Дворянство. Том 2

Повитуха глянула и решительно заявила с уверенностью профессионала:

— Надо что-то делать. Еще немного и утроба станет рваться по-настоящему. Тогда уже все.

Бог меня любит, повторила про себя Елена. Бог любит меня? Пока меня любила и ценила в основном Смерть.

Что ж… сейчас проверим, кому я больше угодна этой ночью.

— «Молока» — приказала она Виторе. — И «мертвой воды» в новую плошку. А ты обтирай руки! До локтей, каждый палец. Как в первый раз.

— А-а-а, — проблеяла повитуха, кажется, теперь по-настоящему испуганная. — Ой.

— Ага, — осклабилась Елена в приступе ненормального веселья, в котором было куда больше от истерики, нежели от забавы. — Будем резать.

— Сдохнет, — посулила тетка.

— Бог не позволит, — сказала, как отрезала Елена. — Сегодня он с нами. Зашьем потом вот этим, из кишок ягненка.

Как ни странно, это подействовало. То ли уверенность рыжей передалась повитухе, то ли сработало понимание, что пришло время крайних средств. А может и в самом деле тетка поверила, что Параклет-Утешитель смотрит с небес на отмеченного Его благосклонностью поединщика… В любом случае она молча и деловито начала готовиться к операции.

— Пей, — мягко попросила Елена баронессу, поднося к искусанным губам роженицы чашку с обезболивающим. — Выпей, и все закончится. Ты проснешься, и все будет позади. Все будет хорошо.

— Правда? — прошептала Дессоль. Бледная, с расширенными глазами, она сейчас походила на диснеевского Бэмби, только избитого, обескровленного и замученного. У баронессы не осталось сил даже на страх, ею целиком и полностью овладела безумная, слепая, неистовая надежда на подругу. На рыжеволосую женщину, которая может все. И Елене захотелось самой разрыдаться, но такую роскошь она себе позволить не могла.

— Обещаешь?

— Конечно. Богом клянусь.

Дессоль хлебала, напрягая сорванную глотку, глухо всхлипывая и обливаясь декоктом, как беззубая старуха. Повитуха готовила свою страшную бритву под зорким присмотром Виторы, которая уже заучила наизусть основные правила дезинфекции. Дрожь, беспрерывно сотрясавшая тело баронессы, затихала, члены расслаблялись. Роженица что-то глухо и бессвязно забормотала, на глазах проваливаясь в недолгий, но глубокий сон.

— Кровищи будет до хера, — все с той же деловитостью профессионала пообещала анорексичка. Ее руки чуть дрогнули, битва с готовностью отразила красноватый свет.

— Потребуется много полотенец, — согласилась Елена.

— Господи, помилуй, — глухо пробормотала тетка, потянулась было привычно лизнуть клинок и вздрогнула, перехватив свирепый взгляд рыжеволосой.

— Параклет, — попросила изможденная повитуха, глянув на потолок, и ее голос дрогнул, сломался.

Елена вздохнула и пообещала:

— Когда закончится, я тебя сама выпущу. Уйдешь через черный ход. Или подвал.

— Поздно, — вернула болезненную, невеселую ухмылку анорексичная женщина. — Весь город уже знает. Бежать некуда, везде найдут.

— Жаль.

— Ага, — согласилась тетка, крепче взявшись за бритву.

Со стороны донесся стук. Оглянувшись, женщины обнаружили, что Витора упала в обморок. Очевидно, испытаний оказалось многовато даже для юной девушки.

— Значит, сработаем вдвоем, — констатировала Елена, чувствуя странную, внезапную симпатию к безымянной женщине, которая посвятила свою явно убогую, бедную и определенно безрадостную жизнь тому, чтобы зажигать слабые искорки во тьме.

— Значит, да, — согласилась повитуха.

— Что делать?

— Вот здесь держать. И молиться. А потом еще надо будет грелку со льдом на пузо. Пребольшое облегчение приносит бабе. Но это потом.

Елена выполнила приказание. И стала молиться.

* * *

Елена села на крыльцо, уставилась в небо, которое выдалось не по-предрассветному тяжелым, серым, как перед бурей. Злой прохладный ветерок танцевал на пустой улице, поднимая пыль и мусор. Тело болело, словно женщину колесовали, не до смерти, а тренировочно, примериваясь. Усталость разливалась от макушки до пяток тяжелым свинцом, но при этом сна не было ни в одном глазу. Пожалуй, никогда еще разум и тело женщины не пребывали в таком раздрае.

Водки, подумала она. Надо выпить водки, от души, до беспамятства. Огненная вода точно подействует, оглушит взбудораженное сознание.

Из окна высоко над головой донесся звук, похожий на мяуканье котенка. Слабенький, исчезающе тонкий, он, впрочем, набрал силу и как будто раздвоился. Да, теперь пищали и плакали два котенка. В доме кто-то вопил, требуя немедленно принести льда и побольше. Елена прислонилась плечом к косяку, безвольно уронив руки между коленей и слабо улыбаясь. Со стороны улыбка, наверное, казалась безумной, как у Джокера.

Кошмарный день… вернее кошмарная ночь. Однако теперь в мире двумя детьми стало больше. У одного сломана ножка, но это не смертельно. В худшем случае обречен хромать всю жизнь… но эта жизнь у него будет. Жизнь, а не таз, куда сбросят разделанный на куски плод. И это ее — Хель — заслуга. Все пошло через задницу, ничего оказалось не готово… и все-таки закончилось хорошо. Да, смерть по-прежнему занесла косу над всей троицей. Но здесь уж как Бог рассудит. Бог и жесткие правила гигиены, которые будут соблюдать все в этом доме. Елена с самого начала была уверена, что «родильная горячка», необъяснимый и страшный бич матерей в первые недели после родов — на самом деле «всего лишь» сепсис, последствия немытых рук. Есть мыло и горячая вода — нет никакой горячки.

Елена вдруг поняла, что думает о местном боге с большой буквы. И молча обратилась к нему с молитвой.

«Пантократор… то есть Параклет… не зря ведь все это было? Ну не может быть, чтобы зря. Глупо дать родиться двум детишкам с таким трудом и кровью, чтобы затем убивать их. Пусть живут, а? Пусть новое знание разойдется по миру, чтобы смертей было меньше, а счастья хоть чуточку больше. Подгузники, подушки, питание... все, что я придумала. То есть вспомнила. Пусть все будет хорошо, ну пожалуйста»

Молитва получилась короткой и сумбурной, но Елена не могла выжать из себя ничего более красноречивого. Мысли текли вязко, словно поздний мед. Женщина прерывисто вздохнула, представляя, где бы взять водки в столь ранний час. На кухне, должно быть. Хотя можно просто развести пополам «мертвую воду», вроде там оставалась еще неиспользованная склянка.

Стукнула дверь, которую женщина лишь неплотно прикрыла за собой. Кто-то вышел, остановился рядом, цокнув подковками на отличных сапогах. Елена по звуку, не глядя, сообразила, кто это, и хотела встать, однако не получилось. Ноги лишь впустую заскребли низкими каблуками по камням.