Двойная честь

Императрица выдержала его взгляд и промолвила, нахмурившись:

– Я просто желаю как можно скорее попасть в те земли, которые нуждаются в моей защите. Это долг каждого правителя – помогать своим подданным, когда наступают тяжелые времена. Думаю, мое появление воодушевит их на ратные подвиги.

Корт, обмозговав ее объяснение, кивнул головой:

– Звучит замечательно. Надеюсь, все сложится так же замечательно.

– Я в этом уверена! – ответила Аврора. – А если что, ты всех забросаешь светом. Сможешь?

– Постараюсь, – Шип не мог не улыбнуться. – Я теперь твое секретное оружие?

– Вроде того, – хихикнула юная правительница.

Утром следующего дня тысяча хорошо вооруженных всадников во главе с Авророй и Кортом галопом понеслась по Желтому тракту, что вел на запад, и где-то через час головной отряд основного войска потерял их из виду.

– Должен сказать, что так оно будет лучше, – сказал лорд Миркар лорду Паттеусу. – Спокойнее. Согласитесь: государыня много суетится.

– Соглашусь, – кивнул Паттеус, – но это по молодости. Вспомните-ка себя в ее годы.

Миркар нахмурил лоб, вспоминая, а, вспомнив, зафыркал в густую бороду:

– Ну да. От меня, возможно, больше беспокойства было.

– Вот и я о том же, – хмыкнул Паттеус. – Стыдно признаться, но когда я шел в свой первый бой, меня колотило так, как колотит от болотной лихорадки – копье ходуном в руке ходило. А уж как мой подшлемник и нижняя рубаха взмокли – выжимать можно было!

– А подштанники? Неужто сухими остались? – захохотал Миркар.

– Про них ничего не скажу. Ибо не помню, – смехом на смех ответил лорд Паттеус.

* * *

– Могу я пойти с тобой? – спросила Аврора, подходя к Корту.

Молодой человек, удалившись от того места, где их отряды решили сделать привал, стоял теперь на пригорке и со смешанным чувством смотрел вниз – на густые, темные кроны вечнозеленых сосен и елей, что колыхались от ветра. Перед ним расстилался тихий Крапчий край. Он давно стал частью Твердых земель, но до сих пор мало кто отваживался селиться в этих темных лесах. Возможно потому, что люди помнили всякое о загадочном народе Шипов, который раньше владел этим хвойным царством…

– Если хочешь, то иди, – отозвался молодой человек, но голос его был каким-то тусклым.

Аврора слегка нахмурилась – на его холодность и напускное безразличие, но затем подошла ближе, взяла руку Шипа в свою и прижала к груди:

– Я хочу пойти не потому, что мне любопытно. Я просто хочу быть рядом с тобой там, где, возможно, тебе будет тяжело. Понимаешь? Поддержать тебя, утешить, если вдруг…

– Пойдем. Я все понимаю. Извини. Я слишком долго был один. Мне нужно учиться быть с тобою рядом, – улыбнулся, смягчая лицо, молодой человек. – Только…

– Кроме меня и тебя там больше никого не будет, – кивнула девушка. – Я прикажу гвардейцам, чтоб ждали нас здесь. Если что, протрубим в рог – мигом примчатся.

– Спасибо…

Корт остановился под древним раскидистым тисом. Это дерево – Отец Прохлада – когда-то было покровителем его поселка. На праздник Алого Шиповника юноши и девушки приносили большие венки из трав и цветов и развешивали их на ветвях старого дерева, а потом под игру гусляров и свирельщиков водили хороводы вокруг Прохлады. Никого уже не осталось из тех веселых хороводов. А тис до сих пор жил, дарил свою тень окрестностям…

Корт боялся вздохнуть. Его память, его новые способности жестоко шутили с ним теперь. Он видел все так, как оно было здесь, на этой одичавшей поляне, пятнадцать лет назад. И ныло в груди, остро, больно, каким бы закаменевшим он себя ни считал…

Там когда-то вилась дорожка. Мимо ивового плетня, к роднику-журчалке. По дорожке бегали босиком шустрые детишки. По ней он сам бегал…

А вон там, на высоком крыльце из звонкой сосны (он ведь так хорошо помнит, как отзывались широкие ступени его быстрым ногам) стояла матушка в белой сорочке и сером сарафане. Рукава закатаны, на румяном лице – улыбка. Она звала его ужинать. Какой у нее был голос! Нежный, переливчатый. Она любила петь вечерами: садилась прясть пряжу у окошка и напевала что-то про золотое солнце и про шаловливый ветер. А когда Корт был совсем маленьким и носил длинные волосы, убранные в косу, она пела ему колыбельные про мурчащих кошек и вороватых мышек…

И сейчас она звала его домой, глядя зелеными ясными глазами в его глаза. Махала правой рукой, а в левой держала корзину, полную ярко-красного редиса…

Корт сделал первый шаг к погибшему отчему дому. И тут же обрушились на него звуки прошлого: заливистый хохот детей, низкое мычание коровы, хриплый лай собаки, звонкое, наглое пение петуха и жалобный скрип колес телеги, на которой отец ездил в пущу за дровами. А он ездил вместе с отцом…

Образы… образы… они были повсюду. Одни – яркие, другие – тусклые, одни – четкие, другие – размытые. Их вид зависел от того, насколько сильно врезались они в память Корта.

Он видел крыльцо! Он ступил на него. Наклонился, чтоб пройти в горницу, потому что так полагалось – кланяться при входе в родной дом, даривший тепло и уют.

Горница… Просторная, светлая, сияющая, пахнущая укропом. Тихий смех матушки. Она там, где печь. Несет румяные пироги к столу, на белую скатерть, вышитую красными нитями. Эти узоры – петушки, коровки, зигзаги, волны…

Корт зажмурился, сжал покрепче кулаки. От того, что в нос ударил запах этих самых пирогов, стало больно до такой степени, что выть захотелось. Но он знал: худшее впереди.

Впереди его ждал его собственный дом. Тот самый, что он выстроил для себя и для Бии. За тем пригорком…

– Здесь? Да? – раздался шепот, и Корт не сразу сообразил, что это – голос Авроры.

Он открыл глаза. Ответил:

– Да. Это здесь, – и вновь закрыл глаза, пройдя вперед.

Его порог. Его крыльцо. Дверь в его дом. Корт зайдет – и чуть скрипнет нижняя петля. И из-за этого звука в доме будут знать, что он пришел. Ему навстречу выбежит, звонко шлепая босыми розовыми ножками, Лилея, маленькая, глазастая растрепа в невесомой рубашонке из белоперой травы. И будет кричать нежным птичьим голоском «Папа! Папа!» А он подхватит ее, теплую, мягкую, полную бурлящей радости, и прижмет к себе. И почувствует, какая она тонкая, нежная, слабая. Но ее ручки удивительно крепко обхватят его шею, упругая щека прижмется к его щеке и мягкие губы, пахнущие молоком и медом, прошепчут ему в ухо: «Привет, папка!"…

Аврора с благоговейным ужасом видела, как Корт обхватил сам себя руками, сгорбился. Так, будто что-то взял на руки и прижал к себе. И как исказилось его лицо в странной вымученной улыбке.

«Он все видит. Он всех видит», – яркой искрой пронеслось в голове Авроры, и девушка сделала шаг назад. Для нее там не было места…

Там была Бия. И Корт ее видел. Улыбался ей. Он протянул руку и переплел свои пальцы с ее тонкими и полупрозрачными пальцами, притянул Бию к себе и обнял, чувствуя, как пахнут чабрецом ее мягкие волосы, как приветливо для него ее изящное тело…