Дыхание Голгофы

– Не спишь? – спрашивает она вкрадчиво, как давным-давно.

– Пробую, - отвечаю я, ловя себя на неожиданном волнении. «Господи, сделай так, что все, что я слышал было шуткой, вот такой идиотский способ проверки, что все у нас, как прежде», - так и ударило в голову.

– Я принесла тебе подушку. А то эта, как камень. Подними голову, - говорит она и просто, легко меняет подушку. И, не дав мне опомниться, предлагает. – Может сделать тебе укол обезболивающий? Болит нога-то?

– Больше душа… Только, думаю, анестезия ей не поможет. Скорее - хирургия.

– Ну, специалисту виднее, спокойной ночи. Я закрою дверь, чтоб тебя не будить утром.

И сразу следом, легкий хлопок двери и уходящие в вечность шаги бывшей жены.

Странно, но после исчезновения Галины на меня нашло тупое, на грани равнодушия, спокойствие. И в голову тотчас полезли картины службы, но не Афган, нет, а те, самые первые, полные красивых иллюзий и надежд гарнизонные зарисовки – вот здесь, в энском подразделении энского военного Округа. С офицерской общагой, с веселой, острой на язык братией, с нашей кафешкой, со скромным застольем торжеств, танцами по субботам. И, конечно, с молоденькой Галей. И с этим сладким багажом я так и вломился в прозекторскую госпиталя в Баграме. Трупы один за другим выгружают из «Урала» солдаты в белых халатах. А я ставлю свою роспись в журнале передачи. Следом за фамилией, званием, должностью и номером части. Как я сам держусь – не знаю. Меня, кажется, подпирает густо и толсто перебинтованное бревно ноги. Тут же рядом суетится в белом халате старик с лицом Рериха. Он как-то странно, с щенячьим подобострастием заглядывает мне в глаза и видеть мне его не приятно. Сейчас от его взгляда исходит какой-то сладкий страх и одновременно любопытство. И я догадываюсь – он ждет, когда же я спрошу его о дочери. И я готов, но тут вдруг появляется замполит Чудов.

– Не путайся здесь, капитан, - говорит он мне жестко. – Ложись вот на каталку и жди.

Он провожает меня до каталки и помогает лечь.

– А чего ждать-то? – спрашиваю я.

– Отправки. Сейчас вот ребяток подготовим.

Тут мне хочется сказать Чудову, что документы на каждого из убитых сверены. Но Чудову не до меня. Он торопится. Я только вижу, как моих ребят снимают со столов и укладывают в цинк. И огромный человек с брезентовым фартуком поверх халата, отчего-то подмигнув мне, надвигает на глаза черные очки. «Это пайщик» - с ужасом догадываюсь я.

– Извини, капитан, но лететь нам всем «черным тюльпаном». Тебе повезло, - опять возникает передо мной Чудов.

– Ну да, это я уже слышал от Львова. Так он этот транспорт имел в виду? Шутник, - говорю я.

Тут Чудов берет мою руку:

– Терпи, боярин. Поехали.

И кто-то как будто толкнул тележку и передо мной открылась вдруг гигантская пасть самолета. «Черт возьми, сколько же здесь цинка?!» - с ужасом подумал я, а рядом идущий замполит, сует мне фляжку.

– Хлебни, доктор. Это родниковая вода. Наша родимая…

И я жадно припадая к фляжке, просыпаюсь от дикой жажды.

– Что там тебя, черти рвали? – слышу я знакомый басок тестя.
– Стонал.

Он появляется откуда-то сбоку. Он весел, как прежде.

– Уже полчаса тебя караулю. Спал крепко, жаль было будить, а потом вдруг задергался, застонал. Афган, небось, на посошок?

– Афган, - приподнимаюсь я и протягиваю ему руку. – Здравствуйте, Сергей Сергеевич.

– Ну, здравствуй, здравствуй, дорогой, - пожимает мою руку тесть, и сунув усмешку в седой, некогда гусарский ус, прибавляет. – Эти сны теперь на всю жизнь. Привыкай.

– Во рту все пересохло. Язык кожаный, вроде и не пил ничего такого. Одно шампанское… - проговорил я, высвобождая руку из мягкого пуховичка тестевой ладошки.

– Значит, я подоспел вовремя… с пивком, - запустив лучики лукавых морщинок под глаза и поигрывая улыбкой, сказал Сергей Сергеевич. А я подумал в сердцах: «Чему он радуется?! У нас семья рухнула, а с него, как с гуся вода» - Ну, айда к столу. Пивка попьем и, как там у вас говорят -погутарим.

– Да уж погутарили вчера, - вздохнул я и встал. Тесть любезно подал палочку. Я взял и отставил. Надо привыкать без нее. Шагнул. Тесть конвоировал следом до ванной. – Я быстро, Сергей Сергеевич.

– Есть. А я пока лужайку подготовлю, - засуетился тесть. – Коньячок. А может все-таки, холодненького пивка пока?

– Давайте…

– Баварское, - подал он мне откупоренную бутылочку. – По спецзаказу, лично для защитников Отечества.

– Спасибо. – Меня стала забавлять хлопотливая услужливость полковника. Впрочем, он всегда был таким. И если сейчас и хитрил, то самую малость.

Я не заставил себя долго ждать. А тесть, в свою очередь, наскоро наметал на стол вчерашние деликатесы и, гася улыбку, заключил:

– Похоже, пировали вы вчера не густо. Видать не до еды было.

Я промолчал. Честное слово меня не очень грело погружаться во вчерашнее.

– Может, по коньячишке за возвращение? – спросил Сергей Сергеевич. – Если ты думаешь, я каким-то боком в оппозиции…

– Не надо, Сергей Сергеевич. Конечно, я не думаю, что вы поддерживаете выбор дочери… Ну не судьба и все.

– О каком выборе ты говоришь, сынок? – глубоко вздохнул тесть, так что морщинки у глаз выгладились и лицо как-то нехорошо, гневно заострилось. – Ты бы глянул на этот выбор. Мужик немногим моложе меня. Двое взрослых детей. Только и достоинство, что профессор, доктор наук, какое-то там светило. В общем, заболтал девку. – Тесть между тем откупорил бутылку коньяка, прицелился в мою рюмку, но я перекрыл ладонью. – А я выпью. Прости. Только мне кажется, залетела доченька моя, а когда уж деваться было некуда придумала себе любовь. Господи, у нее и мать была такая же шелопутная. На одного мужика глянет - двоих жалко. Царство ей небесное. Тут у нас с Галкой такие бои были! Какое там?! «Люблю», хоть убей. Хотел я тебя подготовить в письме, чтоб помягче удар ты принял. Но слов подходящих так и не нашел.

Тесть, наконец, опрокинул рюмку и тотчас налил себе другую. Выдержал паузу, лысину потер. То, что он не лукавил – было очевидно. А я так и держал бокал с пивом. Жажду утолил, а есть не хотелось. За столом зависла тяжелая пауза. Тесть основательно расстегнул пуговицы форменной рубашки, как-то размяк. Потом заглянул мне в глаза, точно спрашивая разрешения, и, видно, ничего не найдя в них желаемого, поднял рюмку, выпил.

– Конечно, осточертели тебе эти разговоры, - сглотнув тяжеловатый ком, выдохнул он. И вдруг, ухмыльнувшись, встряхнул головой. – Ну, гусь лапчатый. Черную свою «Волгу» подгонит к клинике, в которой Галка работала, очки роговые бросит на глаза, весь, мать твою, на понтах. Даже моя Эльвира запела: «Он такой импозантный, такой импозантный. Конечно, Галкин инвалид ему не конкурент». Думали-то, что ты там тяжелый совсем.