Дядя самых честных правил 8

— Ах ты, старый пень! В злом умысле меня обвиняешь, сморчок? Да я тебя…

Лудильщиков потянулся за плёткой, впадая в ярость и вращая глазами. Ну точно, бывший боевой маг! Насмотрелся я на таких в армии: чуть что не по их, сразу лезут в бутылку. Особенно если видят перед собой человека в статском.

Я был готов прикрыть старичка щитом на всякий случай. Но помощь ему не требовалась. Да и не могла понадобиться в принципе.

Не знаю, что за приём использовал Евграф Валерьянович, но даже меня он смог ввести в заблуждение, хорошенько спрятав свой Талант. Еле теплящийся светлячок? Три раза ха! Стоило ему сбросить маскировку, как мне на плечи навалилась тяжесть искажённого эфира. Будто из глубины океана вынырнуло древнее чудовище, недоброе, опасное, пахнущее давно пролитой кровью, раскалённым железом и сыростью глубоких застенков. Показалось даже, что я слышу скрип дыбы, подкручиваемой умелой рукой, будто колок музыкального инструмента. Вот только вместо струны там натянут живой человек, готовый «пропеть» любые ноты.

Хватило мгновения, чтобы почувствовать, кто стоит рядом со мной. Никакой не добрый дедушка, не хрупкий старичок, а заплечных дел мастер. Я до сих пор помнил ауру, стоявшую в подвалах особняка Тайной канцелярии в Петербурге. Так вот Евграф Валерьянович пропитался этой атмосферой насквозь, так что её ни с чем нельзя было спутать. Или, точнее будет сказать, что он создал ту ауру, занимаясь дознанием и пытками подследственных. И не раз от разу, а регулярно, долгие-долгие годы.

Если у меня ощущения от старого палача были не самые приятные, то на Лудильщикова он произвёл самое неизгладимое впечатление. Помещик побледнел, став одного цвета со снегом под копытами своего коня. И практически мгновенно протрезвел, захлёбываясь ужасом.

Опричники за его спиной, хоть и стояли поодаль, тоже почувствовали Талант Евграфа Валерьяновича. Трое сразу же развернулись и рванули прочь, нахлёстывая коней. Затем ещё четверо, выйдя из ступора, ударились в бега. А потом и остальные прыснули во все стороны, не желая задерживаться рядом со страшным стариком. И только двое, пожилой дядька с вислыми усами и молодой парень на старой кляче, остались с хозяином.

— Так-так, — Евграф Валерьянович покачал головой, видя такую картину, — злоумышление, сокрытие лихих людей…

— Помилуйте, ваше высокоблагородие! — Лудильщиков скатился с коня и принялся кланяться дознавателю. — Даже в мыслях не имел! Бес попутал! Водку несвежую подали, вот и случилось помутнение ума! Да никогда! Ни за что!

— Иди-ка за мной, сударик, — поманил старичок помещика. — Холодно тут, а мне простужаться возраст не велит.

Лудильщиков, едва передвигая непослушные ноги, обречённо поплёлся за Евграфом Валерьяновичем.

— Никогда бы не подумал, — Киж, уже без «плаща», подошёл ко мне, скорчив удивлённую гримасу, — а казался таким безобидным пожилым человеком. Верите, Константин Платонович, даже меня до печёнок пробрало. Я теперь не уверен, что смогу с ним под одной крышей заснуть.

— Дмитрий Иванович, не ломай комедию. Последний раз ты спал лет пятьдесят назад, ещё при жизни. Но твоя правда — впечатление он производит поразительное. Спасибо, что в усадьбе себя сдерживает.

Через четверть часа Лудильщиков вывалился из вагона нашего старичка и, утирая потное лицо, похромал к лошади. На нас с Кижом он даже не взглянул — тяжело залез в седло, махнул оставшимся опричникам и рысью двинулся прочь.

— Экий сударик нервный, — Евграф Валерьянович тоже вышел на улицу, на ходу застегивая тулуп. Свой страшный Талант он опять спрятал, к радости всех окружающих. — Каяться начал ещё до того, как я первый вопрос задал. Нет, не та нынче молодёжь пошла, совсем не та. Вот, помню, вёл я следствие Ваньки-Каина лет тридцать назад. Так он, стервец, даже на третьи сутки кричал, что не виновен, что оговорили его. Кремень был! А сейчас одно разочарование.

— Что же вы, Евграф Валерьянович, сразу мне не сказали, кто вы?

— А зачем? — он улыбнулся. — Я от дел уже годка четыре как отошёл. Внучек замуж выдал, правнуков нянчил, в имении порядок наводил. Только скучно больно, вот и попросился каким-нибудь полезным делом заняться. Меня к вам, Константин Платонович, и отправили.

— И как? Не скучно у меня?

— Что вы! Обожаю наблюдать масштабные дела, — он обвёл рукой стройку, — причастным себя чувствую, будто на десяток лет помолодел. А уж как ваш наставник Лукиан разбирается в пытках — будто с коллегой встретился. Одно удовольствие поговорить.

Ах вот они на чём спелись! Что же, от некроманта можно было ожидать чего-то подобного.

— Я хотел вас спросить, Константин Платонович, — старичок стал серьёзным. — Вы этот лес тоже жечь собирались?

Он указал на ельник, через который должна была пройти эфирная дорога.

— Так вот не надо этого делать. — Мой ответ ему не требовался. — Лес растёт на государевой земле, следовательно, его надо обратить в доход казны. Вырубите его и сложите в сторонке.

— Зачем?

— Наш сегодняшний скандальный знакомец завтра приведёт крестьян и отвезёт брёвна в Муром. Деньги от продажи дерева я передам куда следует. Положено так!

Ты смотри! Даже Лудильщикова умудрился пристегнуть к делу. Казну, значит, пополнять будет? Придётся озадачить Кулибина вопросом автоматизации обработки брёвен, чтобы не потерять темп и уложиться в сроки.

* * *

За всей этой канителью незаметно пролетел декабрь. Я проводил практически всё время на стройке, появляясь в усадьбе только переночевать. С Таней мы почти не виделись — она взяла на себя обучение нового набора «деланных инженеров» и присматривала за делами в мастерских. А между тем на меня всё больше давил груз неопределённости между нами. Обещание, данное Елизавете, не давало забыть о себе и требовало принять решение. Время для манёвра ещё оставалось, но с каждым днём его становилось всё меньше и меньше.

Новый год выскочил из-за угла, будто разбойник, весело улюлюкая. Вернее, улюлюкала Ксюшка, когда я спустился к завтраку тридцать первого декабря.

— Дядя Костя! Дядя Костя! Новый год приходит! — вопила она, прыгая вокруг меня. — А мы будем его встречать? А гости приедут? А подарки ты будешь дарить, как в прошлый раз? А Таня тебе уже приготовила, только я не скажу что!

Я едва удержался, чтобы не хлопнуть себя по лбу. Ёшки-матрёшки, совсем заработался! И сам не отдыхаю, и своим людям продыху не даю. Вняв голосу совести, я объявил три выходных дня и приказал Лаврентию Палычу выдать всем премию в честь праздника.

А вот с подарками я чуть не оконфузился. Вот совершенно вылетело из головы! Даже мысли не возникло, что надо заранее озаботиться этим вопросом. В принципе, если взять лошадь и быстренько смотаться в Муром…

— Я знаю, о чём вы думаете, Константин Платонович. — Киж отвёл меня в сторонку. — Подарки, да?

— Угу. Составишь мне компанию в Муром?

— Не надо никуда ехать, — он сделал хитрую рожу, — я уже всё купил. Они лежат у вас в кабинете.

— Дмитрий Иванович, ты меня поражаешь. Когда только успел?

— Неделю назад, — Киж улыбнулся. — Я видел, что вам не до этого, и взял на себя смелость чуть-чуть облегчить вам жизнь. Не надо благодарить, это самое малое, что я могу для вас сделать.

Впрочем, его совету я не последовал и в качестве ответной любезности вручил ему бутылку с чем-то редким, найденную ещё в запасах дяди. Киж поблагодарил сдержанно, но презент оценил — я позже видел, что он смакует напиток по чуть-чуть, растягивая удовольствие, и даже не подумал делиться с Лукианом.

Гости у нас тоже были. Во-первых, семейство Добрятниковых, явившихся всем рыжим составом. Во-вторых, приехали Ларины, к счастью, не все, а всего лишь впятером. Я был рад видеть и тех и других и поймал себя на мысли, что превратился из сироты в главу большого и шумного семейства с кучей родственников.