Дюрер

После этой встречи еще больше укрепился Дюрер в мысли о необходимости поездки. Скорель сказал: большое влияние имеет Маргарита на племянника. Впрочем, об этом Дюрер слышал и раньше. Только вот беда — ныне, не получив подарка, даже королевские особы никаких дел не решают. А что может подарить Маргарите он, художник-ремесленник? Только один подарок был у него — портрет Максимилиана. Все-таки память об отце должна быть дорога Маргарите. Взялся теперь Дюрер спешно заканчивать императорский портрет. Весь ушел в работу. Благо о сборах не нужно было думать, ибо Агнес неожиданно заявила, что едет вместе с ним, и начала деятельно готовиться к путешествию. Прежде всего купила толстую тетрадь, в какую купцы обычно записывают свои доходы-расходы. Когда супруга этот фолиант вручала, поинтересовался Дюрер: на какой предмет такой подарок? Услышал, что здесь нужно будет записывать каждый полученный и истраченный пфенниг. Разбушевался. Но Агнес невозможно было переубедить, пришлось смириться. Согласился он и с тем, что поедет с ними и служанка Сусанна: не может же Агнес оставить ее одну с этими шалопаями, то есть Зебальдом и Багтелем!

Отъезд пришлось ускорить — в окрестностях Нюрнберга вновь объявилась черная смерть — чума. Со дня на день могла войти и в сам город. Получил совет Нюрнберга сообщение от Карла V, что-де в связи с чумой решил он проводить первый рейхстаг не в Нюрнберге, а в Вормсе…

ГЛАВА IX,

в которой рассказывается о том, как Дюрер прожил в Нидерландах, добиваясь решения своего дела, как восторженно был принят нидерландскими живописцами и встретил прохладный прием у коронованных особ.

Ехать в Нидерланды Дюрер решил твердо и бесповоротно. Прежде всего из принципа, так как отказ совета города выплачивать ему пожизненную пенсию задел его за живое. Была, однако, и другая причина — страх остаться без средств к существованию к старости, хотя уж это, судя по всему, ему не грозило. Архиепископ Майнцcкий Альбрехт Бранденбургский заказал ему на рейхстаге в Аугсбурге гравюру со своим портретом. Художник выполнил заказ — создал гравюру на меди, вошедшую в летопись его творчества под названием «Малый кардинал». Когда он отправил оттиски и пластину архиепископу, то получил за них двести гульденов золотом и двадцать локтей Дамаска на кафтан. И ведь не один Альбрехт прибегал к его услугам! Но все-таки в письме к Спалатину художник жаловался: «Теперь мои господа не хотят платить мне сто гульденов, которые я должен был получать каждый год в течение всей моей жизни из городских налогов и которые ежегодно выплачивались мне при жизни его императорского величества. Так что под старость я должен терпеть недостаток, и большое время, и труд, затраченные для его императорского величества, пропали даром. И если зрение и верность руки изменят мне, дела мои будут плохи».

Судя по всему, Дюрер чувствовал себя не особенно хорошо. Еще до этого он жаловался на различные болезни, в частности, сохранился рисунок, видимо предназначенный для врача — автопортрет, на котором художник показывает на селезенку, с надписью: «Здесь болит».

Итак, поездка в Нидерланды теперь была делом решенным.

Рано утром 12 июля 1520 года супруги Дюрер покинули Нюрнберг в сопровождении нескольких фур, на которые были нагружены тюки с картинами, гравюрами и прочими товарами для продажи. Так уж повелось у нюрнбержцев, что никогда они не пускались в путь ради собственного удовольствия. Обоз, который приходилось тащить с собою, раздражал мастера. Он предчувствовал конфликты с таможенниками, которым резонно было предположить, что владелец столь большого каравана должен обладать и туго набитым кошельком. Платить придется полной мерой — пошлину за проезд по мосту, пошлину за въезд и выезд из городских ворот, пошлину за проезд по дороге. И так далее и тому подобное.

Так оно и вышло. Когда прибыли в Бамберг, кошелек был облегчен наполовину. От огорчения Альбрехт ни о чем другом не мог говорить с Лоренцем Бехаймом. Тот в конце концов придумал, как помочь делу, и, захватив с собою Дюрера и папку гравюр «Жизнь Марии», отправился к епископу Георгу. Епископ остался доволен подарком и отдал распоряжение оплатить проживание четы Дюрер в городской гостинице, а также выписать от его имени подорожную, которая в пределах его владений освободит их от всяких поборов у застав.

Через неделю Дюреры прибыли во Франкфурт. Альбрехт не намеревался задерживаться здесь надолго и поэтому очень опасался, что Геллер пронюхает о его пребывании в городе и заставит выполнить обещанное — отлакировать алтарь. В другое время сам бы напросился, но только не теперь. Тем не менее скрыться не удалось: Геллер, узнав, что Дюрер находится во Франкфурте, прислал слугу, который передал мастеру подарок — кувшин отменного вина. После этого волей-неволей пришлось отправиться в гости. На обратном пути обещал побыть в городе подольше.

В Майнце погрузились на барку, отправлявшуюся в Кёльн. Опять расходы и пререкания с Агнес, которая считала, что муж переплачивает всем этим живодерам. Мог бы он доказать, что это не так. Все расходы и доходы в виде подарков он добросовестно заносил в тетрадь, хотя этот кумир купеческой добросовестности доводил порой художника до белого каления. С трудом заставил себя вписывать туда денежные расчеты. В Майнце только было разложил тетрадь перед собою и стал собираться с мыслями, как появились посланцы Байта Варнбюллера, родственника того самого Варнбюллера, с которым совершил свое второе путешествие в Венецию. Звали на обед. Хотя и не близкое знакомство, но идти пришлось: в нынешнем положении всякий человек мог оказаться полезен.

Утром, когда побежала барка вниз по Рейну, вновь принялся Дюрер за свою тетрадь: записал, что получил во Франкфурте от живописцев вино и битую птицу, а в Майнце расплатился этим подарком с корабельщиками. А больше, похоже, и писать-то нечего. Скучно! Взгляд невольно скользит вдоль рейнских берегов: пришло на водопой стадо, склонились к воде ивы, вдали на вершине скалы виден замок. Вместо цифр записал кратко для памяти — что видел за эти дни, с кем встречался, о чем говорили. Нашел все-таки тетради применение!

У Семигорья причалили к берегу — сделать привал перед Кёльном. Кроме того, у одного из купцов оказались здесь дела. В здешних горах ломали камень для кёльнского собора. Понурые волы стягивали к баркам огромные белые глыбы. На другом берегу отчетливо вырисовываются контуры могучего замка. По словам старика нищего, топтавшегося возле них в надежде на подачку, в этом замке теперь никто не обитает, а когда-то жил Роланд, паладин Карла Великого, тот самый, что погиб в Испании в борьбе с сарацинами. Старик соблазнял сходить к пещере, где в стародавние времена гнездился дракон, убитый героем Зигфридом. Но для этого нужно было идти довольно далеко в лес. На такую прогулку, неизвестно что сулившую, Дюрер благоразумно не согласился. Прощаясь, старик сказал, что эти горы — последние на их пути, дальше будет равнина. И добавил — когда семь братьев-великанов в далекой древности рыли русло для Рейна, вот на этом самом месте очистили они свои лопаты. А в результате образовалось семь гор. Какие темы для гравюр! Только будет ли время их выполнить?

На закате 25 июля пришвартовались к кёльнской пристани. Дальше барка не шла, приходилось перегружаться. Свалили багаж на набережную, Агнес и Сусанна встали на страже: в Кёльне, как им рассказывали, ловкие воры. Альбрехт же, отправив записку кузену Николасу, стал выяснять, нет ли оказии в Антверпен. Двоюродный брат появился, когда почти удалось столковаться с одним из корабельщиков. И вовремя: оказалось, что из Кёльна в Антверпен умные люди предпочитают ездить сухим путем — обходится дешевле.

Перевезли вещи к Николасу и предались воспоминаниям. Давно не виделись, было о чем поговорить. Кузен хвалился своими успехами. Провел в мастерскую, показал почти готовый сервиз. И впрямь ничем не уступала ого работа прославленным нюрнбергским ювелирам.

Ночью подсчитал Дюрер, сколько они сэкономили на епископской подорожной. Тридцать три таможенника проявили к ней почтение — не взяли ни гроша. Трое долго вертели в руках: не фальшивая ли? Пошлин не потребовали, однако заставили дать расписку, что предъявленная им бумага подлинная. И лишь один заупрямился — пришлось заплатить два гульдена. Вот и выходило, что осталось у них в кошельке целых семьдесят два гульдена.