Двуллер-3. Ацетоновые детки

Петрушкин и Бесчетнов вышли на улицу. Был морозец. На столбах уже висели разноцветные гирлянды – город готовился к новому году.

– Вы знаете, Юра… – медленно заговорил Петрушкин. – Я решил организовать соревнования по карате на призы Алексея, Данила и Акима Петрушкиных. Придете?

– Конечно! – ответил Бесчетнов.

– Так они будут жить… – медленно сказал Петрушкин. – Так они будут долго жить. Может, дольше нас с женой – как и положено.

Глава 14

Новый год в семье Шпагиных прошел в скандалах. Даша ушла на 31-е к Лиане и появилась только 2 января. Родители еще и переругались между собой. Даша приходила домой только переодеться, стараясь попадать тогда, когда родителей нет дома. Она уже устала от этой жизни, от родителей, от Лианы, от самой себя. Ей хотелось, чтобы все в конце концов уж как-нибудь закончилось – пусть даже и смертью.

Но при всем этом Даша откладывала и откладывала день казни. Лиана в конце концов потеряла терпение и назначила его на 25 января. Даша сама не знала, как ей пережить этот день. Лиана между тем вела себя так, будто готовился праздник – таскала Дашу с собой по магазинам выбирать белье и чулки, предлагала пойти в солярий.

– У нас же с тобой торжественный день… – говорила Лиана. – Праздник дефлорации! Надо быть на высоте. Возьмем фотоаппарат – надо сфотать в последний раз наши целочки!

Даша совершенно теряла голову. Она не спала по ночам и сонная ходила целыми днями. От всего этого ей казалось, что все – невсерьез, все – сон.

Накануне дня казни она ночевала дома. Родители решили, что Даша идет на мировую. Мать сготовила ей яблочный пирог, потом погнала дочь в ванну и долго там ее мыла разными шампунями и гелями, как маленькую. Даша плакала, а мать думала, что это шампунь набился дочери в глаза.

Утром все ушли из квартиры – родители на работу, а Даша – на учебу. Но, сделав круг по кварталу, Даша вернулась домой. Через полчаса в дверь постучали. Она открыла дверь – на пороге стоял наводивший страх на всю ее прежнюю школу размером своих кулаков Сашка Синицын и двое каких-то пацанов.

Синицын пошел по квартире как есть, не разуваясь.

– Ты ботинки-то сними… – закричала на него Даша.

– Ты чего, мать? – удивился Синицын. – Тут сейчас вся квартира в кровище будет, а ты – разуйся…

Даша почувствовала, что ее тошнит. Она оглянулась. Один из пришедших с Синицыным пацанов, маленький, худой, тоже смотрел на Синицына с ужасом. Даша вдруг увидела, что все трое в медицинских перчатках. В голове у нее зазвенело.

– Показывай, где у вас что… – сказал Синицын. Они пошли по квартире. Зал, спальня, комната Даши. («Ого! – сказал Синицын, увидев на кровати неубранную дашину рубашку. – Я хочу, чтобы ты вечером была в этом». Даша вспыхнула). Кухня, ванна, туалет.

– Хорошо… Хорошо… – сказал, что-то прикидывая, Синицын.

Даша думала, что вот хотя бы сейчас что-то должно остановить их – ну, например, соображение, как они будут справляться с двумя взрослыми людьми. Но Синицын и его дружки, войдя на кухню, стали раскладывать на столе шприцы.

– Это зачем? – пересохшими губами спросила Даша.

– А это чтобы думали, будто здесь были наркоманы! – весело ответил Синицын. – Не с лохами подзаборными дело имеешь. Все будет отработано по высшему разряду! Витя, инструмент!

Второй парень, который был разве лишь немного меньше размерами Синицына, квадратный и с большой бритой налысо головой, достал из принесенного им пакета два длинных ножа, и еще что-то – длинное, гибкое и блестящее.

– Ты как предпочитаешь – папу зарезать, а маму задушить, или наоборот? – спросил Синицын.

Даша остолбенела и подумала, что вот это ей уж точно снится – не может быть такого наяву.

– Я никак не предпочитаю. Не надо их ни резать, ни душить! – сказала она (или ей привиделось, что она это сказала – всю свою жизнь потом она и сама не могла это понять, убеждала себя, что сказала, но сама в это не верила). – Все отменяется. Все отменяется! А если хочешь, так ты лучше меня так просто трахни!

– Слушай, мать… – с Синицына разом сошло веселое настроение. – Такими вещами не шутят. Если сказала «а», надо говорить и «б». Раньше надо было папу с мамой любить. И думать надо было, какими словами бросаешься. Ты это чего? Ты думаешь, я ради твоей целки это делаю?! Да плевать мне на тебя и твою целку. Мне деньги нужны и я их получу. Так что если не хочешь, чтобы удавка пригодилась для тебя, заткнись и уматывай. А мамы с папой у тебя, считай, уже нет!

После этого он взял ее под руку и потащил в прихожую.

– Дай я обуюсь! Дай обуюсь! – бормотала она.

– На площадке обуешься! – он выставил за дверь ее, а потом выкинул наружу ее сапоги. – Мотай к Лиане и ждите нас.

Даша обулась на холодном бетонном полу и пешком пошла вниз. Она все пыталась убедить себя в том, что все еще обойдется. В кино убийства происходили совершенно не так, и даже не верилось, что вот это все и есть убийство. Она вдруг подумала, что можно же позвонить и отцу, и матери. Но тут же спохватилась – и что же им сказать? Мама-папа, я вас заказала… да и если не Синицын, то какие-нибудь из его дружков тогда точно не оставят ее в живых.

Напугав саму себя последним соображением больше, чем мыслями о смерти родителей, она быстро вышла из подъезда и позвонила Лиане – следовало решить, в какой сауне они будут ждать своих героев…

Глава 15

Выпроводив Лиану, Синицын вернулся на кухню. Второй парень, Витька Комаров, уже достал что-то из холодильника и даже поставил кипятиться чай. Третий, Санек Терехов, недоуменно на них обоих смотрел. Терехова они прихватили по пути. Шли сюда, он попался навстречу, спросил, куда идете, на что Синицын просто, как «в магазин» ответил: «К Дашке Шпагиной папку с мамкой убивать!». Терехов заржал, не поверил и напросился с ними – слухи о назначенном Лианой и Дашкой дне дефлорации кругами расходились в их компании, и Терехов решил, уж не за этим ли идут приятели. То, что его не прогнали, обнадежило Терехова – он уже мечтал, что и ему обломится чуток сладкого: знал бы он, что ему обломится на самом деле…

– Так что будет-то? – спросил Терехов, улыбаясь.

– Да ничего не будет… – сказал Синицын. – Щас дождемся дашкиных папахен-мамахен, почиркаем обоих ножиками, и в сауну – девок трахать. Ты трахать-то будешь?

Он уставился на Терехова. У того пропал дар речи.

– Только уговор: кто режет, тот и трахает! – сказал Синицын. – А кто не режет, тот не трахает. Так что ножик бери. Вон тот. Или у них в столе пошарь – есть поди подходящий…

Комаров тем временем молча нашел себе кружку, налил в нее кипятку и отыскал в кухонных шкафах разовую заварку. Он вообще вел себя в квартире по-хозяйски. Синицын залез в холодильник и задумчиво смотрел на лежавшие там продукты.