Двойники

– Он специальной конструкции. Сидя на нем, обвиняемый чувствует вину. Чувствуете?

Ян замер и покачал головой.

– Нет.

– Попробуйте ещё.

Ян поёрзал на стуле.

– Ну, пожалуй, что-то есть. Смутное ощущение.

– Я же говорил!

Мужчина словно расцвёл от признания его правоты.

– А в чём я виноват?

– Какая разница? Каждый в чём-то непременно виноват. Разве вы не доверяете суду? Порядочный гражданин так себя не ведёт, а в вашем положении это совсем неразумно.

– Получается, если доверять суду, приговор будет мягок и справедлив?

– Конечно, нет.

– Тогда зачем это делать?

– Все так поступают! Лучше ещё и полюбить суд, хотя и это на результат не повлияет.

– И за что его любить?!

– За то, что он назначит вам наказание. По-вашему, этого мало?

– Но ведь суд, если разобраться, ненастоящий?
– Ян вспомнил то, что ему когда-то рассказывали.

– Разумеется. Зато наказание настоящее! Чем более суд ненастоящий, тем тяжелее приговор, одно возмещает нехватку другого. Компенсация, сами понимаете. Законы психологии распространяются и на юриспруденцию, у них схожие комплексы подходов. Например, чувство собственного достоинства - наиглавнейший признак вялотекущего психического заболевания и опасного преступления против общественной морали и нравственности. Нормальные люди так не делают, они же не сумасшедшие! Не верите, походите по кабинетам. Что станет с обществом, если у всех вдруг появится это чувство? Доживёт ли оно до вечера, при условии, что всё начнётся в обед? Но сейчас я доволен, устои незыблемы, хотя, думаю, надо реже набирать судей из люмпенов и им подобных. На заседаниях порой даже как-то неловко. Мантия не всё может скрыть, голова ведь торчит снаружи!

– И какое будет наказание?
– спросил Ян, ощущая, что его пробирает дрожь.

– Пустяки, - ответил чиновник.
– Через секунду и не вспомните.

– А оглашать приговор когда начнут?

– Не знаю. Никто не знает!

– Скажите, а я обязан сидеть здесь?
– снова спросил Ян.
– Почему-то нет никакого желания.

– Зачем, вас же не арестовали! И даже при аресте вы сможете идти куда угодно, его смысл в том, что арестованный человек становится другим человеком, осознавшим свою вину, смирившимся, его-то и судят, чтобы не судить невиновного. Любопытно, вы согласны?

– Не очень. Я, наверное, пойду, - нахмурившись, сказал Ян и спустился со сцены.

– Стойте, - вдруг услышал он.

Ян оглянулся.

За трибуной стоял неизвестный ему чиновник. Наклонив голову, он пристально смотрел на него и улыбался.

– Последнее время в Министерстве появилось много лишних документов, - подмигнув, сказал чиновник.
– Плохих. Ошибочных. Ненужных. Зачем они нам? Думаю, от них надо избавиться. Да, избавиться!

Чиновник изогнулся, захохотал и ударил кулаком по трибуне.

– Их надо уничтожить. Сжечь! Расстрелять! Скормить мышам! Проткнуть дыроколом! Забыть и никогда не вспоминать! Мы требуем этого! Да, мы все!

Раздались аплодисменты.

Ян отвернулся и прошёл сквозь зрительный зал в коридор.

6.10.

Он лежал в своей комнате и услышал, что на улице зашумел дождь. Ян открыл окно, выставил ладонь и вновь не достал до падающих с неба капель.

Он полностью вытянул руку. Бесполезно. Тогда он забрался на подоконник, и, держась за раму, наклонился над пропастью. Ещё немного...

Может, шагнуть вперёд? По-другому не получится?

Ян закрыл глаза, но потом мотнул головой и слез на пол.

6.11.

На следующее утро в лифте привычно находилась всё та же семья. Ян нажал кнопку, кабина загудела и поехала. Он молча смотрел вниз, затем поднял голову.

Бледные и уставшие лица. Одни и те же. Каждое утро.

– Вы живете этажом выше?
– помедлив, спросил Ян.

Люди от страха застыли, не зная, что ответить, а мальчик даже заплакал. Родители облегчённо бросились его успокаивать, с укоризной взглянув на Яна.

– Извините, - сказал он и отвернулся.

Спустя минуту лифт замер, и Ян вышел на улицу.

6.12.

Едва он успел включить лампу и разложить бумаги, как зазвенел телефон. Звонил Борис и вкрадчиво, с подчёркнутой вежливостью попросил зайти, причём голос показался каким-то странным.

Ян постучал, и как обычно, не дожидаясь ответа, распахнул дверь. Однако подойдя к столу, за которым сидел Борис, он понял, что перед ним другой человек. Он, конечно, внешне напоминал того, прошлого, те же черты, очки на носу, но это ничего не значило. Никогда Ян видел у Бориса столь надменного взгляда и задранного подбородка. От него сквозило чем-то новым, чужим, страшным, это даже скорее можно было почувствовать, а не увидеть.

– Вас подменили, - тихо и растерянно сказал Ян.
– Скажите, кто вы, и где тот, прошлый Борис, с которым несмотря ни на что можно было поговорить? Я понимаю, что для Министерства явление подмены весьма обыкновенно, но я требую ответа. Заранее предупреждаю, что ни в какие логические дискуссии вступать не намерен. Только примитивный здравый смысл, и ничего больше.

Борис усмехнулся.

– Нет, меня не подменили. Меня утвердили! Наконец-то! Сколько времени прошло, я потерял надежду... и вот документ. Теперь всё по-другому. Я стал тем, кем должен быть. Хотите спросить, что я чувствую? Счастье. Это словно...
– он повертел в воздухе рукой.

– Словно нирвана. Да, именно так. Но, конечно, более искреннее и глубокое чувство. Вряд ли древние мистики переживали подобное, никого из них не назначали заместителем начальника отдела. Тебя уносит нескончаемая река, противиться немыслимо, да и незачем. Надо вверить себя течению, его глубоким чёрным водам, в которых тонут все иллюзии, всё ненастоящее. Признаюсь, раньше я часто размышлял о том, что делать, если меня утвердят. Необходимо будет вести себя иначе, так же, как и другие начальники. Вы понимаете, о чём я. Это казалось отвратительным. Неужели я когда-нибудь стану разговаривать так с людьми лишь оттого, что нахожусь ступенькой выше на этой безумной лестнице? Я однажды попробовал. Репетировал перед зеркалом. Сил хватило ненадолго. Оттуда выглянуло лицо... которое не было моим. Чужое. Жуткое. Омерзительное. Человеческая кожа, натянутая на мёртвый череп. Но пришла бумага, и всё закончилось. В дверь ворвался поток и унёс меня со всеми сомнениями. Я утонул. Сопротивляться бесполезно, да я и не сопротивлялся. В тех водах тонешь с удовольствием. Где тут моя вина? Разве я сделал так, что лицо перестало быть чудовищным? Кто только не прячется в зеркалах, не обращать же на это внимание. Кстати, теперь мне нравится писать отчёты. Работа над ними подчёркивает статус, в чём единственно и заключается её смысл. Изумительно просто, но почему-то раньше не понимал. Думаю, сейчас я даже значительнее, чем начальник отдела. Кто его видел? А я реален!

И для подтверждения схватил себя за руку. Потом он встал из-за стола, подошёл ближе, и Ян поразился воодушевлению на его лице. Удивительно не усталое лицо.

– Молчите и слушайте меня, - сказал Борис, - я буду откровенен. Внемлите голосу истины. Я вышел из-за своей спины.

– Власть - вот вершина человеческих ценностей, и мы, получив её, никогда с ней не расстанемся. Мы -- жрецы власти, и нас занимает только она. Ни богатство, ни роскошь -- только власть, чистая власть, правда, роскошь тоже очень неплохо. Неверно считать, что показную роскошь любят одни дикари, хотя любит ли кто-то ещё, неизвестно.

– Диктатуры существуют в обществах двух видов, удивительно различных между собой. Первые примитивны, архаичны, погрязли в средневековье или попросту безумные; зато вторые высокодуховны, свято оберегают культурные традиции, порой берущие начало со времён до появления человека, и успешны в противостоянии с врагами, чьи мечты - напасть и лишить несчастный народ доступа к жизненным благам даже ещё хлеще, чем нынешняя власть. Диктатура во втором случае диктатурой не является, ведь в битве с внешними и внутренними врагами без сильных и, конечно, хорошо обеспеченных лидеров не обойтись. При отсутствии диктатора-людоеда эти страны, увы, впадут в хаос и анархию, но менять в них ничего нельзя, ведь тогда граждане потеряют свою национальную идентичность, историческую память, и усомнятся в необходимости тех самых диктаторов-людоедов.