Дядя Сайлас. В зеркале отуманенном

— Тогда скажите, дорогой сэр, — вопросил собеседник, — какой поддержки вы от меня ждете, что надеетесь узнать. Могу ли я что-нибудь сказать или сделать для вашего спасения?

— Сперва выслушайте меня, — отозвался капитан Бартон с подавленным видом, стараясь обуздать свое волнение, — выслушайте, и я вам расскажу в подробностях о том наваждении, из-за которого моя жизнь сделалась непереносимой и которое заставило меня убояться смерти и потустороннегомира так же сильно, как я возненавидел посюсторонний.

Бартон повел затем рассказ о тех происшествиях, которые уже нам известны, и продолжил следующим образом:

— Это стало делом обычным — привычкой. Я не имею в виду, что вижу его во плоти — слава Богу, такое дозволяется не каждый день. Хвала Создателю, от этогоужаса мне милосердно даруется хотя бы отдых, раз уж не дано избавления. Но от сознания, что злобный дух повсюду меня преследует, мне не отделаться ни на минуту. Мне вслед несутся богохульства, крики отчаяния, на меня изливается отвратительная, безумная ненависть. Эти страшные звуки раздаются всякий раз, когда я заворачиваю за угол; эти выкрики доносятся до меня ночью, когда я сижу один в своей комнате; они преследуют меня повсюду, обвиняют в отвратительных преступлениях и — Боже милосердный! — грозят неминуемой местью и вечными муками. Тихо. Слышите! — вскричал Бартон с жуткой торжествующей усмешкой. — Слушайте, слушайте, теперь-то вы мне верите?

К священнику подкрался леденящий ужас, когда в вое внезапно поднявшегося ветра он различил как будто приглушенные, неясные восклицания, в которых угадывались ярость и насмешка.

— Ну, что вы об этом думаете? — выкрикнул наконец Бартон, хватая ртом воздух.

— Я слышал шум ветра, — ответил доктор NN. — Что же мне думать, ничего особенного в этом нет.

— «Князь, господствующий в воздухе» [151] , — пробормотал Бартон, содрогаясь.

151

Еф. 2: 2.

— Ну, ну, дорогой сэр, — сказал ученый, пытаясь ободрить сам себя, ибо даже сейчас, среди бела дня, в нервном возбуждении, жестоко терзавшем посетителя, с беспокойством ощущал что-то заразительное. — Вам не следует поддаваться этим диким фантазиям, сопротивляйтесь порывам воображения.

— Как же, «противостаньте дьяволу и убежит от вас» [152] , — отозвался Бартон по-прежнему мрачно. — Но каксопротивляться? В этом вся трудность. Что… чтомне делать? Что я могусделать?

152

Иак. 4: 7.

— Дорогой сэр, все это фантазии, — отвечал книжник, — вы терзаете сами себя.

— Нет, нет, сэр, с фантазиями это не имеет ничего общего, — возразил Бартон с оттенком суровости в голосе. — Эти адские звуки, которые и вы, точно так же как я, только что слышали, — фантазии? Как бы не так. Нет, нет.

— Но вы видели этого человека неоднократно, — сказал священник. — Почему вы не заговорили с ним, не задержали его? Не поторопились ли вы — чтобы не сказать больше — предположить вмешательство сверхъестественных сил, в то время как все происшедшее поддается более простому объяснению, стоит только надлежащим образом поразмыслить?

— Есть некоторые обстоятельства, связанные с этим… этим явлением, — не стану объяснять, в чем они заключаются, но я вижу в них доказательства его зловещей природы. Я знаю: существо, которое меня преследует, — не человек. Говорю вам, я это знаю и мог бы вам доказать. — Бартон, помолчав, добавил: — А заговорить с ним я не решаюсь, не могу; при виде его мне изменяют силы, сама смерть взирает на меня. Я оказываюсь перед лицом торжествующего ада, воплощенного зла. Решимость, чувства, память — все отказывает мне. О Боже! Боюсь, сэр, вы сами не знаете, о чем говорите. Пощадите, силы небесные, сжальтесь надо мной!

Бартон оперся локтем о стол, прикрыл рукой глаза, словно заслоняясь от какого-то жуткого образа, и принялся вновь и вновь взывать к Небесам.

— Доктор, — сказал он, внезапно вставая и умоляюще глядя священнику прямо в глаза, — я уверен, вы сделаете для меня все что только возможно. Вы знаете теперь о постигшем меня бедствии. Самому мне не спастись, у меня нет надежды, я совершенно бессилен. Заклинаю вас, обдумайте мою историю и, если способна тут помочь чужая молитва, заступничество доброго человека или что-либо иное, на коленях, именем Всевышнего прошу, протяните мне руку помощи перед лицом смерти. Вступитесь за меня, сжальтесь; я знаю: вы это сделаете, вы не можете мне отказать. Именно затем я и пришел сюда. Даруйте мне напоследок хоть проблеск — малейший проблеск — надежды, а я наберусь храбрости, чтобы выносить час за часом тот кошмар, в который превратилось мое существование.

Доктор NN заверил Бартона, что может только молиться за него от всего сердца и не преминет так и поступить. Их прощание было поспешным и грустным. Бартон сел в ожидавшую его у дверей коляску, задернул шторы и двинулся в путь, а доктор NN вернулся в свою комнату, чтобы на досуге поразмыслить о необычном разговоре, прервавшем его ученые штудии.

Глава VI Новая встреча

Трудно было ожидать, что странная метаморфоза, приключившаяся с капитаном Бартоном, не сделается в конце концов темой для пересудов. Теорий, объясняющих загадку, было выдвинуто несколько. Кто-то подозревал тайные денежные потери, другие — нежелание выполнять обязательства, принятые на себя, судя по всему, чересчур поспешно, наконец, третьи — зарождающуюся душевную болезнь. Последняя гипотеза была признана наиболее вероятной и чаще других склонялись досужими языками.

Как бы ни были вначале слабы признаки происшедшей перемены, от внимания мисс Монтегю они, разумеется, не ускользнули. Близкое общение с будущим мужем, а также естественный к нему интерес давали ей как повод, так и возможность пустить в ход свою проницательность и наблюдательность — свойства, особо присущие именно женскому полу.

Визиты жениха стали со временем столь нерегулярными, а его рассеянность и обеспокоенность — столь заметными, что леди Л. после неоднократных намеков высказала наконец свое недоумение вслух и потребовала объясниться.

Объяснения были даны, и поначалу они развеяли худшие тревоги старой леди и ее племянницы, но, поразмыслив немного о вновь открывшихся странных обстоятельствах, которые поистине пагубным образом сказались на состоянии духа и даже рассудке несчастного, обе дамы растерялись.

Генерал Монтегю, отец молодой леди, наконец прибыл. Он был немного знаком с Бартоном лет десять — двенадцать тому назад, наслышан о его состоянии и связях и склонялся к тому, что Бартон — идеальная, в высшей степени желательная партия для его дочери. Выслушав рассказ о преследующем Бартона призраке, он рассмеялся и поспешил отправиться к предполагаемому зятю.

— Мой дорогой Бартон, — начал генерал весело после короткой беседы о том о сем, — сестра мне рассказывает, что вас гложет какой-то ни на что не похожий червячок.

Бартон переменился в лице и глубоко вздохнул.

— Ну, ну, это уж никуда не годится, — продолжал генерал. — Вы смахиваете на человека, которого ждет виселица, а не алтарь. Этот червячок вам прямо-таки выел все нутро.

Бартон попытался перевести разговор на другую тему.

— Нет, нет, так не пойдет, — заявил гость со смехом, — раз уж я решил быть откровенным, то выскажу все, что думаю про эти ваши страсти-мордасти. Уж не сердитесь, но жалко смотреть, как вы в вашем возрасте до того запуганы, что сделались пай-мальчиком, словно ребенок, которого застращали букой. Да и было бы чего бояться, а то ведь смех один, как я слышал. В самом деле, когда мне об этом рассказали, я расстроился, но притом сразу понял, что стоит постараться повести дело с толком и за неделю, а то и скорее, все прояснить.