Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века

Проблема современного Щербатову «неидеального» общества состояла, по его мнению, прежде всего в том, что сами эти «естественные» связи оказывались под угрозой вследствие распространившегося «самства». Последнее может быть кратко охарактеризовано как предпочтение немедленного удовлетворения индивидуальных прихотей и желаний интересам других людей, пусть даже и связанных с данным индивидом родством, дружбой или узами брака. Понятие «самства» Щербатов вводит в качестве главной причины, объясняющей, отчего произошло обличаемое им «повреждение нравов». Он описывает действие «самства» следующим образом:

…самство никого кроме себя не любит, и любить не может. Самство ни малейшим чем пожертвовать ни ближнему, ни другу, ни отечеству не в состоянии. Самство не разбирает прямых, основанных на добродетели, польз, но все к своенравию своему относит. Самство не побуждается ни к каким полезным трудам, ибо все ему не токмо полезным, но вредным является, что особливейшим образом не относится к его удовольствию. Самство всегда сопряжено с завистью и злобою, ибо завидует всякому добру, которое другой имеет, что и оно не преисполняет через край его удовольствия; и желая все себе, злится, ежели кто другой что имеет, и наконец, зараженный сей болезнью человек не инако мнит, что он есть все, и вся вселенная должна быть для него, а прочее все ничто^{841}.

Щербатов связывает, таким образом, необузданное стремление к удовольствиям, «сластолюбие», как он его называет, с распадом социальных связей, которые обеспечивают согласование интересов каждого с достижением общего блага для всех. Гедонизм в его представлении оказывается неразрывно связанным со своеволием, то есть предпочтением личных капризов добросовестному исполнению своей «должности», основанному на рациональном понимании устройства мира, в котором все взаимозависимы. Добродетель, по Щербатову, основана на разуме, на понимании долговременных, «прямых» «польз», тогда как порок связан со страстями, с прихотями, с жаждой чувственных удовольствий.

Обратимся теперь к тому, как описанное Щербатовым «повреждение нравов» проявлялось, с его точки зрения, в жизни дворянского поместья.

3

Хотя «повреждение нравов», согласно представлениям Щербатова, распространяется сверху вниз по ступеням социальной иерархии, оно носит универсальный характер и затрагивает, среди других, и самый низший слой общества — крестьян. У них оно проявляется, по Щербатову, в следующих формах:

…толь сильная есть сия зараза, что и в самыя сии простая сердца проникла; вселила в сердца их непомерное желание к излишеству по их состоянию, ослабило члены их леностию, вкоренило в души их сребролюбие и склонность к обману, татьство и распутство, искоренила даже любовь к исчадию. Трудом и потом доставши что малое, земледелец от безбережливости старается то проесть или пропить. Подвластной помещику крестьянин с леностию и нерачением его работу исполняет, и привыкши к такой лености, и в самой собственной своей работе она ему последует; раззоряет помещика и себя в бедность приводит. Тягость бедности, с желанием излишнего совокупленные, побуждают его повсюдова, где что продает, обман употреблять; но как обманы сии его самства не удовольствуют, то кидается в татьство и разбой. […] Часто отнимают нужное у сыновей, и отбегают от отдания дочерей в замужество, дабы не лишиться работницы, а самым сим ввергают их в преступлении, и силятся, по елику возможность их есть, уменьшить род человеческой^{842}.

Не будучи в силах противодействовать «повреждению нравов», распространившемуся при дворе и в среде столичного дворянства, подражающего примеру развратного двора, добродетельный дворянин может, по мысли Щербатова, навести порядок хотя бы в своем собственном поместье. Его функция оказывается не только хозяйственной, но и нравственной. По существу, он выступает как глава «дома» в античном смысле: он не только добивается повышения доходности своего хозяйства и уменьшения расходов, но и следит за нравственностью своих «домочадцев», ограждая их от «лености», пьянства и прочих пороков, регулируя их браки и способствуя тем самым увеличению населения своего маленького государства. Однако насколько осуществим такой проект «островка добродетели» в государстве «поврежденных нравов»? Постараемся проследить эволюцию взглядов Щербатова в этом вопросе.

До провозглашения Манифеста о вольности дворянства Щербатов проходил службу в гвардейском Семеновском полку и не имел возможности непосредственно руководить хозяйством в своих поместьях, важнейшим из которых было находившееся близ Ярославля и включавшее два больших села — Михайловское и Козьмодемьянское. Жизнь в Петербурге требовала значительных расходов, и Щербатов всячески старался повысить доходность поместья, что было непростой задачей, поскольку последнее находилось в нечерноземной зоне, где урожайность хлебов была довольно низкой. Благодаря документам, сохранившимся в фонде Щербатовых в РГАДА, в первую очередь переписке Щербатова с управляющими поместьем, оказывается возможным довольно подробно восстановить обстоятельства, оказавшие влияние на экономические взгляды Щербатова в этот период^{843}.

Как выясняется из исследований Л.В. Сретенского и У. Дэниэла, а также публикации Екатерины IIосифовны Индовой, Щербатов, находясь в Петербурге, пристально следил за жизнью своего поместья, стремился давать подробные указания представителям своей вотчинной администрации. В инструкции управляющему подробно описано, как нужно удобрять помещичьи поля, как организовать сев, жатву, молотьбу, как ухаживать за дорогими английскими овцами, как сохранять имевшийся в усадьбе лес и так далее. При этом акцент делается на строгом контроле со стороны вотчинной администрации за всеми действиями крестьян. Злоупотребления самой администрации должны были контролироваться, во-первых, с помощью строгой письменной отчетности. Во-вторых, крестьяне могли жаловаться на злоупотребления администрации самому помещику, что обеспечивало некоторую степень контроля снизу. В то же время за добросовестную работу служащим администрации поместья были обещаны щедрые награды. Таким образом, находясь вдалеке от поместья, Щербатов стремился контролировать его жизнь методами, похожими на те, которые применялись в государственном управлении.

Однако всего этого, очевидно, оказалось недостаточно, и, как отмечает Сретенский, Щербатов, вопреки своим первоначальным взглядам, был вынужден перейти к косвенным методам управления, переведя своих крестьян на оброк. Заинтересованность крестьян в улучшении своего благосостояния должна была послужить обогащению их помещика, получавшего доход не столько от земледелия, сколько от отхожих промыслов своих крестьян. В результате возникло, как полагает У. Дэниэл, противоречие между «экономическим видением» и «экономической реальностью». С одной стороны, теоретически Щербатов стремился к тому, чтобы усадить своих крестьян на землю и строго контролировать их труд. С другой стороны, на практике, в условиях ограниченного плодородия земель в его поместье он был вынужден позволить крестьянам получать доходы вне поместья, например на заработках в столицах.

Представляется, однако, что конфликт между «видением» и «реальностью» — это некое схематическое упрощение. Скорее здесь проявляется уже упоминавшаяся двойственность мировоззрения Щербатова в определенный период его жизни. Эта двойственность может быть понята как результат происходившей в сознании Щербатова эволюции от абстрактных теоретических установок, обусловленных идеологическими соображениями, к учету практических ограничений, налагаемых реальностью. Уже в инструкции управляющему отражено своеобразное смешение таких идеологических и практических элементов. Помимо стремления к мелочному, детальному контролю в ней можно найти элементы другого подхода: например, Щербатов, продавая в Ярославле доски со своей лесопилки, старается поручать эту продажу крестьянам, которые, продавая также и свои доски (по той же цене, по требованию помещика), таким образом будут стремиться получить максимальный доход. Или, нанимая работников для того, чтобы переправить купленный в Нижнем Новгороде и смолотый на помещичьей мельнице хлеб для продажи в Петербург, он нанимает своих собственных крепостных за плату как вольнонаемных^{844}.

Иначе говоря, документы вотчинного архива Щербатова отражают довольно сложную эволюцию взглядов их создателя на способы разрешения собственных хозяйственных проблем. Стремление к детальному контролю над хозяйственной жизнью поместья сочетается с попытками опоры на собственный экономический интерес крестьян, на их инициативу. Это предполагает, что имущество экономически благополучных крестьян должно быть гарантировано от произвольной экспроприации помещиком, если не юридически, то практически. Владелец поместья ограничивается получением заранее установленного оброка, пусть и довольно значительного, понимая, что произвольные или несистематические поборы подорвут доверие и ограничат хозяйственную инициативу крестьян, что в конечном счете отрицательно скажется на собственном благосостоянии помещика.

В 1762 году, воспользовавшись Манифестом о вольности дворянства, Щербатов почти сразу же выходит в отставку и поселяется в своем ярославском поместье. Помимо литературных трудов на более общие темы (в эти годы он начинает писать свою многотомную Историю Российскую с древнейших времен) он составляет письмо в Вольное экономическое общество. Последнее, по инициативе императрицы Екатерины, объявило в 1766 году конкурс на лучшую работу, отвечающую на вопрос: следует ли крепостным предоставить личную свободу или хотя бы охраняемое законом право на движимое имущество или землю^{845}.