Дырка от бублика

— И ее подозревают в убийстве мужа? — с вызовом спросила Элла.

— Именно! Могу себе представить, как все происходило. Она хотела поиграть в Золушку и танцевала со сковородками в руках на кухне. И тут некстати вошел муж. Бэм-с! Он получил сковородкой по голове. Или она хотела прихлопнуть муху, которая спала меж оконных рам, но неожиданно проснулась и принялась перелетать с тарелки на тарелку. И тут опять некстати зашел муж. Бэм-с! Муха была убита вместе с благоверным.

— По-моему, это не повод для шуток, — вздернула подбородок Элла. — Я не верю, что эта милая девушка могла совершить такое страшное злодеяние.

— Эта милая девушка! — сладким голосом повторил Овсянников и сложил руки под подбородком.

В этот миг Элла яростно ненавидела его близко посаженные крокодильи глазки и слегка смещенный в сторону нос. И эта образина еще будет выступать по поводу ее внешности!

— Эта милая девушка, — не пожелал сдаваться он, — едва не пустила в расход кучу народу. Муж — ее первая настоящая жертва. Раньше были другие потенциальные жертвы среди мужского населения страны, однако им каким-то образом удалось избежать ужасной участи.

Овсянников принялся перечислять, сколько кто сломал ребер и ног, в какие попадал ситуации, как только связывался с «милой девушкой» по имени Элла. За время его прочувствованного монолога она вспотела, как болезненный младенец, завернутый любящей мамочкой в три одеяла. Вся ее жизнь прошла перед ней! Только в изложении Овсянникова все выглядело гораздо ужаснее, чем она себе представляла до сих пор. Может быть, она действительно генетическая аномалия? Может быть, ей следует уехать на Индигирку и сидеть там в сугробе до самой смерти?

— Мне придется проверять все ее связи, — сказал Овсянников. — Кстати, у нее есть особые приметы. — Элла напряглась. — Родимое пятно на левом плече, шрам под коленкой и три маленькие родинки за правым ухом. Идут в ряд, словно нарисованные. Впрочем, я узнал бы ее сразу, если бы увидел.

«При нем можно ходить только в брюках и кофтах с длинными рукавами, — тотчас же сделала вывод Элла. — И не отгибать правое ухо».

Когда она наконец ушла в ужасном настроении в свою комнату со списком поручений на завтра, Овсянников позвонил Диме Шведову и шепотом сказал:

— Послушай, Дим, прям не знаю, что делать! Мне кажется, твоя Бэлла в меня втюрилась. Да ничего я не придумываю! Она так странно себя ведет! Стоит мне подойти к ней поближе, как она начинает дрожать, словно маленькая собачка. Лоб у нее покрывается испариной. Или, может, она меня боится? Нет? Ты тоже думаешь, что влюбилась? А я, значит, должен вести себя как джентльмен. Угу. Но если она зачахнет, ты сам будешь виноват.

Положив трубку, Овсянников, насвистывая, отправился на кухню за минералкой и в коридоре наткнулся на свою новую соседку. Она на цыпочках вышла из ванной и тихо-тихо закрыла дверь. Потом повернулась и, рванув с места в карьер, впечаталась в живот хозяина квартиры.

— Уй! — сказал он, потому что новая секретарша пребольно наступила ему при этом на ногу.

Поскольку Элла была в короткой ночной рубашечке, она тут же вспомнила о своих особых приметах и повернулась к Овсянникову тем плечом, на котором не было родимого пятна. И присела, чтобы он, не приведи господи, не разглядел шрама под коленкой. Уши ее были закрыты распущенными волосами, которые от воды уже завились на лбу в предательские колечки.

Овсянников, которого напугали странные телодвижения, схватил ее за плечи и встряхнул.

— Пустите меня! — с надрывом выдохнула она и, оттолкнув его двумя руками, бросилась бежать. Дверь ее комнаты хлопнула, и все стихло.

— Вот это да! — пробормотал детектив. — Никогда не жил в одной квартире с собственной секретаршей. Оказывается, это страшно увлекательное дело!

* * *

На следующий день Элла решила, что ей нужно побывать на месте преступления. То есть в своей квартире. Принять решение и то оказалось нелегко, а уж заставить себя осуществить задуманное и подавно. Ей чудилось, что все соседи предупреждены о том, что ее необходимо поймать и сдать в милицию. Поэтому она поглубже надвинула шапку на лоб, завязала ее уши под подбородком и опустила на глаза меховой козырек. Потом до самых очков замоталась шарфом.

Самое обидное, что каждая собака во дворе ее узнавала. С ней здоровались все, кто попадался навстречу. Одна тетка из соседнего подъезда даже решила высказать ей свои соболезнования. Тетка была из тех, которые все свободное время посвящает разговорам — по телефону и живьем. Если бы Эллу ловили, она бы знала. Но, судя по ее реакции, никаких слухов на этот счет не ходило, поэтому Элла слегка успокоилась и, заранее достав ключ, взбежала по лестнице на свой этаж.

Некоторое время назад дверь была опечатана, но потом в нее кто-то входил. Коврик валялся вверх ногами, и Элла подумала: не сидит ли внутри засада? Однако нет — когда она вошла, никакой засады там не оказалось. В квартире стоял чужой запах, но и только. Схватившись за горло рукой, она заглянула в кухню, но ничего особенного не увидела.

Делать здесь было решительно нечего. Элла прямо в сапогах прошла по коврам к шкафу и побросала в пакет кое-что из вещей. Потом заперла дверь и позвонила в соседнюю квартиру, где жила одинокая поэтесса Юлия Юшкина. Большую часть суток она проводила дома и могла что-нибудь слышать в ночь убийства.

— Элла, — мрачно сказала та, появившись на пороге в ужасных тренировочных штанах и свитере по колено. — Ваш муж накануне смерти ругался матом.

— А не могли бы вы… — Элла сделала в воздухе затейливый жест рукой. — Рассказать все как-нибудь поподробней?

— Как он ругался? — удивилась Юлия и подняла соболиные брови к самой кромке волос.

— Вообще все, что вы слышали.

— Я не только слышала, но и видела, — торжественно сообщила Юлия. — Видела, как он пришел домой. Вышла, знаете ли, за газетой, а он как раз появился из лифта. Припал животом к двери и начал возиться и сопеть.

— Что-то я не совсем поняла, — перебила Элла. — Игорь что, был пьян?

— Нет, ну что вы? Зачем пьян? Просто он прижимал коленкой к двери портфель и одновременно вставлял ключ в замок. Я ему говорю: «Игорь, вам лучше поставить его на пол, тогда дело пойдет». А он отвечает: «Не могу, Юлечка, он слишком ценный».

— Вы уверены, что это был именно портфель? — немедленно спросила Элла.

Дело в том, что у Астапова никогда не было портфеля. «Дипломаты» были, и папки были. Портфелей не было.

— Конечно, уверена! — воскликнула Юлия. — Я же не слепая! Такой коричневый с двумя серебряными замочками.

— Так что, он ругался матом, потому что у него дверь не открывалась?

— Нет-нет, при мне бы он себе этого не позволил! — испугалась Юлия. — Это было позже, уже к ночи. Точное время не могу назвать — меня уже милиционеры с этим временем наизнанку вывернули. Но я никогда не смотрю на часы — я живу ощущениями! Просто было темно и лифт давно не шумел. Поэтому я и решила, что уже ночь.