Двухколесное счастье
Шрифт:
Сколько времени проходит, пока у меня получается немного оправиться от этой столько желанной и долгожданной встречи глаз, не знаю, но Давид продолжает молчать. Вместе с этим меняется его взгляд. Он словно говорит со мной без слов.
Тоска и боль вдруг сменяются решимостью, и, словно бы, злостью? Я тут же «отмираю» и делаю несколько шагов к нему.
– Давид, - голос дрожит и имя его я просто прошептала.
Только сейчас я заметила, что лицо его почти всё в сине-зеленых пятнах, а голова обмотана бинтами, из-под которых пробиваются его черные волосы. Давид поднимает ладонь в запрещающем жесте, не разрешая мне приблизиться. Его рука
– Давид, - говорю уже уверенней, вкладывая в одно слово мольбу пустить меня к нему, но парень лишь выше поднимает руку и едва уловимо морщится. – Пожалуйста…
– Зачем ты пришла? – слышу такой родной голос, а сердце сжимается от того, что он не называет моего имени.
– Я… хотела тебе сказать…
Мысли разлетелись от его пристального строгого взгляда. Давид раньше никогда так на меня не смотрел. Холодно, колюче…
– Ты вроде бы всё мне сказала уже, - отрезает парень и в глазах всего на мгновение мелькает грусть. – Со мной всё хорошо. Если ты чувствуешь свою вину, то совершенно зря. В случившемся виновата неисправность моей машины. Я знал об этом, но вовремя не отремонтирова.
– Давид, - пытаюсь прорваться через его бескомпромиссный тон. – Я не поэтому пришла…
Конечно, поэтому, но ведь и не только…
– Зачем тогда? – удивление немного смягчает жесткость в голосе.
– Я… хотела сказать тебе… - о, Боже, как же сложно говорить о своих чувствах, как трудно признать их и признаться в них одновременно… - Давид, за это время, пока ты был здесь, я многое поняла… Я такая дура была, - слезы прорываются из глаз. – Прости меня, Давид! – не выдерживаю и всё-таки подхожу к кровати и беру ладонь застывшего от удивления парня. – Я столько всего тебе наговорила! Я ведь так не думаю! Я хотела тебя оттолкнуть, считая, что ты мне не подходишь… Но я всё поняла! Я тебя…
Договорить фразу я не успеваю. Давид резко вырывает свою руку из моей и словно выплевывает мне в лицо слова:
– Ты всё неправильно поняла. Я действительно тебе не подхожу. Как и ты мне. Мы совершенно разные. Очень зря ты решила, что что-то могло быть иначе. Извини, что позволил тебе двусмысленно воспринимать моё дружеское к тебе отношение.
Слово «дружеское» специально выделяет. А я растерянно пытаюсь найти в этом, таком родном когда-то лице хоть каплю «моего» Давида. Это словно совсем не он. Что произошло?
– Давид, это же неправда? – не может быть правдой…
– Правда. А если не веришь, то подожди немного и сможешь познакомиться с моей невестой. Её Татевик зовут.
На любимом лице появляется улыбка его матери – ухмылка, которая бьёт меня наотмашь…
– Я тебе не верю, - зачем-то начинаю спорить, хотя разумнее было бы просто уйти. – Её не было тут ни одного дня!
– Тебе-то откуда знать?! – хмыкает и отворачивается от меня.
– Я ни разу не встретила её! Любящая девушка разве бросит своего жениха в больнице?
Давид смотрит на меня несколько секунд. На какой-то миг мне даже кажется, что взгляд смягчается. Но уже в следующее мгновение я снова получаю словесную пощечину.
– Она была в командировке по работе. Приехала, как смогла. Если у тебя больше нет вопросов, то я бы хотел немного отдохнуть.
Конечно, у меня есть вопросы. Я обязательно их задам. Но сейчас вынуждена смириться и идти к выходу. У самой двери вдруг замираю, услышав в спину покашливание. Оборачиваюсь в надежде,
что Давид скажет хотя бы «пока» или «до встречи» или что-то подобное, оставляющее мне хоть малейшую надежду, но он говорит всего три слова. И это не то, что я хотела бы слышать больше всего на свете.– Не приходи больше.
34.
Давид
«Не приходи больше».
Тяжелее слов произносить мне еще не приходилось. Этот растерянный взгляд любимых глаз… Чувствовал, что делаю больно. Специально давил на те точки, которые Асья мне не простит. Почти дождался от неё признания в чувствах, но оборвал всё. Пока она не произнесла слова о любви вслух, их легче будет считать ошибкой. Так будет лучше для неё. Она молодая, красивая, самая лучшая на свете. Обрекать её на жизнь с инвалидом жестоко и бесчеловечно.
Сказал, что Татевик – моя невеста. Бедная девушка чуть сознание не потеряла, когда увидела мою синюшную физиономию. Заметил, как её воротило от одного моего вида, и даже на смех пробило, когда моя мама приняла её искривившееся лицо за переживания обо мне. Я ей сто лет не приснился. Здоровый был не нужен, а больной – тем более. Но использовать её имя для того, чтобы оттолкнуть Асью, оказалось очень действенно. Моя красавица очень ревнива.
Но самым большим потрясением в нашем разговоре стало признание в том, что Асья каждый день приходила ко мне в больницу. А ведь мама уверяла, что не видела её, когда очнувшись, я спросил про девушку. Такой нежностью затопило меня от осознания того, что нужен ей, что переживала за меня. Хотелось прижать к себе мою хрупкую девочку и стереть с щек две хрустальные капельки, застывшие там после моих же жестоких слов. Не стер. Добил.
Закрываю глаза и проваливаюсь в сон.
Просыпаюсь от того, что кто-то копошится вокруг меня. Мама. Поправляет подушку, расправляет простынь подо мной и «подтыкает» одеяло.
– Ой, сынок, я тебя разбудила? – мама делает вид, что удивлена и не собиралась этого делать, но я знаю эти её уловки. Родительница явно неспроста потревожила мой сон. – Ты ничего не хочешь? Может покушаешь? Татевик такие вкусные пирожные принесла. Попробуешь?
– Нет, мам. Я не хочу есть. Но ты можешь забрать пирожные, мне всё равно их нельзя.
– Ой, точно! Врач же сказал, что тебе пока диета полагается… Тогда может поешь бульон? Я могу подогреть. Давай я сбегаю, - и не дожидаясь ответа бросается к холодильнику, который тоже предусмотрен в отдельной палате.
– Мам, не нужно. Я же сказал, что не голоден. Может ты домой пойдёшь? Я уже отлично себя чувствую, тебе не нужно тут постоянно быть.
– Да что ты такое говоришь! Разве я оставлю тебя здесь одного? Я и так на минутку всего отлучилась, чтобы папу с сестрами проводить, и тут тебя не оставляют в покое…
А вот это уже интересно.
– Ты Асью имеешь ввиду? – неужели, мама не собиралась её пускать ко мне?
– Наглая девушка, - фыркает, упирая руки в бока. – Ей русским языком сказали, что ты слаб и в палату можно входить только родственникам, нет же – дождалась, пока мы уйдём и проскочила таки. Невоспитанная!
– Мама, ты сказала, что Асья не приходила в больницу, пока я был в коме. Почему?
– Ой, сынок, я что всех должна замечать, кто тут приходил-уходил? Может и была, я за тебя волновалась, а не учет посетителей вела.