Дюма
Шрифт:
Мать Санто-Мели к Турру не пустили, она пошла к Дюма, тот устроить встречу с Турром не смог, но выхлопотал разрешение повидаться с сыном, сам с ним разговаривал. «Я говорил о нем с большинством чиновников, но они были настолько безразличны, что, казалось, не понимали, кого я имел в виду. Если мне удавалось им втолковать, они говорили: „А, бандит, которого расстреляют завтра?“ Боже мой! Как можно быть судьей или прокурором — человеком, который ежедневно требует отнять жизнь одного из своих собратьев, — и сохранять добрую улыбку и ясный взгляд? Я могу понять пыл охотника, что в запале безжалостно убивает все, от перепелки до кабана, не жалея одну и не боясь другого, но я не могу назвать спортсменом человека, который скручивает шею цыпленку или режет горло свинье». (Слово «спортсмен» употреблялось в значении «играющий честно», «поступающий по-джентльменски».) На суде «обвиняемый утверждал, что его действия были санкционированы прокламациями революционного комитета Палермо… У него было три или четыре сотни человек, так что он вынужден был добывать пропитание всеми возможными средствами. Что касается сожженных домов, то были дома, из которых стреляли в его людей, и он защищался. Он просил взвесить услуги, которые он оказал восстанию, и зло, которое он сделал, и судить беспристрастно». Процесс длился три дня, и дело отправили на доследование.
Все это время экспедиция не знала, что делается на материке, наконец попалась газета: 25 июня Франциск II дал Неаполю конституцию. «Поскольку то была третья конституция, которую давали Неаполю и потом отменяли, не много доверия было и к этой». Гарибальди готовился к бою с неаполитанским флотом. Турр дошел до Катаньи, там Дюма и его спутники сели на «Эмму»: надо определиться, что делать дальше. Дюма хотел следовать за Гарибальди и помочь с покупкой оружия, написал ему, 7 июля получил «добро» от его сына Менотти; 8-го «Эмма» отплыла на Мальту, и там произошла ссора, в результате которой Эмили, Поль Парфе, Канапе и, разумеется, Василий остались с Дюма, остальные покинули «Эмму». Лакруа писал родителям, что Дюма его «бросил без гроша». Дюма утверждал, что его спутники не хотели ездить за Гарибальди, а желали продолжить круиз, и расстались они мирно. Но спутники Дюма уехали не домой и не в круиз, а в Сирию, где провели несколько лет в качестве военных корреспондентов. Парфе в письме Мишелю Леви намекнул, что дело в женщине: Дюма «пытался отодвинуть молодого человека», видимо Лакруа, от Эмили. (Измена, вероятно, была, так как потом, когда они с Эмили разошлись, он писал, что простил ей «нечто», но после «этого» совместная жизнь невозможна.)
14 июля «Эмма» вернулась в Катанью, там Дюма ждало письмо от Гарибальди: надо купить оружия и красной ткани для рубашек. «Гарибальдиец в синей или белой рубашке — не гарибальдиец вовсе». Надо было найти в море Гарибальди и получить распоряжения насчет денег. 17-го отплыли, 18-го пересекли залив Мессина: «Город ждал бомбардировки с минуты на минуту и выглядел как умирающий человек…» Издали видели перестрелку между кораблями Гарибальди и неаполитанцев, 19-го сошлись у мыса Милаццо, Гарибальди дал бумагу к муниципалитету Палермо: открыть кредит на 100 тысяч франков; Дюма сказал, что хочет издавать в Палермо газету, и получил добро. Но в Палермо ему заявили, что бумажка ничего не значит: Гарибальди убьют — кто погасит кредит?
Гарибальди убит не был, а 20 июля разбил неаполитанцев при Милаццо и овладел всем островом. Он телеграфировал Дюма, чтобы тот взял кредит в банке, там его выдали, но только на 60 тысяч. Договорились: Дюма едет в Марсель за мушкетами и карабинами, другой человек — в Льеж за револьверами. 28 июля «Эмма» пришла в Мессину, там еще раз встретились с Гарибальди (он готовился к экспедиции на материк), оттуда Дюма с Эмили (беременной) 29 июля отплыл в Марсель на пассажирском пароходе — так быстрее. (В те дни на Сицилии произошло восстание крестьян против гарибальдийцев в деревне Бронте, 150 человек были казнены без суда. Он, разумеется, знал об этом. Но писать не стал.) 31-го пароход остановился в Неаполитанском заливе, прибежали люди, спрашивали, где Гарибальди, Дюма счел их провокаторами, отказался отвечать. Вот за какие пассажи в его путевых заметках (и мемуарах) над ним смеялись, вот что раздражало:
«— Ведь вы г-н Александр Дюма? — спросил один из них.
— К вашим услугам, — ответил я, — но с кем имею честь?
— Я офицер полиции…
— Я здесь под защитой французского флага, — сказал я, — и если вы собираетесь остановить меня…
— Остановить вас! Вас, автора „Корриколо“, „Сперонары“! Но, месье, мои дети изучают французский по вашим книгам! Остановить вас! Что за мысль!»
На следующий день — остановка в порту Папского государства Чивитавеккья, Дюма сойти на берег не позволили: он прогневал папу, опубликовав брошюру «Папа против Евангелий», в которой писал, что нехорошо наместнику Господа добиваться земной власти и денег, рассказал историю папства: убийства, прелюбодеяния, стяжательство. Не удалось установить, где она была опубликована впервые — до нас дошло неаполитанское издание 1861 года, где к основному тексту прилагались письма журналисту Артуру де ла Героньеру, автору брошюры «Папа и конгресс», призывавшей папу отказаться от светской власти, его антагонисту Дюпанлу, епископу Орлеанскому, и кардиналу Антонелли, секретарю Пия IX. Следствием этой брошюры, вероятно, стало то, что в 1863 году Пий включил романы Дюма в «Индекс запрещенных книг» и они там числятся до сих пор. Брошюру, совсем забытую, нашли в Италии в 1921 году, хотели переиздать, но Муссолини запретил. Во Франции она вышла в 1860 году и никого не заинтересовала. Элифас Леви: «Пусть Дюма напишет великолепную утопию или найдет удивительное решение религиозной проблеме — его открытия сочтут только забавным капризом романиста, и никто не примет их всерьез…»
4 августа высадились в Марселе, Эмили уехала к родителям, Дюма занялся покупками. Горман: «Он провел шесть приятных дней в роли собрата Гарибальди. Он надувался от важности, заказывая оружие и боеприпасы, и исчез так же стремительно, как прибыл». Как легко, играя словами, написать что-нибудь гадкое! «Надувался от важности» — а что, биограф видел, как он «надувался»? «Приятных дней» — откуда биограф знает, приятны они были или нет? «В роли собрата» — почему в роли, если его послали как армейского снабженца? «Исчез стремительно» — а что, если бы он «исчез постепенно», это говорило бы в его пользу? Сколько нужно было дней, столько и пробыл, сделал покупки и уехал. Шарль Гюго (сын Виктора): «Революция — его профессия… В Париже, Риме, Варшаве, Афинах, Палермо он по мере сил помогал патриотам, когда они оказывались в отчаянном положении. Он дает советы мимоходом, с видом человека, крайне занятого, и пусть люди поспешат ими воспользоваться, ибо до конца недели он должен сдать еще 25 томов». Доброжелательно, но с каким высокомерием! Отчего «мимоходом», если он посвятил итальянским делам несколько лет жизни? Да, человек шумный, много говорит о себе. Но вы почитайте, что он пишет о федерации и конфедерации, о тонкостях итальянской политики… Почему же «мимоходом»?
Он купил 500 карабинов, 950 винтовок, патроны — все расписал, что почем. По его словам, незнакомые люди приходили и давали деньги, он добавлял свои — всего потратил 91 тысячу франков. Вернулся на пароходе, для оружия нанял
грузовое судно. 14 августа в Мессине пересел на «Эмму», 16-го был в Салернском заливе, оружие подвезли, сдал его помощнику Гарибальди и узнал, что Виктор Эммануил вызвал генерала в Турин и намерен препятствовать походу на материк. Но это был отвлекающий маневр Кавура: 19 августа Гарибальди под прикрытием пьемонтского флота высадился на материке и разбил неаполитанцев при Монталеоне. Неаполь в смятении, на «Эмму» приходили праздновать и узнавать новости те, кто ждал Гарибальди, никто толком не понимал, что делается. В городе говорили об «Эмме»: зачем пришла, зачем стоит, не может быть, что просто так: надо полагать, ее владелец — доверенное лицо Гарибальди, а Гарибальди вот-вот разобьет короля, надо успеть перейти на сторону победителя. Началось паломничество чиновников всех рангов на «Эмму». Дюма, по-видимому, не очень старался опровергать слухи о его особой миссии. Он получил письмо от министра внутренних дел Неаполя Либорио Романо, который пытался выяснить, какова миссия «Эммы». Дюма ему отвечал, что умному человеку стоит перейти на сторону Гарибальди, а тому писал: «Романо в Вашем распоряжении с как минимум двумя министрами… При первой возможности, которая освободит его от присяги, он объявит короля смешенным, а вас — диктатором».24 августа «Эмма» перебралась в Неаполитанский залив, там всё то же: приходят люди, приносят сплетни, спрашивают новости. Был Романо, приходили представители «Комитета действия», революционной организации, созданной Филиппом Агрести и Джузеппе Либертини, спрашивали, не пора ли учредить Временное правительство. «Я ответил, что не уполномочен обсуждать такой серьезный вопрос, но так как мне оказали честь, консультируясь со мной, я сказал, что формирование временного правительства не кажется мне такой уж срочной необходимостью и достаточно одного временного диктатора; на мой взгляд, это должен быть Романо. Я добавил, что, поскольку я никогда ничего не скрывал от Генерала, то немедленно напишу ему и расскажу об их визите. Этот ответ вызвал у делегации такую бурю эмоций, что один из ее участников оставил „Эмму“, забыв на борту свою шляпу, да так за ней и не вернулся». Сочиняет, не могли серьезные люди ходить к нему советоваться? Но вспомним, что не было телевидения, радио, телефонов, и представим ситуацию: по слухам, правитель вот-вот сбежит; по слухам, придет новый грозный человек; узнать о планах этого человека никто ничего не может, ибо с ним нет связи; корабль, стоящий в порту, принадлежит, по слухам, доверенному лицу этого человека; как не прийти, не попытаться прощупать обстановку — вдруг ему известны намерения Гарибальди? Наверное, то были самые счастливые дни в жизни Дюма…
1 сентября он писал Гарибальди: рекомендовал сделать Романо наместником и просил для себя должность руководителя археологических раскопок в Помпеях. Они были начаты в 1748-м, в последние годы их вел археолог Джузеппе Фиорелли, но в 1848-м он попал в тюрьму за политику и работы остановились. Дюма об этом, разумеется, знал. Но думал, что справится не хуже ученого. «Вы хотите, чтобы журналисты, художники, живописцы, скульпторы и архитекторы всего мира возликовали? Тогда издайте декрет: „Исследования в Помпеях должны быть возобновлены, как только я войду в Неаполь“. Подпишите: „Дж. Гарибальди, Диктатор“». Он в каждом письме просил Гарибальди (разумеется, безрезультатно) называть себя диктатором — для внушительности. Да, демократия, да, республиканские идеалы, а все же есть частица сердца поэта, что при слове «диктатор» сладко трепещет; что-то романтическое, былинное, мужественное; вы едва ли найдете много литераторов, которые совсем не верили в «доброго диктатора»… Он звал генерала в Салерно: не нужно даже армии, все готовы его признать. 25 августа: «Нет ничего более удивительного, чем то, что сейчас происходит у нас на глазах. Трон не падает или шатается, он просто рассыпается. Этот бедный маленький король не понимает, как его вдруг поглотили волны этой странной революции. Он задается вопросом: что он сделал, как получилось, что никто не поддерживает его, никто не любит? Он ищет, что за невидимая рука гонит его. Это — рука Господа».
2 сентября Франциск II сказал французскому послу, что прибывшие на «Эмме» баламутят людей и должны убраться. Посол передал: если шхуна не уйдет, по ней откроют огонь. Отошли в залив Кастелламаре, теперь новости и сплетни привозили на лодках. 3 сентября узнали, что Гарибальди высадился в Калабрии. 6-го Франциск решил покинуть Неаполь, и Дюма тут же сменил тон по отношению к нему, отмечая «благородное нежелание проливать кровь». 8-го — «молния»: накануне Гарибальди вошел в Неаполь, Романо назначен главой временного правительства, неаполитанские войска отступили в Капую. В тот же день «Эмма» вошла в Неаполь; как пишет Дюма, Гарибальди, увидав его, вскрикнул от радости, и они, плача, обнялись. Опять не верят, хотя что тут такого? Почему человеку не обрадоваться, встретив своего биографа, не обнять его — ну, может, и без слез… 14 сентября Дюма указом Романо был назначен на должность «хранителя древностей», включавшую руководство Национальным археологическим музеем. Поселили его (наряду со многими чиновниками) в Кьятамоне, бывшем королевском дворце. (Улица, на которой дворец стоял, теперь называется именем Дюма.) Одно плохо: Гарибальди отправил Романо в отставку и назначил наместником своего соратника Агостино Бертани (а Кавур еще прислал вице-наместником своего человека Джорджио Паллавичино). Сам Гарибальди почти сразу уехал — двигать армию на север.
Дюма, оставшийся без обоих покровителей, занялся древностями. О его деятельности по организации раскопок принято писать в юмористическом тоне, но тогда ее так не воспринимали. Мир действительно возликовал, 9 октября «Нью-Йорк таймс» писала: «Все путешественники и любители археологии рады узнать, что Помпеи и Геркуланум попали в руки Александра Дюма и он получил право открыть их красоту миру». Но сразу возникли проблемы. Гарибальди, не доверявший Дюма как специалисту и назначивший его на пост, видимо, чтобы отблагодарить и отделаться, дал крохотный бюджет и просил только сфотографировать руины и разослать снимки в газеты. Дюма же хотел вести раскопки и реконструировать хотя бы одно здание. Он намеревался выписать из Парижа ученых и художников, но на это нужны деньги; он обращался с просьбами к Виктору Эммануилу, но ответа не получал. Все же нанял 500 рабочих и начал подготовку к раскопкам. Но 20 декабря король назначил на его место того, кому оно принадлежало по праву, — Фиорентино. Музей ему пока оставили: занялся каталогизацией. Известна по крайней мере одна серьезная работа, проделанная (хотя не полностью) под его руководством: каталог «Ракколты порнографики», коллекции эротических скульптур и фресок из Помпеи. Она была создана в 1819 году, но в 1849-м, дабы не оскорблять верующих, ее закрыли и отправили в сырой подвал. Дюма и его сотрудники составляли каталог и приводили в порядок экспонаты до 1863 года, когда Виктор Эммануил и на должность директора музея назначил Фиорелли. (При Муссолини коллекцию спрятали по тем же соображениям, что и в первый раз.)