Двойник

– К вам приезжала моя сестра Анна, – сказала Маура. – Она похожа на меня. Вы ее помните?

У Амальтеи задвигались челюсти, словно она пережевывала пищу. Воображаемую пищу, вкус которой могла оценить только она.

"Нет, конечно, она не помнит, – подумала Маура, в раздражении разглядывая безучастное лицо Амальтеи. – Она вообще не соображает, кто я и зачем я здесь. Я кричу в пустоту, а в ответ слышу лишь эхо".

Решив добиться хоть какой-то реакции, Маура произнесла с нарочитой жестокостью:

– Анна мертва. Ваша вторая дочь погибла. Вы знаете об этом?

Никакого ответа.

"Какого черта я настаиваю? У нее явно не все дома. Глаза совершенно пустые".

– Хорошо, – сказала Маура. – Я приду в другой раз. Может, тогда вы поговорите со мной. – Вздохнув, Маура поднялась из-за стола и стала искать глазами надзирательницу. Та была в другом конце комнаты. Маура подняла руку, чтобы махнуть ей, когда вдруг услышала голос. Вернее, еле слышный шепот:

– Уходи.

Маура потрясенно уставилась на Амальтею, которая сидела все в той же позе и с отсутствующим взглядом шамкала губами. Маура медленно опустилась на стул.

– Что вы сказали?

Амальтея подняла на нее взгляд. И на мгновение в нем появились признаки сознания. Проблеск разума.

– Уходи. Пока он тебя не увидел.

Маура оцепенела. Мурашки пробежали у нее по спине, и волоски на затылке встали дыбом.

За соседним столом по-прежнему плакала блондинка. Мужчина, навещавший ее, встал из-за стола и сказал:

– Мне очень жаль, но ты должна смириться с этим. Ничего не поделаешь. – Он развернулся и пошел прочь, возвращаясь в свою жизнь на воле, где женщины носят красивые блузки, а не синие арестантские рубахи. Где запертые двери можно открыть поворотом ключа.

– Кто? – тихо спросила Маура.

Амальтея не ответила.

– Кто меня увидит, Амальтея? – настаивала Маура. – Что вы хотите этим сказать?

Но взгляд Амальтеи снова затуманился. Короткая вспышка сознания погасла, и Маура вновь смотрела в пустоту.

– Ну что, свидание окончено? – прозвучал бодрый голос надзирательницы.

– Она всегда такая? – спросила Маура, наблюдая за тем, как шевелятся губы Амальтеи, беззвучно произнося какие-то слова.

– Очень часто. Бывает то лучше, то хуже.

– Она практически не говорила со мной.

– Когда привыкнет к вам, заговорит. Она очень замкнутая, но иногда выходит из этого состояния. Пишет письма, даже звонит по телефону.

– И кому она звонит?

– Не знаю. Наверное, своему психиатру.

– Доктору О'Доннел?

– Блондиночка такая. Она несколько раз бывала здесь, и Амальтея чувствует себя с ней комфортно. Правда, милая? – Взяв заключенную под руку, надзирательница сказала: – Ну, пойдем, божий одуванчик. Назад в твою каморку.

Амальтея послушно встала и позволила надзирательнице увести ее от стола. Она сделала всего несколько шагов и вдруг остановилась.

– Амальтея, пойдем.

Но арестантка не двигалась. Она стояла, как будто у нее вдруг онемели конечности.

– Милая, я не могу ждать тебя целый день. Пойдем.

Амальтея медленно повернулась. Ее взгляд был по-прежнему пустым. И слова, которые прозвучали в следующий момент, казалось, произнес не человек, а заводной механизм. Заключенная взглянула на Мауру.

– Теперь и ты тоже умрешь, – сказала она. После чего отвернулась и побрела назад, в свою камеру.

* * *

– У нее поздняя дискинезия, – сказала Маура. – Вот почему суперинтендант Герли пыталась отговорить меня от свидания. Она не хотела, чтобы я видела Амальтею в таком состоянии. И узнала, что они с ней сделали.

– И что же они с ней сделали? – спросила Риццоли. Она вновь была за рулем, бесстрашно лавируя среди грузовиков, которые заставляли дорогу вибрировать и неистово сотрясали маленький "Субару". – Вы хотите сказать, что они превратили ее в зомби?

– Вы видели заключение психиатра. Сначала врачи лечили ее фенотиазинами. Это группа антипсихотических лекарственных средств. Для пожилых женщин они могут иметь разрушительные побочные эффекты. Один из них называется поздней дискинезией – непроизвольные движения рта и лицевых мышц. Пациентка как будто постоянно что-то жует, надувает щеки или высовывает язык. Она не может контролировать себя. Представляете, какое впечатление это производит на окружающих? Все глазеют на то, как ты постоянно корчишь рожи. И выглядишь полным дураком.

– И как это остановить?

– Это невозможно. Они должны были отменить эти препараты, как только проявились первые симптомы. Но они слишком долго ждали. Потом к лечению подключилась доктор О'Доннел. Она наконец отменила этот курс. Поняла, что происходит. – Маура сердито вздохнула. – Поздняя дискинезия, к сожалению, неизлечима. – Она устремила взгляд в окно. Сейчас она не испытывала беспокойства при виде несущихся мимо многотонных грузовиков. Ее мысли крутились вокруг Амальтеи Лэнк; она снова видела ее беспокойные губы, будто нашептывающие какие-то секреты.

– Вы хотите сказать, что ей вообще не требовались эти лекарства?

– Нет, просто их нужно было отменить как можно раньше.

– Так она сумасшедшая? Или все-таки нет?

– Таков был первоначальный диагноз. Шизофрения.

– А каков ваш диагноз?

Маура вспомнила безучастный взгляд Амальтеи, ее загадочные слова. Слова, казалось бы, лишенные всякого смысла, более похожие на параноидальный бред.

– Наверное, я бы согласилась с их диагнозом, – сказала она и, вздохнув, откинулась на спинку сиденья. – В ней нет ничего моего, Джейн. Все в этой женщине чужое.

– Ну разве это не облегчение, учитывая обстоятельства?

– Но ведь связь между нами существует. Невозможно отказаться от собственной ДНК.

– Помните старую поговорку: "Свой своему поневоле брат"? Все это ерунда, доктор. У вас нет ничего общего с этой женщиной. Она родила вас и сразу же отказалась. Вот и все. Конец всяким отношениям.

– Она знает столько ответов на мои вопросы! Кто мой отец. Кто я.

Риццоли метнула взгляд в ее сторону, потом опять уставилась на дорогу.