Двойной без сахара

Родители смирились с отсутствием фотографий — на телефоне у меня лишь рабочие снимки. И вообще я жутко получаюсь на селфи — тип лица и уклад жизни не тот, чтобы светить его где ни попадя. Впрочем, живьем видеть Шона родители тоже не горели особым желанием. Языковой барьер давал о себе знать. Первая и последняя поездка в Питер закончилась отказом от любой русской еды, а я умоляла маму ограничиться картошкой и мясом. В крайнем случае — испечь блины. Но будущая теща решила, что раз не может с будущим зятем говорить, так будет его кормить — однако путь к сердцу Шона лежит не через желудок. Вернее, через него, но только если это шоколад. Кондитерские на Невском ему очень понравились — ради них Шон даже соглашался идти в музей, хотя я видела, что ничего прекрасно-туристического ему не надо. И из православных соборов он бежал, не успев зайти — ему нужна была скамья и тишина, и главное — уединение, которого в многомиллионном муравейнике он не находил. Единственным удавшимся вечером стало его собственное выступление. И мое — я не заметила, как заказала третий стакан «Харпа», но умудрилась не покраснеть под родительским взглядом.

— Свет, зачем тебе все это надо? Сколько можно находить себе непонятно кого? Сейчас-то зачем? Тебе понадобился еще один паспорт? — спросила меня мама почти что одними губами. В пабе было очень шумно, и скорее всего я прочитала вопрос в ее взгляде.

— Я не знаю, как сказать это по-русски. Но если ты не видишь ответ на моем лице, когда я рядом с Шоном, то перевод не поможет.

Я взяла полный стакан и отнесла его на сцену, чтобы поставить около стула, на котором сидел Шон. Осторожно, чтобы не толкнуть волынку. А потом вызвала родителям такси, а мы отправились смотреть, как разводят мосты.

— Мне стыдно, что я уснул на балете, — улыбнулся Шон, отнимая мои волосы у ночного ветра.

— Я тоже подремала, — соврала я, чтобы получить поцелуй.

Нет, я не расстроилась из-за того, что Шон не пришел в восторг от города на Неве. Я расстроилась из-за того, что заставила его торчать у родителей целых десять дней — он мыслями был в Корке, в университете и в нашей необустроенной квартире. Его внимания требовало столько незавершенных дел, а его заставляли смотреть «Лебединое озеро»… И в квартире родителей я видела его бегающий по стенам взгляд и готовилась закричать, как Мона — не смей здесь ничего трогать! Этот человек из другого мира, но и я не принадлежу больше миру своего детства — я тоже хочу поскорее повесить на крючок в новой кухне свой личный фартук, да и в доме покойной миссис Мур следует сделать хоть какую-то перестановку, чтобы с портретов не смотрели на меня слишком зло. Мне до безумия хочется почувствовать себя хоть где-то хозяйкой. Мне надоело быть в гостях. Столько лет это было моим перманентным состоянием.

 Время отсчитывала не кукушка, а дятел. Я металась между планшетом и кухней, иногда даже не снимая фартук. Ну почему сегодня? Мог бы с вечера спросить, есть ли у меня время на готовку? Я приняла бы за сюрприз приглашение в паб среди недели и желательно до девяти вечера, пока у них открыта кухня. Но с некоторых пор мы выбирались лишь в «Оливер Планкетт», когда там играл Деклан. И Шон на вистле… Это стало его музыкальной йогой для снятия стресса, а я предпочитала пиво… Правда, до дома доходила всегда сама.

Наконец я постелила на крохотный столик салфетку, поставила тарелки и решила принять душ, чтобы хоть наполовину заново родиться. Платье я надела лондонское. Оно символизировало собой полное воссоединение с Шоном. Оставалось достать свечи, чтобы сделать вечер по-настоящему необычным. Еще на их огне можно отогреть руки. Всякий раз, когда я начинала в доме кутаться в кофту при включенном отоплении, Шон предлагал перебраться в кампус Тринити Колледжа, где в общежитиях греются у обогревателя, потому что здания представляют собой архитектурную ценность и в них нельзя прокладывать трубы — и ванная там тоже одна на всех — и студентов, и профессоров, которым приходится в банном халате стоять в общей очереди. Но от этих шуток не становилось теплее — я только два лета провела в Ирландии и потому не готова была раздеваться даже в жаркие дни.

Все, я успела! В запасе целых десять минут, чтобы сесть и закрыть глаза. Я даже зевнула и увидела пустую руку. Где кольцо? Когда и где я сняла его — для работы или для готовки? Поиски в кухне не дали результатов. В ванной я тоже кольца не обнаружила. На рабочем столе? Под диванными подушками? Под горой эскизов…

— Здесь солдаты Кромвеля побывали? — Я даже не услышала, как Шон открыл и затворил дверь. — Или у тебя просто плохое настроение?

Я вылезла из-за спинки дивана и одернула платье.

— Я кольцо искала.

— Успешно?

Он ведь видел ответ на моем лице, а я на его — злорадную ухмылку. Шон поднял диванную подушку, чтобы бросить на нее сумку.

— Тогда и я сниму.

Он с трудом скрутил свое с пальца и направился к окну. У меня сердце остановилось — неужто выбросит? Но тут же выдохнула — у обоих едет после работы крыша, но, кажется, у меня сильнее. Шон положил кольцо в вазу с яблоками. Я поспешила забрать его оттуда, а то ведь не найдет потом, и… Наткнулась на свое кольцо. Оно лежало ровнехонько в его.

— Не мог сказать словами без пантомимы?! — бросила я ему в спину. Он уже снял пиджак и пошел повесить его в шкаф. — Я тоже устаю! И потому ничерта не помню!

— И даже про ужин? — послышалось из спальни.

— А у тебя насморк? Ты запахов не чувствуешь? — выкрикнула я, хотя в крохотной квартирке можно было оглохнуть и от шепота.

Шон вернулся в рубашке, но уже без галстука и с расстегнутыми верхними пуговицами.

— Я чувствую, что мне не особо рады. Вместо того, чтобы громить квартиру больше, чем ты уже сделала со своими книгами, могла бы не снимать кольца вообще.

— Оно мне мешает!

— Настолько, что ты не вспоминала о нем целых три дня?!

— Неправда!

— Правда! Я нашел его на полу и положил в яблоки.

— Почему ты мне не сказал?

— Все ждал, что ты спросишь: милый, ты не видел моего кольца?

— Твой сарказм ни к чему… — Я швырнула кольцо обратно в вазочку.

— Ни к чему хорошему не приведет. Если отношения определяются наличием на пальце кольца, то грош цена таким отношениям. Я не думала, что тебе это настолько принципиально, — добавила я, поняв, что дальше дверного проема Шон не пойдет. — Извини. Надеюсь, я все еще имею право узнать про сюрприз?

— А ты уже про него узнала. Разве тебя не удивил тот факт, что ты сумела приготовить ужин?

Я не сумела ничего ответить, не в силах отвести глаз от абсолютно серьезного лица Шона.

— Странная шутка, — попыталась я отшутиться полушепотом.

— Я не шучу. Мне осточертело приходить вот в такой дом, — он сделал рукой произвольный полукруг. А стараться и не стоило: он успел ткнуть и на диванные подушки на полу, и на стопки эскизной бумаги, и, черт возьми, огрызок яблока — брала вслепую и потому не заметила кольцо. Да, чистотой квартира не сияла.

— Я завтра все уберу, обещаю.

— Завтра ты идешь на свой несчастный курс. На него у тебя есть время, а провести со мной лишний час — много чести!

— Шон, я сдам проект и станет легче.

— Ты возьмешь новый! Может, у Джорджа и были благие намерения, но в итоге он разрушил мою семью.

Кажется, кто-то переработал. Похоже, у него был тяжелый день и досталось мне. Великовозрастные дети хуже моих маленьких учеников. Как бы не перестать улыбаться в ответ.

— Шон, давай ужинать. Я старалась…