Дыханье ровного огня

Посидит Андреич, скажет в пространство крепкое словцо… Вот и всё рационализаторское предложение.

— Да я уже и устроился, — сказал он.

— Куда?

— Охранником, в частное охранное предприятие. Сутки — через трое. Можно — через двое. А можно — двое суток — через двое.

— А вообще туда переехать — нельзя?

— А контора твоя как же?

— Договорился.

— Вася…

— Да ладно, Тоня. Прорвёмся. Нет таких преград, которых не брали бы большевики.

— Интересно, те большевики… в гробах своих не переворачиваются? — спросила Тоня.

Василий Андреич промолчал.

Глава 6

Бабушка Шура одолела Библию неожиданно быстро. И Ветхий, и Новый Завет.

— Неси мне, Паша, ещё книг по религии.

— Каких тебе, ба?

— Каких угодно. Теорию, и практику. Можно — «Жития святых». Эх, мне бы до церкви как-нибудь добраться…

— А можно ведь! — Пашка обрадовался, что у него появляется союзник. — Можно ведь, на такси.

— Да, хоть ненадолго…

Да, надолго — бабушка не могла. Конечно, операцию бабушке сделали. Но это была такая операция… Опухоль-то удалили, но… Конец кишки вывели бабушке на живот. Нельзя было иначе, так врач объяснил.

И всё содержимое кишечника выходило теперь через эту кишку, в специальный та кой мешок… Короче, надо было периодически всё вычищать.

Бабушка держалась стойко. Она сама меняла все свои приспособления. Иногда — с помощью Антонины.

Но никогда не жаловалась бабушка. Никто — ни слова жалобы не слыхал от неё. Даже на прогулки выбиралась бабушка иногда, когда хорошо себя чувствовала. И когда лифт работал. Только уходить от дома она не могла надолго. Не более, чем на полчаса.

— Ба… — Пашка не уходил.

— Чего тебе, Паша?

— Ба, я тут проходил возле реки…

— Ну, и что?

— Ну, так красиво было… Ба, я стих сочинил!

— Стихотворение сочинил? Прекрасно! — бабушка отложила книгу. — Прочитай! Или нет, давай, лучше я сама прочту. Давай твой листок. Так…

И бабушка начала читать Пашкино стихотворение. Читала она медленно, как бы взвешивая и смакуя каждую строку.

Ты видишь — вот вода, И вверх ногами — дом, Машины, города, Весь мир — вверх дном. Ты видишь — человек  Купается в реке, И дерево, и свет — В его руке. И мысль его спешит Неведомо куда, Нечаянно дрожит Вода, вода… Есть тайна — ты и он. Есть диво — ты и я. Есть тайна — почему? Как мысль твоя.

Бабушка опустила листок и какое-то время посидела молча.

— Ну как, ба?

— Это — твое первое стихотворение?

— Нет. Там у меня ещё есть. Только я их никому не показывал. Я и это не хотел тебе показывать… Только оно само вырывается. Там так красиво было… на речке. Ну как, тебе нравится?

— Стихотворение хорошее. Ты хорошо чувствуешь ритм и размер. Ты торопишься и выплёскиваешь в стихотворение все свои впечатления. Они, конечно, того достойны. Но я бы… изменила кое-что. Если хочешь, давай попробуем, прямо по строчкам. Только чур, без рыданий!

— Ба…

— Ну, ладно. «Ты видишь — вот вода,», а дальше, про дом — там бы я поставила не «и», а «в ней…».

— Почему?

— Потому что можно подумать, что они стоят рядом — и вода, и дом.

— «В ней — вверх ногами — дом». Так?

— Так, Паша. А дальше — я бы сказала:

В себе несёт вода Весь мир — вверх дном.

В себе! Потому что перечисление: «машины, города…» Ну, согласись, что здесь вообще перечисление это не вяжется. Не понятно, причём тут машины, и города, да ещё во множественном числе.

— Ну, а второй куплет тебе тоже не нравится?

— Второй — нравится. Но я бы сказала так:

Ты видишь — человек Купается в реке, И этот мир — дрожит В его руке.

Весь мир, а не дерево и свет. Как он их удерживает-то? Деревья со светом?

Пашка покраснел, и сидел уже — достаточно насупившись.

— А мир — как он удерживает? — спросил он, и вздёрнул нос вверх.

Мир — образ собирательный, а дерево — конкретный предмет. Ладно, дальше поехали.

— Ба, ну третий-то… не надо переделывать!

— Послушай, можно ведь вообще ничего не трогать. Стихи — материя тонкая, насилия не переносит…

— Ладно, давай…

— А вот третий-то мне и не хочется переделывать. Тут ты что-то такое ухватил…

И мысль его спешит Неведомо куда, Нечаянно дрожит Вода, вода…

— Хорошо? — оживился Пашка.

— Хорошо.

— А дальше?

— Ну, извини, Паша, тут я немного похозяйничаю. С последними строчками.

— Есть тайна — Я и Он. Есть диво — мир и я. Неведомый закон, Загадка бытия.

Теперь давай прочитаем, что же у нас вышло. Перепиши набело, и прочитай сам.

Пашка переписал. Почерк у него был мелкий. Буковки лепились одна к одной, как бисеринки. Бабушка Шура искоса поглядывала на него. Кажется, глазом было заметно, как щемило её старое сердце, и как разрывалось оно от любви к Пашке.

Но бабушка «хранила лицо», как говорят японцы.

Пашка читал:

Ты видишь — вот вода, И вверх ногами — дом, В себе несёт вода Весь мир — вверх дном. Ты видишь — человек Купается в реке, И этот мир — дрожит В его руке. И мысль его спешит Неведомо куда, Нечаянно дрожит Вода, вода… Есть тайна — Я и Он. Есть диво — мир и я. Неведомый закон, Загадка бытия.

— Ну, как? — спросила бабушка Шура. — Разница есть?

— Ба… Это же совсем другое стихотворение!

— Да нет, не другое. Это твоё стихотворение, но в моей обработке. Мы постарались сохранить твоё впечатление, но немного добавили моих мыслей. Однако твоё стихотворение и без моей обработки имеет право на существование.

— А в чём же разница?

— Чем больше стихотворение в себе содержит, тем в большем количестве сердец оно найдёт отклик. Обработав его таким образом, мы расширили его диапазон.

— Класс… Ба, а ты сама стихи писала?