Дьявольский рай. Почти невинна
Шрифт:
Пригрозили приходить сюда каждый nach mittag. И никаких прогулок! Я смирилась даже с этим. Но настроение было приподнятым, даже после тяжелого часа в обществе Wier Lesen Deutch (который был предусмотрительно прихвачен папашей, на случай потери Der Deutche Grammatik).
Когда лингвистическая каторга закончилась, я взгромоздилась на скользкий, облизанный волнами камень, торчащий примерно в двух метрах от берега, и назло купальщикам швыряла в воду россыпи мелкой гальки с рядом стоящего пирса.
Никогда не думала, что Fremdschpachen могут так испортить настроение.
Внезапно что-то блеснуло очередным ударом игривой волны, и на кривых от холода ногах, стуча зубами, я присела
«Это Знак!» – решила Адора и прижала находку к посиневшим губам. Между прочим, с тех пор я с этой штучкой ни разу не расставалась.
Преисполненная грустным фатализмом, я смотрела в это матовое от соли бутылочное стекло и вспоминала, как в прошлом году с помощью гвоздя проковыряла в красивом камешке настоящую сквозную дырку и тихонько подарила своему мучителю (когда Орыси не было рядом).
Как после укуса какого-то доброго птеродактиля, я глыбой сиганула с пирса, обрызгав жирную номенклатурщицу с высокой прической. Подняли визг, ор, папаша пригрозил неизвестно чем. Короче, со злости поплыла куда глаза глядят и пришла в себя, обнимая красный буек. Берег был непривычно далеко, и только отсюда я могла увидеть милый сердцу тент, но главное было не это.
Просто и естественно. Я даже не успела удивиться. Уже миновав лодочную станцию, пружинистой, уверенной походкой слегка проголодавшегося хищника шел сам Альхен, посверкивая темными очками и внимательно изучая содержимое каждого пляжа, озираясь по сторонам, будто в поисках кого-то... И такой твердой, такой целеустремленной была его походка, что, даже будучи в состоянии легкого помешательства, небольшого нервного срыва, я поняла совершенно трезво и правильно, что ищет он не просто кого-то, а меня.
И на душе тут же стало так весело, так хорошо, столько новых сил кинулось в мои замерзшие конечности, что я красивым брассом поплыла к берегу, вылезла на пирс и с воплем «I did it!» запрыгала по горячему бетону. Удивленные пляжники косо посматривали на меня, а я дурачилась и смеялась, приплясывая. И мне приветливо моргало зеленым лучиком стеклышко в форме сердечка.
Альхен меня тут же заметил. Обернулся, и беспокойство на его лице тут же сменилось выражением радости и умиротворения, мускулистая рука взлетела приободряющим жестом. Он остановился, и я даже почувствовала вздох облегчения, вырвавшийся из его груди ласкающим теплым бризом. Он был вроде как действительно взволнован моим исчезновением.
– Чего ты орешь? – гаркнул папаша из-под пирса.
– I did it! – весело сказала я.
Альхен, послав мне воздушный поцелуй, развернулся и с чувством выполненного долга пошел обратно.
Родитель думал, что радикальные перемены в моем настроении случились после того, как я доплыла до буйка.
Tag Sieben (день седьмой)
Утром загорали в пяти метрах от их остывшего логова. Сони проклятые! Я жадно принюхивалась к этой неестественной пустоте, будто надеялась найти хоть какой-то материальный след их вчерашнего присутствия. Но все тщетно.
Жара такая страшная, что хочется плюнуть на все и убраться домой смотреть телевизор. Кстати, про телевизор – запрет на видик и общение с белобрысой еще не снят!
Терпеливо жду грандиозного появления из лифта. И... фанфары и литавры... Боже, мне всегда нравилось смотреть, как он появляется из округлого темного лифтового туннеля – выходит весь такой свежий,
уверенный в себе, самодостаточный до невозможного, лишенный сантиментов красавец. И Создания с ним нет... Вообще, мне кажется, что девчонка последнее время как-то загрустила. Возможно, она, как и все женщины, кроме Веры, мечтает, что Саша одумается, влюбится и постепенно перебесится, став ее, как бы это сказать, парнем. Вот. А хитрая, умная Вера просто находится рядом с ним. Настолько, насколько он позволяет. Так что она – его мягкая нежная тень, она создает ему надежный уютный фон. И она знает, что когда А. Г. лет через двадцать потеряет былой интерес к прекрасному полу и, оказавшись в печальном одиночестве, испуганно посмотрит по сторонам – то рядом будет она, такая же милая и спокойная, как и все эти годы. И вот тогда они заживут...А моя собственная любовь к нему настолько бестолковая, что я в своем перегруженном мозгу не могу даже прикинуть приблизительный сценарий того, каким бы я хотела видеть развитие наших с ним отношений. Бред... отношения... да я настолько люблю его, что мне просто достаточно увидеть его – ослепительно красивого, в коротких шортах, в светлой майке, в очках и с рюкзаком, выходящего из лифта. Вот и все...
Он подходил ко мне сам два раза, садился на корточки у моего лежака и тихонько шептал что-то, едва касаясь там, где купальник уходит резко вниз. Папаша милостиво удалялся в сортир с прежней частотой, а Таня стерегла нас, болтаясь на белой перекладине под крышей тента.
В сиесту я никуда не пошла. Во-первых, это было слишком рискованно. Во-вторых, пока это Создание находится в объятиях моего всеядного хищника, я вообще не буду что-либо предпринимать, чтобы протиснуться поближе к его довольному телу.
Провела заветные два часа в комнате, как и было приказано папашей. И, заметьте, провела их очень качественно, путем бессловесного внушения объяснив так и не заснувшему папаше, что он поступил неправильно.
Потом пошли на пляж и проторчали все время в «резервации».
Альхен, явно страдающий пляжным недержанием, бегал каждый час в сортир, находящийся в прямой видимости от наших лежаков. Он с легким разочарованием смотрел на мое распростертое тельце и каждый раз надеялся увидеть в сладостном одиночестве, но все было напрасно. Папаша видел его два раза, и даже погулять в «Марат» меня не пустили.
Abend (вечер)
Субботний вечер оказался к тому же еще и банным. Поскольку горячей воды у нас не было, мыться приходилось в гнусном зеленом тазике, черпая кипяток из бидона с кипятильником (в tag eins я его не выключила из сети и чудом осталась в живых). В общем, читатель должен понять, что это была не помывка, а пытка. И к тому же я время от времени предпринимала жалкие попытки сделать себе человеческую ванну, благодаря чему выливала почти все пятнадцать литров, нагретых за целый день, и когда приходила очередь Цехоцких, то начинался небольшой скандальчик.
Баней оказалось весьма хлипкого вида зданьице, окруженное несколькими молодыми кипарисами, веревками с сушащимся бельем, кривыми фисташками и проступающим сквозь спутанные ветви синим морем. Это была запретная территория военной части, разместившейся между нашим домом и санаторием «Жемчужина». Папаша, перекинув через плечо свое белое полотенце, сопровождал меня молчаливым конвоиром, держась на болезненном расстоянии в один шаг.
Мне было отведено ровно десять минут, чтобы постоять под теплым душем, причесаться и быстренько выйти, так как мыться сегодня будет весь Маяк.