Двуликий бог. Книга 2

— И приводит наложниц к господину, — бесцветным тоном добавила я. В тот же миг глаза Асты расширились, и она поглядела на меня с таким ужасом и недоверием, что всё прояснилось: служанка не имела и не могла иметь к развлечениям Локи никакого отношения. Осознав смысл моих слов, бедняжка побледнела и покраснела одновременно.

— Но… Но, госпожа… Как же это?.. — пролепетала поражённая девушка, рождая печальную ухмылку на моих губах. — Не может быть! Я в это не верю! Ну, то есть, Рагне-то я никогда до конца не доверяла, но чтобы повелитель…

— Я не желаю, чтобы ты обсуждала действия и решения повелителя, — поспешила прервать я. Как и прошлой ночью, было слишком больно слышать и вспоминать о предательстве. Аста смутилась, замолкла, но теперь смотрела уже более осознанным, сочувствующим взглядом. Я постаралась пропустить унизительную жалость мимо себя. — Я попрошу тебя кое о чём, Аста. Это трудное и опасное дело, и ты поклянёшься мне держать его в тайне. Никто не будет знать о нём, кроме нас двоих, — я дала ей время поразмыслить, но преданная служанка согласилась сразу же, заверив, что трудности не пугают её, и поклявшись широкой кроной Иггдрасиля хранить молчание. — Я хочу, чтобы ты тенью следовала за повелителем, пока он находится в чертоге, следила за каждым шагом, особенно после заката, и обо всём докладывала мне. Я хочу знать, кто и с какой целью входит в его покои, и чем они там занимаются. Ты должна быть очень осторожна, потому что Локи внимателен и догадлив. Ты поняла?

— Поняла, госпожа моя, — выслушав, кивнула Аста. — Не волнуйтесь, я не подведу Вас, — её серьёзное сосредоточенное личико так тронуло меня, что я улыбнулась уголками губ, но улыбка эта стала такой же печальной и обманчивой, как и все остальные. Я ощутила себя бесконечно одинокой, как в свои первые дни, проведённые под кровом золотого чертога. И хотя теперь я была здесь хозяйкой, выяснилось, что я до сих пор никому не могу доверять. Холод и вызванная им дрожь растекались по телу, побеждая даже жар нерождённого ребёнка. Я ощущала его, когда Ида вернулась в опочивальню, когда ласковые девушки улеглись с двух сторон от меня, согревая своим теплом, когда они заснули. Я же так и не сумела сомкнуть глаз и всё думала о том, чего ждать дальше. Как бы ни старалась, я не находила решения, и от этого мне становилось по-настоящему страшно.

Глава 22

Ревность застила мне глаза. Будь я в здравом уме, никогда не позволила бы себе вмешать Асту в грязные интриги, подставить её под удар. Однако я не была. С ужасом вспоминаю те дни, когда бездумно бродила по золотому чертогу, ставшему таким чужим и ненавистным, передвигалась, как в тумане, никого и ничего не замечая. Я чувствовала себя так, словно меня ударили по голове чем-то тяжёлым и тупым, ощущала себя совершенно раздавленной, уничтоженной. Мне уже доводилось испытывать подобное. В первый раз, когда любимый жених едва не замучил меня до смерти, поддавшись слепой ярости, во второй раз, когда враги чуть не разлучили нас, когда смерть жаждала отобрать у меня всё, чем я дорожила. И оба раза меня воскресил к жизни его свет, его живительное тепло, любовь и страсть.

В те дни леденящий страх поселился в моём сердце. И пусть мне и доводилось проходить по этой горькой тропе, полной скорби и орошённой слезами, выхода больше не предвиделось. Локи оставался жив, здоров и силён, однако для меня его не стало. Мне приходилось видеться с ним каждый день, ощущать его прикосновения на своей коже, чтобы не погубить невинное дитя, однако мы почти не говорили, я старалась даже не смотреть в его сторону. Просто… Это было слишком больно. Мучительная тоска укоренилась в груди, отравляя меня ревностью и ненавистью. И я поддалась. Совершила непростительную ошибку, позволила себе забыться, погрузиться в них без остатка, не думая ни о ком, кроме себя. Да, я помнила только о себе, отгородившись от мира, лелеяла свои страдания, точно они доставляли мне удовольствие.

Так и вышло, что я не заметила отсутствия Асты. Как и обещала, служанка со всей тщательностью и ответственностью подошла к доверенному ей делу. Каждый вечер перед сном она входила в мои покои и рассказывала обо всём, что ей удалось выведать. Затем исчезала под покровом ночи, чтобы с первыми лучами Соль явиться снова. Казалось, девушка и вовсе не смыкала глаз, однако, поглощённая самолюбием, я не задумывалась о её благополучии. Меня интересовал Локи. Я полагала, что взбешённый нашей последней размолвкой, он решит отомстить мне всё тем же способом, мучительно болезненным для моей гордости. К моему удивлению, он с завидным упорством избегал прежних ошибок, даже отдалил от себя Рагну, а если и принимал кого-то в своих покоях, то его гостем оказывался один лишь Нарви.

Сын знал о произошедшей между нами ссоре — последствия её оказались слишком очевидными, чтобы не заметить их с его-то проницательностью. Я понимала где-то в глубине души, что разлад между нами ранит и огорчает юного господина, но была не в состоянии простить его отца. Сочувствия к Нарви для того не доставало. Первое время я беседовала с сыном, выслушивала его уговоры, а после ночью плакала в подушку. Затем не выдержала и перестала, отдалилась и от него. Отчаявшись, юноша начал искать надежды и утешения у повелителя. Мне неведомо, о чём они говорили долгими вечерами, однако Локи никогда не отталкивал сына, не пренебрегал его обществом и не отказывал в своём.

Если уж, ослеплённая своей болью, я не замечала даже сына, то с лёгкостью упустила и то, что однажды вечером Аста не вернулась. В тот день, после вечерней трапезы, бог огня приходил ко мне, чтобы снять жар и унять своё дитя, и в который раз попытался заговорить со мной, положить конец нашей разлуке. Он всё так же не воспринимал нанесённое оскорбление всерьёз, чем рождал во мне неудержимый гнев, ненависть и упрямство, которые только отдаляли нас друг от друга. Я упорствовала в своём молчании, и моя неприступность доводила его до неистовства. Я знала это, и, ведомая мелочной женской мстительностью, снова и снова провоцировала его холодными безразличными взглядами и презрительным выражением изогнутых в язвительной насмешке губ, позабыв всякую осторожность. Мне хотелось вывести его из себя, из ненавистного равновесия. Мне хотелось, чтобы он страдал, как страдала из-за его решений и поступков я. Не имело значения, от ярости, одиночества или бессилия.

И я добилась своего. Мы расстались в гневе ещё более сильном и непонимании ещё более глубоком, чем когда-либо раньше. Я ощущала и удовлетворение, и опустошение. Спустя несколько часов я сидела на постели, распуская сложную причёску из множества переплетённых кос и совершенно ни о чём не думая, не замечая времени. Ида устроилась у огня, не сводя с меня встревоженных любящих глаз, но я не замечала и её. Разум мой помутился на какое-то время, и я со стыдом и раскаянием вспоминаю тот период своей жизни. Время стояло позднее, чертог давно погрузился в сладкую полудрёму, а я и не думала ложиться в постель, возбуждённая последними событиями. Ида не ложилась тоже: она не смела хоть на мгновение оставить госпожу без присмотра и в последние дни спала в моих покоях, отходя ко сну уже после того, как я затихну.

То, что произошло дальше, я помню словно сквозь мутную дымку. Перед глазами стоят лишь расплывчатые очертания тех событий, собеседников, слов. Зато помню свои чувства — резкие, неуправляемые, поглощающие. Те, что впоследствии я начала считать позором для себя. В покои вошла Аста, но я не узнала её. В прежние времена бойкая и пышущая жизнью девушка была бледна, как смерть. Если что-то и врезалось мне в память с поразительной точностью, так это её лицо, белое, как молоко, и отсутствующий взгляд потухших глаз, как будто впавших. Служанка шла, покачиваясь, точно пьяная, она забыла постучать в дверь и не соизволила поклониться, а почти ввалилась в опочивальню. Мы с Идой вскочили со своих мест, напуганные донельзя. Выглядела несчастная так, словно она вот-вот повернётся, а в спине у неё торчит предательский кинжал.

Сердце моё остановилось при виде подруги, а затем дрогнуло, сжалось и помчалось вперёд с сумасшедшей скоростью. Я покачнулась, и Ида поспешила на помощь, чтобы поддержать меня. Так я и замерла, бессознательным порывом вцепившись в плечо служанки, не до конца понимая, что же настолько поразило меня. Набравшись смелости, я снова обратила взгляд на Асту. Спутанные рыжие локоны, болезненно поблёскивавшие глаза без какого-либо осознанного выражения, дрожавшие губы, точно она готовилась заплакать. Плечи содрогались от сухих и судорожных позывов, простенькое светлое платье было порвано, а на лице застыл ужас. Первобытный природный ужас, который и заставил моё сердце остановиться, однако я не сразу осознала это.