Дым

– Мистер Спенсер невиновен, – безапелляционно провозглашает Суинберн, будто выносит судебный вердикт. – Я провел собственное расследование происшествия прошлой ночью. Здесь все ясно. Во всем виноват этот мальчик. Он сильно дымит. Он инфицировал Спенсера.

– Инфицировал? – Ренфрю улыбается. Его едва слышно, потому что стук становится громче. – Это же медицинский термин, мастер Суинберн. Обычно вы их не употребляете. Однако вы правы, дым инфицирует. Боюсь только, что это явление понимают ошибочно. Вот почему я настаиваю на том, чтобы оба ученика приняли участие в завтрашней экскурсии.

Заявление доктора Ренфрю сопровождается взрывом выкриков и голосов, но Томаса больше всего пугает то, что сердце его, по-видимому, остановилось: раздается последняя громкая дробь, а потом – ничего.

– Так быть не должно, – повторяет снова и снова кто-то из учителей – Хармон? Уинслоу? – высоким, визгливым голосом, и эта фраза как нельзя лучше передает смятение Томаса.

Мгновение спустя распахивается дверь, и на пороге возникает невысокий, растрепанный Крукшенк, школьный привратник, и смущенно произносит среди внезапно наступившей тишины:

– Просим прощеньица. Стучал, пока костяшки в кровь не сбил. Никакого ответа. Послание для мастера Фойблса меж тем. Как бы это, срочное. Будьте добреньки.

Обозначенная таким образом персона приходит в ужас.

– Не сейчас, ты, дубина! – кричит Фойблс, бежит через всю комнату и за руку вытаскивает привратника наружу. В прихожей они продолжают беседовать – шепотом, но достаточно громко, чтобы приковать к себе всеобщее внимание.

– Дак вы сами все твердили, чтоб тотчас, – доносятся оправдания Крукшенка.

– Но нельзя же врываться таким вот манером, – распекает его Фойблс. – Вот дубина стоеросовая.

Тем не менее он пребывает в приподнятом настроении, когда закрывает за привратником дверь и возвращается в кабинет директора.

– Посылка прибыла, – сообщает он с широкой улыбкой и триумфально потирает ладони, но царящая в комнате атмосфера напоминает ему о том, что здесь произошло. Он подавленно ретируется в угол и прячет лицо в носовой платок, якобы собираясь прочистить носовые проходы. Наподобие стрелки компаса, на время отклонившейся под действием магнита, внимание присутствующих вновь обращается к Ренфрю, который по-прежнему стоит в центре кабинета. Но негодование, которое последовало за его заявлением, уже спало, и в голове Томаса наконец наступает ясность.

Он потерян.

Но все-таки поедет в Лондон.

– Есть ли возражения? – спокойно интересуется Ренфрю.

Суинберн меряет его яростным взглядом, потом поворачивается к нему спиной и обращается к директору:

– Мастер Траут, этот юноша – носитель болезни среди наших подопечных. Его следует немедленно отослать из школы.

Он не снисходит даже до того, чтобы указать пальцем на Томаса. Но Траут мотает головой:

– Невозможно. У него могущественный покровитель. Больше не желаю слышать об этом.

Суинберн открывает рот, но Траут уже поднял свою тушу из кресла.

– Наказание пусть назначит мастер этики и дыма. Инструкции совета управляющих звучат недвусмысленно. Если мастер Ренфрю считает, что завтрашняя поездка пойдет этим пансионерам на пользу, то так тому и быть. Помимо этого… – Он вопросительно смотрит на Ренфрю.

– По возвращении я буду работать с каждым из них индивидуально, господин директор. Ускоренный курс перевоспитания. – Ренфрю избрал примирительный тон. – И если это послужит к вашему успокоению, дражайшие коллеги, здесь у меня заготовлен перечень страниц из «Книг дыма», которые они станут переписывать. Из третьего тома. – Его взгляд останавливается на Суинберне. – Те места, которые подтверждены последними исследованиями. Чего нельзя сказать об остальных частях книги.

Он отдает Томасу и Джулиусу листки с перечнем страниц, но задерживается возле старшего ученика.

– Еще кое-что, мистер Спенсер. Эти ночные испытания. Они должны прекратиться. Я один уполномочен проверять моральную чистоту учеников этой школы.

Суинберн слишком разъярен, чтобы сдержаться:

– Но наша школа славится своими традициями. Только глупец станет вмешиваться в…

Ренфрю не дает ему договорить. Тон его становится холодным и жестким:

– Настает новая эра, мастер Суинберн. Вам стоит поскорее привыкнуть к этой мысли.

Он жестом велит ученикам подняться и чуть ли не выталкивает обоих за дверь. В прихожей Томас и Джулиус на минуту останавливаются. Оба совершенно сбиты с толку. Впервые между ними проскакивает искра симпатии – они вместе подверглись опасности и уцелели. Потом Джулиус вскидывает голову.

– Ненавижу тебя, – говорит он и уходит. От его кожи не поднимается даже тончайшей струйки дыма. Томасу остается только теряться в догадках: почему ненависть Джулиуса священна и чиста, а его собственная настолько грязна.

– Вот ты где! Я везде искал тебя.

Чарли находит его перед самым отбоем. Такова школа: здание может быть сколь угодно большим, но спрятаться невозможно. Каждый уголок находится под надзором, каждый час жизни школьников контролируется. Пустые помещения запираются, в коридорах не протолкнуться, на лестницах стоят привратники, а на улице чертовски холодно.

– Говорят, что был трибунал. В кабинете Траута.

– Да.

Чарли начинает что-то говорить, умолкает, смотрит Томасу в лицо. В его глазах столько заботы, что Томас отводит взгляд.

– Что они с тобой делали?

– Ничего.

– Точно?

– Да.

Разве можно рассказать о таком? О том, что он инфицирован. О том, что в нем растет зло, такое черное и страшное, что даже Ренфрю боится. О том, что однажды утром он проснется и сделает что-то чудовищное. О том, что в его роду укоренился преступный порок.

О том, что опасно иметь такого друга, как он.

Поэтому он говорит:

– Мне разрешили участвовать в экскурсии. – И еще: – Посылка прибыла. Та вещь, которую они ждали. Крукшенк пришел и сообщил им.

Чарли смеется, когда слышит об экскурсии, смеется от облегчения и радости, что они поедут вместе. Его счастье выглядит таким простым и чистым, что Томасу становится стыдно перед другом. Он извинился бы, а может, и признался бы, но Чарли берет его за руку и говорит:

– Пойдем к нему. К привратнику Крукшенку. У нас есть еще несколько минут.

И он срывается с места, тянет за собой Томаса.

– Он любит меня, этот Крукшенк. Я иногда захожу к нему поболтать. Он расскажет мне, что это за посылка.