Дьявол и паж

При этих словах Леони взорвалась.

— Прекрати обзывать Монсеньора этим гнусным словом! Я тебя прощаю, Руперт, только потому, что ты ранен, и я не могу скрестить с тобой шпаги.

— Моя дорогая воспитанница, что за прискорбное упоминание о шпагах? Надеюсь, ты не практиковалась с Рупертом в фехтовании?

— Нет, Монсеньор, я дралась с ним всего однажды! Руперт убежал и спрятался под креслом. Он испугался! — при этом воспоминании Леони весело хихикнула.

— Ничего удивительного! — обиженно парировал Руперт. — Джастин, это не добропорядочная девица, а дикая кошка! Твоя воспитанница имеет привычку набрасываться на человека прежде, чем он успевает понять что к чему!

— По-видимому, я слишком долго отсутствовал.

— О да, Монсеньор, долго, очень долго! — Леони поцеловала Эйвону руку. — Но я хорошо вела себя… иногда!

Губы его милости дрогнули. И тут же на щеках у Леони появились неотразимые ямочки.

— Я так и знала, что вы не сердитесь! — порадовалась она. — А теперь расскажите, что же произошло?!

Эйвон легонько ущипнул девушку за подбородок.

— Я вернулся домой, дитя мое, и обнаружил, что наше родовое поместье подверглось нашествию Меривалей, а твоя дуэнья вымокла от слез.

— Ба, вот глупая женщина! — Леони презрительно сморщилась. — А как там оказался милорд Мериваль?

— Я как раз собирался поведать об этом, моя милая, но ты перебила. Милорд и миледи Мериваль прибыли к моей заплаканной кузине, чтобы поддержать ее в трудную минуту.

— Веселенькая, должно быть, вышла встреча! — не удержался Руперт.

— Не без этого. От Меривалей я и узнал о вашем исчезновении.

— И ты, конечно же, решил, что мы сбежали?

— Такое объяснение действительно пришло мне в голову, — признался его милость.

— Сбежали? — изумленно повторила Леони. — Я с Рупертом? Ба, да я скорее убегу с каким-нибудь немощным старцем!

— Если на то пошло, то я куда охотней предпочел бы тигрицу, — пробурчал Руперт. — Ей-богу!

— Если вы закончили обмен любезностями, — невозмутимо вмешался его милость, — я продолжу. Но учтите: больше я не позволю вам перебивать.

— Ладно, продолжай, — великодушно разрешил Руперт. — Что было дальше?

— А дальше, дети мои, на нас набросился назойливый мистер Манверс. Боюсь, этот господин не очень хорошо относится к тебе, дорогой Руперт, равно как и ко мне, но опустим это печальное обстоятельство. От него я узнал, что ты погнался за какой-то каретой, в которой находился некий уроженец Франции. После этого сообщения все встало на свои места. Тем же вечером я отправился в Саутгемптон… кстати, почему тебе не пришло в голову воспользоваться "Королевой"?

— Не хотелось тратить время. Продолжай.

— Премного тебе благодарен. Ты бы, наверняка, не преминул продать и мою яхту. Вчера я пересек пролив и на закате прибыл в Гавр. Там, дети мои, я навел справки. От владельца постоялого двора я узнал, что карета Сен-Вира отправилась в Руан в два пополудни, а спустя полчаса за ними выехал молодой человек странной наружности. Кстати, лошадь, которую ты потребовал у хозяина таверны, еще при тебе, или она разделила участь кобылы мистера Манверса?

Руперт обиженно надулся.

— Разумеется, она здесь.

— Надо же… Повторяю, все это я узнал от хозяина постоялого двора. Для поисков было уже поздно, так что я лег спать. Кроме того, я надеялся, что ты сам объявишься в Гавре. Когда на следующее утро, то есть сегодня, ты не появился, я начал опасаться, что тебе не удалось настичь нашего дорогого друга Сен-Вира. Поэтому, дети мои, я сел в карету и выехал в Руан. По дороге я наткнулся на пострадавший экипаж графа. Милый Сен-Вир поступил очень неблагоразумно, оставив карету на виду.

— Он глупец, Монсеньор! Граф даже не заметил, что я лишь притворилась спящей.

— Послушать тебя, дитя мое, так вокруг одни глупцы. Впрочем, для такой точки зрения имеются все основания. Но возвращаюсь к своему рассказу. Мне показалось вполне вероятным, что Леони удалось бежать. Но поскольку никто из вас так и не объявился в Гавре, я пришел к выводу, что вы прячетесь где-то по дороге. Поэтому, mes enfants, я повернул назад и вскоре обнаружил неприметную тропинку.

— Мы скакали через поле, — нравоучительно вставила Леони.

— Что ж, так, разумеется, короче, но кареты на подобные подвиги неспособны. В первой деревушке ничего не знали. Я двинулся дальше и через какое-то время, немного попетляв, добрался до Ле Денье. Как видите, удача сопутствовала мне. Будем надеяться, что нашему другу повезет не меньше. Дитя мое, поди переоденься.

— Хорошо, Монсеньор. А что потом?

— Потом и увидим. — Эйвон зевнул. — Ступай.

Леони вышла. Его милость повернулся к Руперту.

— Ну что, юный безумец, доктор осмотрел твою рану?

— Да, вчера вечером, черт его побери!

— Что он сказал?

— Ничего! Он сегодня еще придет.

— Твои слова позволяют сделать вывод, что эскулап прописал тебе несколько дней постельного режима.

— Десять, чума его побери! Но к завтрашнему дню я поправлюсь.

— Ты будешь находиться здесь до тех пор, пока уважаемый доктор не разрешит тебе встать. А тем временем следует выписать Генриетту.

— Боже, это еще зачем?!

— Чтобы присматривала за девочкой, — спокойно ответил его милость. — Надеюсь, мое письмо не вызовет у Генриетты очередных потоков слез. Гастон немедленно отправляется в Гавр. — Герцог встал. — Мне нужны перо, чернила и бумага. Полагаю, в этой дыре их можно раздобыть? А тебе, дорогой мой, неплохо бы часок поспать.

— А как же Сен-Вир? — удивился Руперт.

— Наш дорогой граф, по всей вероятности, рыщет по окрестностям. Надеюсь, скоро он будет здесь.

— Я хочу сказать, что ты намерен предпринять?

— Я? Абсолютно ничего.

— Хотел бы я взглянуть на лицо Сен-Вира, когда он обнаружит здесь тебя!

— Не думаю, что это будет приятное зрелище, — усмехнулся его милость и вышел из комнаты.

Глава XXI Граф де Сен-Вир смущен

Скромный постоялый двор "Черный бык" в крошечной деревушке Ле Денье никогда прежде не принимал столь знатных особ. Хозяйка, которую Леони именовала запросто "матушка Марта", была на седьмом небе от счастья. Она отправила слугу к мадам Турнуаз с просьбой о помощи; добрая женщина прибыла тотчас, изнывая от любопытства. Ей поведали, что в Ле Денье прибыл ни больше ни меньше, как английский герцог, и с мадам Турнуаз едва не случился припадок. Когда же в гостиную спустился величественный господин в бледно-лиловом плаще, наброшенном поверх серебристого камзола, бедняжка от избытка чувств обратилась в соляной столб. Не удостоив мадам Турнуаз и взглядом, его милость прошествовал в маленькую гостиную и потребовал перо и бумагу. Хозяин гостиницы примчался, по дороге расплескав содержимое чернильницы, и, заикаясь, спросил, не желает ли Монсеньор чем-нибудь освежиться. Его милость заказал бутылку бургундского, попросил принести три бокала и принялся за письмо. На губах его играла ехидная улыбка.