степа тоже приуныл, два или три раза начинал ходить по комнате, потом постучал в окно, как будто просит разрешения войти, и сказал, пора остановиться, а то скоро наводнение будет.