Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914

К тому времени Сулейман-паша сменил ласку на таску. 19 (31) июля он переправил 20-тысячный отряд войск на левый берег Дуная, не обратив внимания на робкий протест валашского правительства, а чтобы неповадно было протестовать, распустил его. Затем он урезал текст конституции, изъяв из него между прочими и статью о наделении крестьян землей. Ампутированный документ он отправил в Стамбул, где его положили под сукно. По просьбе не примирившегося с революцией боярства Сулейман, как человек слишком мягкотелый, был отозван Портой из княжеств и заменен решительным Фуадом-пашой. Публичное сожжение в Бухаресте текста Органического регламента и местнической книги боярства на турок впечатления не произвело. 13 (25) сентября османские войска подошли к Бухаресту, толпа, собравшаяся у заставы, была смята, кавалеристы прорвались через нее, раздавая удары саблями, и не только плашмя, направо и налево. Оказавшая сопротивление рота вооруженных пожарных полегла почти поголовно.

Заняв город, Фуад информировал митрополита (иных властей он не признавал), что прибыл как «посланец мира» для восстановления порядка. В обращении к «валахам всех классов» он указывал, что его величество султан «вместе со всей Европой борется с революцией, порожденной духом коммунизма». Падишах, по заверению его посланца, заботливо опекал интересы России^[511].

В Петербурге, однако, сочли, что о своих интересах надлежит позаботиться самим, тем более что, как писал К. В. Нессельроде, «турецкие войска сохраняют традиционные нравы и предаются самым разнузданным эксцессам, когда их используют против христианских народов», и это грозит погрузить княжества в слезы, печаль и нищету» и понудить жителей выступить «как один человек с оружием в руках против ненавистного нашествия»^[512]. 15 (27) сентября российские войска вступили в Валахию. Турки приняли их с видом покорности судьбе. Карательных функций им осуществлять не пришлось, никто не оказывал сопротивления. В лагерь нерегулярных сил под командованием Г. Магеру на Карпатах явился посланец от британского консула и уговорил их разойтись. А. О. Дюгамель пригласил к себе группу армейских офицеров и укорял их за содействие мятежникам. Войска перешли на сторону порядка. «Новая республика, – делился впечатлениями офицер из армии И. Ф. Паскевича, – составленная из самого малого числа заговорщиков, без всякого участия народа, уступила нам честь и место без боя. Прежний порядок был водворен без усилий»^[513].

В 1849 году соперники, самодержавие и Высокая Порта, заключили Балто-Лиманскую конвенцию, восстановившую в Дунайских княжествах действие Органических регламентов и заменившую избрание господарей боярским собранием назначением их султаном при согласии российского двора на кандидатуру.

Нельзя, однако, сказать, что все вернулось на круги своя. Незавершенная революция 1848 года оставила глубокий след в истории Румынии. В ходе и после нее появились программные документы – Ислазская прокламация, составленный молдавскими эмигрантами в Трансильвании манифест под названием «Наши принципы для преобразования родины» и опубликованная в Черновцах брошюра М. Когэлничану «Пожелания национальной партии в Молдове». Они, по сути дела, содержали концепцию дальнейшего развития княжеств. При всей скромности, революция 1848 года явилась вершиной социальной программы тогдашних верхов. Затем проследовал отказ от революционного замаха. Ликвидация феодальных отношений мыслилась не в ходе переворота, а путем их изжития с помощью реформ. Румынская буржуазия была связана с боярством происхождением и материальными интересами, одни ее представители торговали продуктами сельского хозяйства, другие их перерабатывали, при этом и те, и другие стремились не к уничтожению помещичьего сословия, а к сотрудничеству с ним. Остававшийся в одиночестве революционный демократ Н. Бэлческу проклинал соратников молодости за их отступничество и углубился в исторические исследования.

Громадную популярность и соответствующую поддержку в обществе приобрел лозунг объединения княжеств и создания сравнительно крупного румынского государства, способного дать отпор попыткам подчинения со стороны Высокой Порты и упрочении влияния в нем самодержавия, а также расширить перспективы прогрессивного развития. Борьба за унию Молдавии и Валахии должна была сплотить население в национальном порыве, в то время как революция раскалывала общество и противопоставляла один класс другому. А в будущем – наследственная монархия, конституционно-парламентская система управления. И главная предпосылка движения вперед, квинтэссенция всего, возглашал Михаил Когэлничану, – объединение княжеств.

Глава VII

Крымская война

Крымская война – единственное общеевропейское столкновение с участием России, Великобритании, Турции, Франции и Сардинии, а в дипломатическом плане и Австрии, за столетие, отделяющее наполеоновские войны от Первой мировой. Еще за два-три года до нее мало кто подозревал, что она разразится. Соотношение сил на Балканах и Ближнем Востоке менялось в пользу Англии и Франции, отсюда – сетования Николая I на их всемогущество в Османской империи. Ни к одному из будущих противников самодержавие территориальных претензий, из-за которых обычно происходили столкновения, не предъявляло, никому и в голову не приходило, что у него существуют какие-то противоречия с маленьким Сардинским королевством, но и оно записалось во враги.

В англоязычной историографии война, с британской точки зрения, наделяется самыми нелестными эпитетами (с которыми автор сих строк совершенно согласен), она именуется: «самой ненужной в современной Европе», «заслуживающей сожаления глупостью», бесполезной, бессмысленной и бесславной, порожденной тщеславием и провальной^[514]. Ее результаты не выдержали испытания временем и, усилиями российской дипломатии, рухнули через 15 лет. Так стоило ли незваным пришельцам в Крым проливать потоки своей и чужой крови?

Еще в 1852 году все выглядело так, что «большая игра европейской политики», противоборство кита (или акулы), то бишь Англии, и слона (или волка, почему-то не медведя), то бишь России, могла продолжаться бесконечно долго на дипломатическом уровне, ибо действовали они в разных стихиях и схватиться намертво не могли. Но вмешался французский фактор. Все изменилось с водворением на троне императора Шарля Луи Наполеона Бонапарта, племянника великого Наполеона. Никаких заслуг, ни военных, ни гражданских, за ним не значилось, но магия имени действовала, галльские сердца трепетали. Он с разгромным счетом одолел своих соперников при выборе президента Французской республики в декабре 1848 года (за него – 5,5 миллиона голосов, за генерала А. Э. Кавеньяка – 1,5 миллиона, за кумира румынских унионистов А. Ламартина – 17 тысяч).

Честолюбцу оставалось похоронить республику, которую он возглавил. Он «не сработался» с Национальным собранием, которое будто бы мешало ему насадить в стране мир и порядок. Оппозиция была подавлена артиллерийским огнем, сотни убитых, тысячи раненых, и состоялось провозглашение его пожизненным президентом. Но и этого ему было мало. Грезилась императорская корона. 2 декабря 1852 года Шарль Луи Бонапарт «избрался» императором под именем Наполеона III. Предстояло осенить Францию славою, и не существовало для этого более эффектного и, как представлялось, достижимого способа, чем реванш за разгром великой армии Наполеона I в 1812 году, то есть война с Россией. Союзник в лице Великобритании сам в руки шел. Правда, Европа в качестве плацдарма взаимодействия не годилась: Англия, как и Россия, стояла на страже Венской системы договоров, которую Наполеон стремился изменить в свою пользу. Иное дело – Ближний Восток. Уже три десятилетия здесь шло противоборство России и Британии, в последние годы – успешное для владычицы морей, но все же изматывающе долгое и без видимых шансов на конечный успех. Союз с Францией сулил появление на арене ее прославленной пехоты и возможность перехода от осады к штурму российских позиций.

На пути к сотрудничеству предстояло преодолеть некоторые шероховатости. Луи Наполеон прожил в Лондоне несколько лет после своего «побега» из крепости Хам, где он пребывал в «заточении» в номере из двух комнат со вполне приличной библиотекой. Берем это слово в кавычки, потому что он удалился из узилища средь бела дня, размеренным шагом, правда, переодевшись рабочим и сбрив эспаньолку. Так его стерегли.

В Англии он приобрел репутацию авантюриста, мота, игрока и ловеласа. При церемонном дворе королевы Виктории к нему относились с легким презрением, принца супруга Альберта особенно покоробил факт присвоения новой властью во Франции имущества свергнутой Орлеанской династии.

Но, как говорится, дареному коню в зубы не смотрят. Наполеон набивался в союзники, замаячила перспектива выдворения самодержавия с Балкан, его житейские грешки стали забываться, у него начали обнаруживать черты государственного деятеля. Оставалось изыскать повод для раздувания конфликта. Французы извлекли из архива и сдули пыль с султанского фермана 1740 года, предоставлявшего католическому духовенству заботу о почитаемых храмах в Святой земле (и возможность службы в них). Николай I оказался в затруднительном положении – хорош покровитель православных, смиряющийся с вытеснением их духовенства из Святых мест! Нужно ли более убедительное доказательство его бессилия?

И завязался спор о Святых местах, переросший в войну.

28 февраля 1853 года в Стамбул прибыл с чрезвычайной миссией для улаживания конфликта князь A. C. Меншиков. Такие авторитетные фигуры, как А. Ф. Орлов и П. Д. Киселев, отклонили предложенную им честь, и царский выбор остановился на дилетанте от дипломатии. Его посольство заслужило громкую славу как пример неуклюжести и некомпетентности в переговорах, при этом, однако, в западной историографии за неприглядным фасадом скрывается суть дела. Содержание привезенного им проекта договора с Турцией приводится в ней, как правило, в авторском изложении, что позволяет трактовать выдвинутые российской стороной требования как претензию на установление в Юго-Восточной Европе господства самодержавия: «С помощью договора царь… лишал султана какого-либо подобия власти над более чем 14 миллионами его подданных!^[515].