Двуликий бог. Книга 2

Не в силах больше выдерживать неизвестность и терзаться сомнениями, я накинула верхние одежды на тонкое, как паутинка, ночное платье и покинула опочивальню. Стражники, приставленные к дверям, дремали на своём посту, и я тихонько проскользнула мимо них, не желая сопровождения. Несмотря на происходившие во мне перемены и общую слабость, я так и не сумела привыкнуть к извечному хвосту из служанок и защитников. К тому же, той ночью я захотела оставить покои незамеченной. В чертоге было пустынно и темно, лишь кое-где ещё теплились факелы у стен. Подобрав складки длинного наряда, я медленным осторожным шагом поднялась по лестнице к покоям повелителя. Стража у его дверей была распущена, что показалось мне невероятно странным. Одна из створок осталась приоткрытой, и через образовавшуюся широкую щель пробивались отсветы огня в камине и какие-то странные звуки.

Неслышной поступью я приблизилась к покоям бога обмана и прислушалась, затаив дыхание. Сердце пропустило удар. Я постаралась убедить себя, что это ужасная ошибка. Что всё это — не более чем нелепое недоразумение, игра моего воспалённого воображения. Видит провидение, я очень старалась, но… Горло сдавило судорогой так, что я не смогла вздохнуть. В уголках глаз защипали зарождающиеся слёзы. О милостивый Один, как, как я могла себе объяснить эти жалобные и в то же время волнующие девичьи стоны, этот красноречивый скрип дерева, рождённый сильными ритмичными движениями, этот сладострастный сдавленный вздох, такой мне знакомый?.. Середину живота под грудью пронзила острая боль, и я стиснула зубы, чтобы не закричать, не выдать себя. Согнулась, сломленная страшной мелодией подлого предательства, сжала дрожащими пальцами округлившийся живот, склонила голову…

По щекам текли горькие слёзы, губы кривились и дрожали сильнее даже, чем руки. Я всё ещё не могла поверить, что происходящее — правда. Этого не могло быть. Не вполне осознавая, что я делаю, я шагнула к дверям и заглянула в покои любимого мной мужчины. Я должна была увидеть это своими глазами, иначе просто не смогла бы принять, придумала бы сотни отговорок и оправданий. Сердце билось, словно безумное, разрывая грудь, мечась, отрицая, однако разум велел мне поднять ресницы и взглянуть правде в глаза. Она стояла на четвереньках, уже не девочка, но, тем не менее, очень молоденькая, тоненькая, хрупкая. Неумелая — я угадывала это по её скованным движениям, по растерянному и смущённому выражению приятного лица, отчасти скрытого прямыми золотисто-русыми волосами. Служанка не выделялась особенной красотой, но показалась мне ладной и миловидной. Вполне подходящей для того, что господин творил с ней.

Локи был, как всегда, раскован и непростительно хорош собой. Его крепкое мускулистое тело блестело капельками пота, и я осознала, что явилась в самый разгар жаркого действа. Он владел девчонкой со спины, стоя на коленях и обхватив широкими ладонями тоненькую талию, которую, казалось, мог бы переломить одним движением, если бы того пожелал. Однако желал он совсем другого: я видела это по замутнённому взгляду, по приоткрытым губам, край которых иногда очерчивал влажный кончик языка, по подрагивающим кончикам пальцев, по глубокому хриплому дыханию. Я узнавала все эти признаки, которыми в прошлом владела я одна. И, гром меня порази, это было больно. Невыносимо больно было наблюдать за тем, как он увлечён, с каким самозабвением имеет её, пока я… Я…

Поперхнувшись слезами, я прильнула спиной к створке двери не в силах больше выносить откровенного зрелища. Несомненно, оно оказалось бы очень волнующим, если бы не являлось для меня столь мучительным. Закрыв губы и нос ладонями, я беззвучно рыдала, поражённая в самое сердце. Обида и оскорблённая гордость поглотили меня без остатка, и я не заметила, что жалобные стоны девушки вовсе не несут отголоска удовольствия, что она плачет, затем сдавленно кричит. Её использовали самым жестоким образом, даже не преследуя цели хоть сколько-нибудь осчастливить её. Впрочем, какое мне было дело? Она заслужила такую судьбу, раз посмела войти ночью в покои повелителя при беременной-то госпоже! Меня волновал совсем другой вопрос: заслужила ли я подобную судьбу?..

Ноги не подчинялись мне, нестерпимая боль вслед за сердцем пронзила низ живота, и я вынуждена была сползти по двери, оказавшись на холодном полу, прижав к себе колени в судорожном порыве, спрятав в них бледное заплаканное лицо. Я совершенно обессилела и не могла подняться, только сидела и слушала, как мужчина, которого я любила больше жизни, предаёт меня, ещё и растягивая удовольствие. Каждый её стон, каждый его вздох, раскалённой иглой вонзались в сердце. Я почти не могла дышать, а слёзы только злее жгли глаза, забивали нос и горло. Я ненавидела себя. Ненавидела его ребёнка, которого носила. Но его возненавидеть не могла. И от этого становилось только страшнее и больнее во много раз.

Нет, я не могла возненавидеть Локи, и чем сильнее я его любила, тем безжалостнее разрывалась душа. В моей воспалённой голове умещалось столько самых разных мыслей и чувств: и унижение наряду с растоптанной гордостью, и обида вместе с непониманием и нездоровым чувством вины, бессильная ярость и слепая ненависть, сомнения, страх, всепоглощающее отчаяние. Мне всегда казалось, что второй раз чего-то похожего не произойдёт, а если и случится, то уже не будет так больно. Казалось, я ожесточилась, сердце огрубело. Но нет, увы, нет. Как и тогда, впервые, я немного умерла. Чуть-чуть, самую малость, ведь я всё видела, всё чувствовала и всё понимала. Так же сжимались в жестокую усмешку губы. Так же рождалась из глубин груди лживая маска притворной холодности и безразличия.

Только теперь я стала слабее, не могла даже удержаться на ногах. И слёз сдержать уже не могла. Разве что не скулила, как побитый пёс. Зато чувствовала себя примерно так же. Ногти судорожно впивались с кожу, однако телесные страдания ничуть не отрезвляли, напротив, только усугубляли душевные. Задохнувшись, я была вынуждена откинуть голову назад, чтобы не закашляться, открыть лицо. Мысли метались. Как же он мог так поступить со мной? Как мог забыть и отвергнуть всё, что между нами было? Всё, чем я пожертвовала, что пережила ради него?..

Я сплела пальцы, коснулась их губами, и в тот же миг холод металла обжёг их. Сквозь пелену слёз я взглянула на обручальное кольцо с драгоценным алым камнем. Значит, теперь он не слышал моего разорванного болезненного сердцебиения, взывающего о помощи? Должно быть, его перекрывало собственное жаркое сердце бога огня. Сердце, в котором достаточно места для всех, для сотен любовниц! Не помня себя от гнева, я стащила перстень с пальца и со всей силы швырнула прочь. Жалобно звякнув, подарок супруга затерялся во тьме.

Я возвращалась в свои покои, как околдованная, не помня себя, не разбирая дороги. Шла медленно, пронзённая болью, держась то за стены, то за заграждения. Дрожащей рукой придерживала живот, раскаиваясь в том, что излила свою ненависть на невинное дитя, когда стоило бы обратить её на того, кто на самом деле заслуживал быть ненавидимым. Душевная боль ослепляла, а телесная — пробуждала ярость, волнами окатывающую всю меня, отчего я не способна была мыслить здраво, успокоиться и решить, что же я намереваюсь делать дальше. Вместо этого я схватила за плечи одного из стражников, приставленных к моим покоям, и разбудила его, рванув в сторону, чтобы на ком-то сорвать свой гнев, в самых жестоких интонациях отчитала их обоих. Затем велела пристыженным слугам привести ко мне Рагну, да как можно скорее. Едва я договорила, обоих и след простыл.

К тому моменту, когда в мои покои под руки втащили испуганную заспанную служанку, точно на казнь, я сумела взять себя в руки, стёрла слёзы с лица и оставалась холодна, как лёд. В отражении я видела суровое и ожесточённое лицо Скади, но никак не своё. Вот что случалось с женщиной, когда у неё отнимали то, что она любила. Повинуясь пренебрежительному жесту, стражники оставили нас одних, затворили двери. Я прошлась по опочивальне, приблизилась к растерянной девушке, долго смотрела в её непонимающие глаза. Она не выдержала первой.