Дворец свечей

— Моя мама приезжает навестить меня.

Джиджи поморщилась.

— О-о-о.

Мы вдвоем много лет работали вместе в больнице «Джеймисон-Вэлли». По большей части это была тихая работа, и это означало, что мы с Джиджи часто оказывались на посту медсестер и разговаривали. Она знала, что визит мамы может закончиться катастрофой.

— Они что, не ладят друг с другом? — спросила Фелисити.

— Не совсем.

Джиджи знала о маме и о том, почему Майло не доверял ей настолько, насколько мог. Но поскольку я не часто говорила о маме, неудивительно, что Фелисити, Сабрина и Эммелин уставились на меня, ожидая объяснений.

— Майло и моя мать недолюбливают друг друга. Совсем. Но она еще не познакомилась с Хадсоном и все спрашивала и спрашивала, когда сможет приехать в гости. Она была… настойчива. И в конце концов я просто сдалась.

Учитывая, что последние несколько месяцев дороги были завалены снегом и обледенели, было легко убедить ее остаться в Спокане. У меня не было сил играть роль посредника между ней и Майло, пока я пыталась приспособиться к жизни с Хадсоном.

Но мама больше не собиралась ждать. Она умирала от желания познакомиться со своим внуком. Несмотря на то, что температура была до смешного низкой, дороги в основном были чистыми. Она должна была приехать через две недели, нравилось нам это или нет.

Она много лет ждала внука. Я не часто разговаривала с мамой, но после того, как мы с Майло поженились, не было ни одного телефонного звонка, в котором она бы не спросила, беременна ли я.

Это была не ее вина, что она не знала, как трудно выдавить из себя «нет». Я не сказала ей, как долго мы с Майло боролись за то, чтобы забеременеть.

Хадсон был нашим чудо-ребенком. Мне было тридцать пять лет. Майло было тридцать восемь. Мы не могли позволить себе дорогостоящее лечение бесплодия, поэтому после многих лет неудачных тестов на беременность мы почти потеряли надежду. Потом появился он, и, хотя временами моя мать невероятно раздражала меня, я хотела, чтобы он узнал свою бабушку.

— Майло всегда нервничает, когда она приезжает с редким визитом. Сегодня вечером мы поссорились из-за того, где она будет спать. Я сказала, что в нашей гостевой спальне. Он сказал, что в подвале. На полу.

— Это не похоже на Майло, — сказала Фелисити. — Он такой милый со всеми.

— Он это из хороших побуждений. — Я вздохнула. Я забыла об этом, пока мы ссорились, но реакция Майло на мою маму была вызвана тем, что он так сильно любил меня. — У нас с мамой всегда были странные отношения. Много лет назад она сделала кое-что, что причинило мне боль. Майло этого так просто не оставил.

— Это отстой. — Эммелин потянулась и похлопала меня по руке. — Мне жаль.

Я пожала плечами.

— Мы справимся с этим. Она приедет навестить меня. Сведет Майло с ума. Потом она уедет, и мы не увидим ее еще год.

— Что она сделала? — спросила Фелисити.

— Если вкратце? Она предпочла поверить моему заклятому врагу, а не мне.

— Я боюсь спрашивать, но какова длинная история?

— Это долго. Это началось задолго до того, как мы с Майло познакомились.

— Знаешь, что самое безумное? — Сабрина поглубже вжалась в плюшевое кресло, в котором она свернулась калачиком. — Я не могу поверить, что за все те годы, что мы были подругами, я никогда не слышала всей истории о том, как вы двое оказались вместе.

— Да, я тоже, — сказала Фелисити. — Ты нам расскажешь?

Не так много людей знали нашу историю. Майло так стеснялся своих шрамов, что сохранил этот случай в Спокане в тайне. Поэтому, когда меня спрашивали, я всегда рассказывала расплывчатую историю о том, как мы познакомились.

Но за последние несколько лет Майло рассказывал об этом все больше и больше. Он говорил о взрыве. Он не был так навязчив в том, чтобы скрывать свои шрамы. И я знала, что он не будет возражать, если я поделюсь нашей историей со своими самыми лучшими подругами.

— Конечно. — Я сделала большой глоток вина. — Все началось в «Дворце свечей».

Глава 1

САРА

Двенадцатью годами ранее…

— С возвращением, — сказала Ким, когда я вошла в раздевалку. — Как прошел отпуск?

— О, прекрасно.

На самом деле, мой отпуск был сплошным хаосом. Вместо того чтобы в свой недельный отпуск бездельничать в своей квартире, печь печенье и запоем смотреть случайные телепередачи, я потратила неделю на тщательную уборку дома моей матери, чтобы мой двадцатилетний брат Денни мог переехать к ней. Его выселили из еще одной собственной квартиры.

Я не испекла ни одного печенья. Я не посмотрела ни одной минуты телепередачи. Потому что к тому времени, когда я каждый вечер возвращалась домой в свою постель, я была настолько измотана перетаскиванием коробок на склад и оттиранием стен, покрытых многолетним сигаретным дымом, что все, на что я была способна — это принять душ и вырубиться.

Но Ким не спрашивала, как прошел мой отпуск, потому что ей были нужны подробности. За тот год, что мы проработали вместе, мы так и не вышли за рамки поверхностных разговоров как коллеги. Она знала, что я не замужем и живу одна. Я знала, что она была замужем за банкиром и имела двух сыновей-подростков. Кроме этого, мы говорили о жизни внутри этой больницы. В частности, жизни внутри ожогового отделения.

— Как прошел твой Новый год? — спросила я, убирая сумочку в шкафчик, прежде чем сесть на скамейку и развязать свои зимние ботинки.

— Скучно. Мальчики засиделись допоздна. А я была в постели в десять тридцать.

— Я тебя победила. Я спала уже в девять.

Ким рассмеялась, закрывая свой шкафчик.

— Увидимся там.

— Хорошо. — Я кивнула, меняя ботинки на пару кроссовок «Найк» из своего шкафчика.

Я надела их, убедилась, что мой бейдж прикреплен к карману моих темно-синих штанов, затем нанесла еще один слой мятного бальзама для губ и закрыла свой шкафчик. Я уже почти вышла за дверь, когда обернулась, вспомнив о чайном светильнике в своей сумочке. Надежно спрятав его в карман, я вышла и нашла Ким на посту медсестер, она болтала с командой ночной смены.

Им не потребовалось много времени, чтобы отчитаться перед нами за ночь, а затем направиться в раздевалку, чтобы отправиться домой на весь день. На этаже всю ночь было в основном тихо, и количество наших пациентов было невелико.

— Пока тебя не было, у нас появился новый пациент, — сказала Ким, когда мы проходили по небольшому кругу комнат, из которых состоял наш блок. — У него ожоги третьей степени на руках и туловище и куча ожогов второй и первой степени с головы до ног.

Мое сердце болело за этого незнакомца. Ожоги заживали медленно и болезненно, и ему предстоял долгий путь к выздоровлению. Но, как и все другие пациенты, которые входили в эти палаты и выходили из них, в конце концов он уйдет, поправившись.

— Что с ним случилось? — спросила я.

— Он попал в эпицентр взрыва. — Она понизила голос. Мы были одни в коридоре, но звук, как правило, раздавался далеко, отражаясь от обоев в серую полоску и натертого воском линолеума на полах. — Я не знаю всей истории, но предполагаю, что он полицейский где-то в Монтане. Взрыв произошел в наркопритоне.

Я вздрогнула.

— Химический ожег?

— Нет. На этой неделе он то приходил в сознание, то терял его. Его ожоги настолько серьезны, что он принимает успокоительные. Но вчера мы начали сокращать их количество. Доктор Вернон хочет, чтобы пациент был в более ясном сознании, чтобы мы могли оценить боль и назначить лечение. Мы провели предварительную работу, но еще не приступали к разбору полетов.