Дядя самых честных правил 8

— Молодец!

Я хлопнул его по плечу и запер дверь, чтобы сундуки точно никто не трогал. На мой вкус, надо дать золоту полежать пару лет, чтобы дурной эфирный фон выветрился окончательно. Но идеал недостижим в нашем мире, и наследство Меншикова придется пустить в дело гораздо раньше.

* * *

Раз уж дело дошло до денег, я не стал откладывать визит к Лаврентию Палычу. Фальшивый лепрекон как раз усаживался пить чай, выставив перед собой на столе баранки, бублики, пирожки и вазочки с вареньем.

— Константин Платонович! Вы как раз вовремя, а то я что-то переоценил свои силы, — он обвёл рукой стол, — в меня столько не влезет. Видимо, чувствовал, что вы придёте, и взял для вас. Да что же вы стоите как неродной! Садитесь, я сейчас вам налью чаю.

Мелко семеня, он сбегал к самовару, стоявшему на отдельном столике у окна и принёс мне кружку крепкого чаю.

— Угощайтесь, Константин Платонович, вот вареньице малиновое попробуйте. Настасья Филипповна варила, она мастерица в этих делах.

— Да, недурственно.

— Вот ещё пирожки с морошкой отведайте. Очень уж хороши сегодня!

Минут десять он потчевал меня всем подряд. Я даже начал подозревать, что управляющий проворовался и решил закормить меня до смерти, чтобы скрыть недостачу. Но Лаврентий Палыч допил очередной стакан чаю и сам перешёл к финансовым вопросам.

— Как вы и просили, Константин Платонович, прикупил я людишек. Пятьдесят три семьи взял, всё, что было. Да ещё и поторговался, по восемь с полтиной за душу заплатил. Деревеньку для них построил, поселил, провизией обеспечил. Через что и школу увеличить пришлось. Всех детей от мало до велика велел учить.

— С чего это, Лаврентий Палыч? Вы же были противником школы, сколько я бился, вас убеждая.

— Ну…

Он покачал головой и цокнул языком.

— Признаю, был неправ.

— И что вас сподвигло, дорогой вы мой?

— Прибыль, Константин Платонович. — Он выставил пятерню и начал загибать пальцы. — От муромского огнива, что в мастерских делают, — это раз. От печей, что на заводах ставят, — это два. От ваших сеялки да плуга — три. Как посчитал: уже столько же принесло, сколько вам Василий Фёдорович в наследство оставил.

— Даже так? Ну-ка, Лаврентий Палыч, покажите мне всё это в цифрах.

Почти час я смотрел финансовые книги, составленные убористым почерком управляющего.

— Могу поздравить, Константин Платонович, капитал у вас за двести тысяч рублей перевалил. Не считая усадьбы и прочего имущества. Естественно, все деньги в работе, свободных средств хорошо если тысяч десять наберётся. Как вы тогда говорили? Деньги должны делать деньги? Очень верное замечание.

— Лаврентий Палыч, я вашей работой весьма доволен. Выдайте себе премию, в разумных пределах, разумеется.

— Премия? — Он даже порозовел от удовольствия. — Лестно, очень лестно, Константин Платонович. Уж и не помню, когда в последний раз мне так приятно делали. С вашего позволения, возьму тысячу рублей.

Я махнул рукой.

— Хоть две, для вас не жалко. Но это позже, а сейчас мы должны обсудить более важные финансовые вопросы.

— Более? — Лаврентий Палыч всплеснул руками. — Вы хотите открыть ещё и университет?

— Нет, — я рассмеялся, — немного масштабнее. Речь у нас с вами пойдёт о колонизации Америки.

Глава 15 Американщина

— Константин Платонович, вы себя хорошо чувствуете? Морошка, что ли, в пирожках забродившая? Ах, горе-то какое! Погодите, Константин Платонович, я сейчас вам компресс холодный сделаю!

— Лаврентий Палыч, прекратите паясничать. Вы что, не слушали меня вчера? Я же русским языком сказал: императрица пожаловала мне титул князя Алеутского и соответствующие земли.

— Титул я помню, — он почесал нос, — а про земли думал, это так, образное выражение.

— Нет, Лаврентий Палыч, земли настоящие. Вся Алеутщина и далее, до границы с землями Франции, Испании и Англии.

Пожевав губами, Лаврентий Палыч встал и молча принялся ходить из угла в угол. Морща лоб, он шевелил пальцами, будто считал в уме. Я не торопил его, попивал чай и съел ещё один пирожок с морошкой.

— Так-так. — Управляющий, видимо, додумал мысль, взял приставную лесенку, придвинул её к шкафу и полез на самую верхнюю полку. — Где-то здесь она у меня была.

Перекладывая так бумаги и книги, он вещал сверху глухим голосом, напоминая парящее привидение.

— Точно помню, года четыре назад заказывал из Академии наук. Мне как раз предложили вложиться в один прожект — пушнину из Америки возить. Посмотрел я, подумал, да и отказался. Далеко, долго, холодно, дикари по лесам бегают. И нюх меня не подвёл — собрал организатор деньги да и сбежал с ними за границу. Больше о той пушнине, которой, может, и в помине нет, никто не заговаривал. Ага, нашёл!

Быстро спустившись с лестницы, Лаврентий Палыч освободил стол от тарелок, и разложил большую карту. Я поставил чашку и встал, чтобы лучше рассмотреть рисунок. Да уж, художник не особенно стремился к точности, зато изобразил на неизвестных землях миниатюры страшных зверей, а в океане чудовищных кракенов.

— Вот Берингов перешеек, а за ним наша Алеутщина. — Палец с жёлтым ногтем указал на север карты. — Ага, если спуститься на юг по побережью, окажемся в Орегонщине.

— Ничейная земля, — прокомментировал я, — практически не исследована, даже испанцы сюда не добрались.

— Понятно, надо брать. А если пойти ещё южнее, попадём в… — Лаврентий Палыч склонился над картой, пытаясь разобрать надпись, — Ка…

— Калифорщина, как называют её испанцы. Они, вроде бы, считают землю своей, но никаких поселений там нет. То есть де-факто всё это владения местных племён.

— Вот как, — Лаврентий Палыч потёр ладони. — Ну, с вождями, даже дикарями, всегда договориться можно. Так ведь, Константин Платонович? Было бы желание.

— Угу, если действовать с умом.

— Ну, этого нам с вами не занимать, — пробубнил управляющий, продолжая разглядывать карту. — То есть на юге Испания, на востоке тоже они. Английские колонии на берегу Атлантического океана нам неинтересны, слишком далеко. А это что?

— Луизианщина, от города Новый Орлеан и выше по течению реки Миссисипи. Насколько я помню, сейчас принадлежит Франции. Но вроде король собирался продать её Испании.