Дыханье ровного огня

— Мы жили, как все, — сказала Антонина.

Бабушка прикрыла глаза. Казалось, что она прислушивается к чему-то очень важному. Там, внутри себя…

— Да, как все… стадный инстинкт, или глубокие убеждения? Поди теперь, разберись… А может, просто нежелание, или неумение думать?

— Это ты-то не думала, ма? Ты и меня всегда так учила — думать, взвешивать слова и поступки, и поступать честно. Разве не помнишь? Такими вот словами — и говорила.

— Помню, Тоня. Но сейчас… как будто заслон убрали от моих глаз…

Бабушка Шура легонько погладила руку дочери.

— Молись, Тоня, — сказала она, помолчав. — Вот умру я — кто же будет за них, за всех, молиться? Только ты.

— Мам, ты не умрёшь!

— Не надо, Тоня. Куда я денусь! Но я поживу ещё немного, поживу. А ты молись за Андрея, и за Дашку, но главное — за Елизавету молись! И как начнёшь за невестку молиться, как за сына — станет она тебе, как дочь. И не будешь ты ревновать тогда.

Потому что — какая же мать… дочери не любит…

Глава 10

— Дашка прыгала на диване, Тоня доваривала борщ и дожаривала курицу, а Андрей заглянул к бабушке. Он привёз Дашку на своей машине. На подержанной, но хорошей иномарке.

— Бабуля? Как ты?

Лицо его продолжало расплываться в улыбке, но глаза… Он не видел бабушки месяца два. По его глазам бабе Шуре было совершенно понятно, как она теперь выглядит. Остальным изменения не были так заметны, ведь они видели бабушку каждый день.

— Хорошо, Андрюша, я — хорошо. А ты как?

Андрей был хорош собой. Не был он широк, как Васька, не был и утончён, как Паша. Всё было в нём — в меру. И костюм был у него — не дешёвый, и галстук был — в тон. Андрей закончил институт, и уже на последнем курсе начал работать в конторе одндй из ведущих нефтяных компаний.

Как он туда попал — до сих пор остаётся загадкой. Просто пришёл, и его взяли на испытательный срок. И он выдержал этот срок.

Проще говоря, Андрей оказался в нужное время и в нужном месте.

— Ба, я — прекрасно.

— Как там ваша новостройка?

— Уже отделочные работы начались.

Тут в бабушкину комнатку зашла Антонина. Нет, не успокоилась она. Глаза её устремлены были на старшего сына. И красивое его лицо, и дорогой костюм, и галстук — ранили сердце Антонины, так глубоко, что она держала руки у груди.

Чтобы сердце не выскочило, наверное.

— Андрюха, это всё хорошо, — сказала Антонина, но ты мне тут перед бабушкой…ты мне скажи, как на духу! Андрюха, ты не воруешь?

Андрей обнял мать за плечи.

— Эх, ма! Шакал я, шакал… Всё ворую, ворую… видишь, на стрёме тут стою…

Антонина сначала не поняла. А потом слова Василия Алибабаевича дошли до неё, и она опустилась на стул.

— Ах ты… Ах ты, редиска… нехороший ты человек! Да я тебя сейчас… Да я тебя сейчас выпорю!

— Пори! Пори меня, мама, пори!

— Да ладно вам! — сказала баба Шура. — Можешь его выпороть, Тоня, только не в моей комнате. Я всегда была противником телесных наказаний.

— А кто давал мне подзатыльники? — Антонина упёрла руки в бока и грозно посмотрела на мать.

— Ишь ты, вспомнила! — сказала баба Шура. — Я тогда молодая была, глупая…

— Ладно, прощаю, — сказала Антонина. — Прощаю обоих, и иду курицу вынимать.

— Как же всё-таки у тебя там с этим делом? С воровством? — спросила Андрея бабушка Шура, когда за Антониной закрылась дверь.

— Да как, ба, тебе сказать… — Андрей снял пиджак, повесил его на спинку стула, и ослабил узел галстука.

— Да как есть, так и скажи.

— Понимаешь, ба, прямого воровства, в моём положении, конечно нет. И быть не может, по определению. Иначе бы я и дня не удержался там, в своей конторе. Да и платят мне… Я получаю две тысячи баксов, не считая премий, и других выплат. Если учесть, что Лиза тоже получает не меньше шестиста… нормально получается.

— Конечно. Что же тебя смущает?

— Система, ба. Воровство заложено в самой системе. Как ее не назови. Хочешь — бизнесом назови, а хочешь — ещё как-нибудь. В самой системе добычи и распределения. В распределении доходов, в структуре потребления. И чем выше забираешься по служебной лестнице, тем больше ты становишься зависимым от этой системы. И поступать иначе, чем заведено в системе — просто нельзя. Тебя моментально проглотят. Или растопчут. И чем дальше ты туда забираешься, тем больше это становится понятным.

— Тебе предлагают повышение?

— Да. Это ещё не высокая ступень. На высокие ступени есть другие люди, кроме меня. От клерка до хозяина — дистанция огромного размера.

— Так не рвись вверх.

— Ба, я не рвусь вверх. Но я не могу быть на месте, ба. Меня изнутри толкает.

— Это неплохо, что толкает. Я понимаю, о чём ты говоришь. Меня тоже, хоть я уже старая, толкает изнутри, и заставляет что-то делать. Чего-то искать. Только имей в виду — когда толкает, надо удержаться, чтобы «башню не снесло». Как тут изволил выразиться один молодой человек…

— Ба, ну ты даёшь!

— Если повышение не чревато, его можно принять. И, пока ты будешь осваиваться на новом месте, ты попробуй принять другое решение. Возможно — то, что толкает тебя изнутри, может быть направлено в другую сторону? — бабушка Шура посмотрела на Андрея.

«До чего же хорош!» — подумала она.

— Всё, ба, решено! Я буду собирать спичечные этикетки!

— Вот-вот, очень полезное занятие. Можно ещё — марки собирать.

— Нет, ба, на марки — у меня денег не хватит. Чтобы собрать нормальную коллекцию марок, надо быть Ротшильдом!

— Ладно, тогда сойдут и спичечные этикетки, — сказала бабушка Шура. — Если ничего не придумаешь другого.

И потрепала солидного клерка за вихры.

Глава 11

Васька пришёл вечером с тренировки, и Пашка пришёл к ужину. Не так уж часто это и бывало, когда все собирались за одним столом.

— Внимание, внимание! Па, давай тост! — перекрикивая застольный гомон, громко сказал Андрей.

Василий Андреевич, похудевший, и какой-то ссутулившийся, встал, держа маленькую рюмочку с водкой. Этой рюмочки ему хватало на всё застолье.