Двуликий бог

Я не сопротивлялась, только жадно пожирала взглядом чудесный зал, в котором мне хотелось бы остаться навсегда. На островках пола возвышались диковинные деревья, кусты и цветы, каких я не знала раньше, сверху свисали, волшебно сверкая, необыкновенные украшения из горного хрусталя, изображавшие птиц, бабочек, редких зверьков, а кое-где — Соль и Мани вместе с многочисленными звёздами, как мне показалось. Я словно очутилась в Асгарде внутри Асгарда, и сама страна богов показалась мне тусклой и пресной по сравнению с этим неповторимым садом, так причудливо выполненным.

Видимо, у господина был безупречный вкус на прекрасное и редкое, недаром именно Локи всё время приносил в Асгард самые талантливо созданные и неповторимые вещицы. Должно быть, порядки с отсечением пальцев работали безотказно, раз даже такая тонкая и сложная работа в чертоге бога огня выполнялась безукоризненно. Я мысленно усмехнулась, всё же не веря в реальность подобного наказания, а затем упрекнула себя, вспомнив, что в гостевых покоях меня дожидается самый настоящий живой слуга, и отчего-то он не на шутку обеспокоен. Эти мысли вернули меня с небес на землю, и я поспешила спуститься по каменным ступеням в одну из купален. Девушки бережно поддерживали меня, а затем — несмотря на все мои возражения — тщательно мыли моё тело, лицо и волосы. Невесомой волной во все стороны расходилась мягкая пена.

Мне было неловко, потому что я не привыкла к столь пристальному вниманию. Дома я обычно отпускала помощниц и мылась сама, уж с этим я была в состоянии справиться. Меня не смущало находиться обнажённой в сопровождении нескольких незнакомых девушек, однако мне было неудобно из-за того, что они не давали мне и шагу ступить самостоятельно, словно я могу сбежать, а то и вовсе растаять в воде или на солнце. Однако я играла роль покорной и послушной невесты, утешая себя тем, что, когда вся эта суматоха закончится, меня, верно, оставят в покое. Я старалась расслабиться и получить удовольствие от пребывания в столь чудесном месте, но время наше было ограничено, поэтому покой мне только снился.

Наконец, спустя великое множество приготовлений, от которых у меня голова шла кругом, а от некоторых других даже краснели щеки, меня сопроводили в гостевые покои. Вскоре началась примерка наряда. Главный портной и две его помощницы беспрестанно кружили вокруг меня, что-то тихо обсуждая между собой, вымеряя и закалывая. Видеть себя мне пока было запрещено, глядеть велели перед собой, поэтому я могла полагаться только на свои ощущения. Платье приятно касалось тела, было достаточно свободным, но отчего-то очень тяжёлым. Совсем скоро меня вновь раздели, а свадебный наряд — это наверняка был он, я была почти уверена — унесли на последние доработки. Я вновь оказалась на растерзании у знакомых трёх девушек, сушивших на солнце и расчёсывающих мои длинные пряди. Тело и волосы благоухали чем-то ненавязчивым и в то же время очень приятным, возможно, цветами и ещё как будто неведомыми сладкими фруктами. Этот лёгкий аромат пришёлся мне по нраву, хотя прежде я всегда очень чувствительно и недоверчиво относилась к любым незнакомым запахам.

Чем больше служанки суетились вокруг меня, тем сильнее я начинала волноваться. Неизвестность пугала, а про новый день, набиравший силу, я не знала толком ничего, я не была уверена даже, к свадьбе ли меня готовят. Взгляд упал на мои дрожащие ладони. Подарок Локи по-прежнему оставался на пальце, сроднившись с ним так, что я совсем не чувствовала тяжёлый перстень, словно он был легче пушинки, отчего я и думать о нём забыла. Кольцо оставалось тёплым и так же очаровательно переливалось, в свете дня становясь даже краше, чем ночью. Взглянув на него, я немного успокоилась, и сердце моё затихло. Бог огня предупреждал меня, что придётся покориться традициям, что день будет насыщенным, но, в конце концов, всё это показное, и значение имеет лишь то, что будет между нами. А между нами будет… Первая брачная ночь. И тут сердце снова сделало бешеный скачок, и я, наверное, упала бы, если бы не мои вездесущие спутницы.

— Госпожа, Вам плохо? Госпожа?.. — тут же склонилась надо мной услужливая девушка, но я не видела её. Не знаю, что случилось со мной в ту минуту: овладело ли мной волнение, захлестнул ли неудержимый страх, или я впервые осознала, насколько предстоящее замужество произойдёт всерьёз, наяву, и что оно за собой повлечёт, но на мгновение я забыла, как дышать. — Да ну что же вы встали? Принесите воды! Быстро! Госпожа, вы слышите меня?..

Следующие несколько минут меня отпаивали холодной родниковой водой, протирали влажной тканью моё лицо и неспокойно вздымающуюся грудь, разминали плечи. Я на какое-то время выпала из реальности, не помнила себя, не могла спокойно вздохнуть. Слишком много незнакомцев было вокруг, а прежде родные оказались безнадёжно чужими и далёкими. Так много всего должно было лечь на мои хрупкие плечи, а я не была уверена даже, справлюсь ли я хотя бы с частью своей новой роли. Я вскочила на ноги, бессознательно оттолкнув своих спутниц, бросилась в одну сторону, затем в другую, на несколько мгновений утратив над собой власть. За моими отчаянными метаниями молча наблюдал главный портной, уже давно вернувшийся для последней примерки и демонстрации платья и терпеливо меня дожидавшийся.

Умудрённый годами и жизненным опытом мужчина, наконец, поднялся со своего места и коротким, точным, настойчивым жестом отозвал служанок прочь. Старшая из них недовольно поджала губы, но спорить не стала. Три девушки вышли, оставив меня наедине с новым знакомым и его помощницами. Он сделал шаг вперёд, безмолвно поклонился и протянул мне ладонь. Я неожиданно для самой себя остановилась и замерла на месте. Глаза мои готовы были наполниться слезами. Я переволновалась и представляла себе, что окружение чертога становилось ещё более безразличным ко мне, нежели прошлой ночью, а я сама — бесконечно одинокой и непонятой. Губы мои дрогнули.

— Вам страшно, госпожа, — негромко произнёс мужчина. Голос его звучал мягко, спокойно. Я невольно прислушивалась к нему. — Мне тоже было страшно, когда слабым неумелым юнцом я впервые попал в этот чертог. Никто не говорил со мной, и никому не было до меня дела. И только повелитель увидел во мне талант, в котором я сам тогда не посмел бы признаться, пренебрёг предрассудками и позволил моей страсти превратиться в мастерство. Никто больше не позволил бы мужчине заниматься шитьём — делом, к которому страстно лежит моё сердце. За господина я отдам не только пальцы, если он пожелает, но и жизнь, которую он наполнил смыслом. Если Вы засомневаетесь, отвернётесь, то ожесточите сердце, которое и так закрыто ото всех. И Вы первая, кому удалось коснуться его хотя бы кончиками пальцев. Иначе повелитель не пришёл бы ко мне среди ночи, чтобы лично описать свадебный наряд, достойный Вас, госпожа. Идите за своей страстью и ничего не бойтесь в этом дворце, — я всхлипнула и подала руку первому, кто осмелился искренне заговорить со мной в золотых чертогах покровителя прекрасного.

Слёзы потекли по моим щекам, но в то же время я слабо улыбнулась, преисполнившись благодарности к этому чуткому и самоотверженному мужчине, хранившему безоговорочную верность своему господину даже под угрозой кары. От этого простого и человечного признания мне стало легче. Страх, сжимавший горло, отступил, а на сердце стало теплее от слов, так поразивших моё воображение. «Вы первая, кому удалось коснуться его хотя бы кончиками пальцев…» — снова и снова повторялись в моей голове трогательные речи слуги, заставлявшие всё внутри трепетать от нежности.

— Я хочу увидеть платье, выбранное Локи, — уже справляясь с дрожью в голосе, почти твёрдо произнесла я и поднялась на возвышение, подготовленное девушками для примерки длинного наряда. Мужчина улыбнулся и кивнул, после чего почтительно поклонился и приступил к своей работе. Спустя несколько мучительно долгих минут, мне, наконец, подали высокий и идеально гладкий лист драгоценного металла, чем-то похожий на длинный щит и принесённый одним из стражников ещё тогда, когда меня отпаивали холодной водой. Я думала, что после тайного внутреннего сада двуликого бога меня уже ничто не сможет так сильно поразить в тот день, но я снова ошиблась. Я только и смогла, что прикрыть дрожащей ладонью трепещущие губы, не знавшие плакать мне или смеяться от переполнивших чувств.

Платье оказалось бесподобно, выше всяких похвал и любых восторженных слов. Белоснежное, словно снега с горных вершин Йотунхейма, летящее и струящееся, как облака высоких небес, оно всё было расшито золотой нитью, складывавшейся в замысловатый тонкий узор, и усыпано небольшими рубинами. Больше всего внимания привлекали глубокий вырез на груди, вероятно, для меня даже слишком смелый, но очень в манере бога огня, и длинные свободные рукава с разрезами, обнажавшими плечи. На бёдрах золотая кайма переходила в широкий пояс с традиционным орнаментом, который украшали алые яхонты покрупнее в изящной оправе — два по бокам и один в центре. От него в пол продолжала бежать золотая узорчатая полоса, сливаясь с подолом.