Дворянство Том 1

– Мой… проступок?..
– Шотан покраснел, затем побагровел, даже несмотря на пудру. У графа, быть может впервые за долгие годы, не оказалось на языке слов.

– Да, здесь более уместно было бы слово «преступление». Но в память о нашей дружбе я предпочту думать о нем как о проступке. Любезный граф, - Оттовио шагнул еще ближе и понизил голос. – Нас видят. Не роняйте свое достоинство. Уходите, как сильный муж… который не нуждается в настоятельном сопровождении.

Несколько мгновений Шотан смотрел на императора расширенными зрачками, в глубине которых плескалась тьма. Бывало – и не раз – что сильнейшие и храбрейшие отступали под этим взглядом, несмотря на верных спутников за спиной, крепкую броню на плечах, острое железо в руках. Но император даже не моргнул, будучи свято уверенным в том, что совершает единственно верное деяние.

Шотан медленно, рывками поднял сжатый кулак, затем резко опустил его и, развернувшись, покинул кабинет, едва ли не высекая искры из камня подковками сапог. Оттовио грустно проводил его взглядом.

* * *

– К сожалению, я не в силах лично спросить с вас за умаление чести моей семьи, - Удолар взмахнул кулаком. Жест мог бы показаться комичным, больно уж несерьезно выглядели старческие пальцы, обтянутые сухой, как у мумии, кожей в пигментных пятнах. Однако не казался.

– Ждите герольдов. Они доставят официальный вызов и назовут имя поединщика, который будет меня представлять.

Старческий, надтреснутый голос герцога звучал, как молот, выбивающий искры из доспеха. Уже неплохо зная Вартенслебена, островной эмиссар был уверен, что никаких герольдов Шотан не дождется и с большой вероятностью не доживет до рассвета. С другой стороны граф тоже наверняка это понимает, следовательно, уже герцогу придется ходить, оглядываясь и с удвоенной стражей. Требовалось как-то спасать положение, притом делать это быстро, ведь двум заговорщикам оставалась буквально пара слов до того, чтобы окончательно превратиться в смертельных врагов.

– Мир, господа! – провозгласил островитянин. – Мир! Или хотя бы перемирие. Не стоит разбрасываться словами, которые после уже не собрать, это не зерно в руках крестьянина! И относится к обеим сторонам!

Он строго поглядел на дворян, качнул головой в осуждающем жесте.

– Стыдитесь! Мы идем по краю, делая ставки одна больше другой. Весь мир торопится наперегонки, чтобы столкнуть нас в бездну. Только сражаясь спина к спине, мы удержимся и сумеем взойти на пик власти. А сейчас, когда наша цель уже виднеется на горизонте, вы решили вонзить кинжалы друг другу в спины?!
– Курцио перевел дух и дернул кружевной воротник, словно аристократа душила ткань. – Стыдитесь! – провозгласил он вновь.

Все трое замолкли. Граф покрылся малиновыми пятнами, как панцирь вареного краба, Удолар от злости посерел, Курцио же казался бледным, как покойник.

– Он оскорбил мою дочь, - проскрипел герцог.

– Ваша дочь влила яд в уши императора, - огрызнулся Шотан.

– Клянусь Двумя, еще слово, и я оставлю вас обоих! – гаркнул островитянин, как обычный плебей. – Хоть прирежьте друг друга! – Курцио эффектно пал на колени, едва не разбив коленные чашечки, возопил, обращаясь к высоченному потолку, расписанному фривольными ангелочками, что кидают друг в друга ложки.
– О, Иштен и Эрдег, почему вы не отвратили меня от глупости, зачем позволили связаться с идиотами?!

Граф и герцог воззрились на островитянина, и два совершенно разных лица пометило одинаковой печатью бесконечное недоумение. Интересно, подумал Курцио, не получу ли я теперь сразу два вызова?.. Но, по крайней мере, оба сиятельных кретина хоть на несколько минут отказались от намерения поубивать друг друга.

– Что? – спросил Шотан, думая, не ослышался ли он. Удолар промолчал, беззвучно шевеля губами в коричневых пятнышках.

Курцио тяжело вздохнул, буквально сел на пятки, представив, как глупо выглядит со стороны в бесформенных одеяниях Сальтолучарда и с дурацкой прической тысячелетней давности. К черту, подумал он, завтра же закажу материковое платье. В нормальном кафтане с обтягивающими рукавами драматические жесты кажутся намного эффектнее.

– Господа, - едва ли не просительно сказал он, глядя снизу вверх. – Вы понимаете, что поставили на кон? Вы не забыли, что мы играем по наивысшей ставке? Все мы? И вы действительно готовы это разрушить парой необдуманных слов? Вот так просто развеять по ветру спесивым нежеланием выслушать друг друга? Если да, то я ошибся.

Он вздохнул и покачал головой.

– Я назвал вас предположительно идиотами. Но это ошибка, и я приношу за нее нижайшие извинения. Получается идиот здесь только я, коли счел полезным содружество с вами. Ведь у меня нет ни конной роты, - Курцио склонил голову в сторону Шотана. – Ни герцогства или хотя бы захудалого клочка земли в материковом владении, - строго выверенный кивок последовал и в сторону Вартенслебена. – Если наш договор порушен, вам есть куда отступить, но я, считай, потерял все.

Воцарилось молчание. Надо было встать, но Курцио представил, как нелепо этот жест будет выглядеть в парчовой хламиде с раздвоенным, как ласточкин хвост, плащом. И счел за лучшее остаться на коленях, трагически склонив голову. Герцог и граф молча переглядывались, все еще меча яростные молнии во взглядах, но уже малость остыв. Как и планировал Курцио, ни один из честолюбивых спутников по заговору не хотел возвращаться к прежнему состоянию. Каждый желал оказаться не просто среди первых, но единственным в своем роде, и сейчас они крайне вовремя об этом вспомнили. Шотан дернул шеей, пригладил растрепанные локоны, поправил кружева на рукавах. Герцог отвернулся и сунул длинный нос в бутылочку с перцем.

– Встаньте, друг мой, - вымолвил граф, протягивая руку островитянину. Курцио, не чинясь, воспользовался помощью, безмолвно посмотрел на герцога.

– Он оскорбил мою дочь, - повторил в третий раз Вартенслебен.

Курцио посмотрел на Шотана. Теперь все зависло от честолюбия графа и степени его желания подняться выше, чем капитан кавалерийской роты, пусть даже лучшей на восемь сторон света.

– Я… - Шотан дернул кадыком, будто воротник душил рыцаря. Глотнул и скривил губы в некрасивой гримасе. Скульптурно-бледная кожа на лице графа все еще шла красными пятнами.

– Я… - повторил Шотан и снова осекся, но затем выдавил с нечеловеческим усилием. – Извиняюсь.

Курцио с мольбой посмотрел на Вартенслебена. Удолар буквально отзеркалил жест Шотана, дернув шеей в удавке скромного воротника, и так же мучительно проговорил даже не по складам, а чуть ли не отдельными буквами:

– Возможно… я был слишком резок. Но моя дочь…

Курцио, понимая, что дорога каждая секунда и надо ковать, пока горит, протянул обоим спутникам ладони, будто предлагая соединиться опосредованным рукопожатием. Пальцы графа и герцога показались островитянину одинаково жесткими и холодными. Шотан выдохнул и, наконец, снова обернулся самим собой – аристократически-бледный, хладнокровно-отстраненный, будто не от мира сего. Только пребывающие в легком беспорядке локоны свидетельствовали о некотором расстройстве души. Самое главное было сказано, перемирие заключено, теперь ступать по тонкому льду оказалось полегче. И граф вымолвил, по-прежнему не глядя на Удолара, но уже заметно тверже:

– Я обвинил вашу дочь в том, что император дурно подумал обо мне, это было… не слишком достойно с моей стороны. Но тем не менее…

Граф позволил незаконченной фразе повиснуть в воздухе, показывая, что конфликт все же до конца не исчерпан.

– Биэль преподает его величеству мудрость правителя, - пробурчал Вартенслебен. – Не вина моей дочери в том, что мальчишка слишком юн и воображает себя рыцарем без страха и упрека. Фонарь нравственности, светоч морали, чтоб его.

– Да, - вздохнул Шотан. – Как правило, это происходит… и проходит… раньше. Ему бы послужить оруженосцем год-другой при достойном кавалере. Обычно такая школа хорошо лечит наивность.