Джек-Соломинка (Часть 1-5)

Джек в изнеможении прислонился к забору.

– Что же вы смотрите, мужики!
– сказал пожилой ремесленник с гневом

– Мы ничего не знаем о городских делах. Это расправляются сами подмастерья, - ответил Джек устало.

– Если бы подмастерья!
– крикнул ремесленник, хватая его за плечо. Ты приглядись к этому кощею. Сегодня он снял с себя меха и золото. Это самый богатый человек в Лондоне - суконщик Никлас Брембер7.

Джон Бол уже готовился отправиться на Смисфилд, где послушать его собралось несколько тысяч кентцев, когда, рванув угол палатки, кто-то вбежал и упал ему в ноги.

Поп тотчас же узнал этого человека и тотчас же понял, что привело его сюда.

Обняв Джека, он ласково положил его голову к себе на колени.

– Мужайся, мальчик!
– сказал он, нежно гладя Джека по спутанным волосам.
– Конечно, это труднее, чем убивать в честном бою. Но ведь мы мужики, а мужикам всегда выпадает грязная работа!

Глава III

Уот Тайлер, Джон Бол, Джек Строу, Аллан Тредер и Джон Стерлинг в ряд стояли перед своими людьми, когда мимо с песнями повалили с Мейль-Энда эссексцы.

Полчаса назад в Лондон возвратился король.

Разглядев кентских вождей, эссексцы бросали в воздух шапки и кричали. Эти люди вели их в Эссексе и только в Эйризе отстали, когда у эссексцев появились свои начальники.

Многие мужики украсили свои шапки ветками и цветами. Они шагали, обнявшись, по трое и по четверо в ряд. Через площадь Св. Екатерины проходили всё новые и новые толпы народа, и воздух дрожал от приветственных криков.

Мужики подходили к отцу Джону Болу и просили у него благословения; многие целовали его руки и плечи и даже подол его рясы.

Трудно было добиться, чтобы кто-нибудь рассказал все толком, и только под конец можно было понять, что произошло на Мейль-Энде.

Король говорил с эссексцами, как лучший друг. Нет, даже больше подходит сказать - как дитя со своими наставниками. Он принял и утвердил их петицию, которую для мужиков составили бедные попы уже много времени назад. У Уота Тайлера она тоже была переписана. Он хотел еще кое-что к ней добавить, когда будет говорить с королем. Король принял и утвердил ее всю, за исключением одного пункта.

– Что это за пункт?

Джек взял у Уота пергамент и внимательно просмотрел его от края до края.

"Все в пределах королевства Англии должны быть освобождены от всякого рода личной зависимости и рабства, так, чтобы впредь не было ни одного виллана".

Очень хорошо!

"Всем своим подданным король должен простить всякого рода совершенные теперь против него преступления, как-то: восстания, измены, грабежи, захват чужих прав, вымогательства - и даровать им, всем и каждому, свой крепкий мир".

Это тоже очень хорошо.

За два дня в Лондоне совершено много злых дел; пускай же эти люди будут прощены.

"Всем подданным короля должно быть даровано право свободно покупать и продавать во всех городах, местечках и селах, где производится торговля, и во всех других местах в пределах королевства Англии".

Ну что ж, это избавит хлебопашцев и рыбаков от перекупщиков, которые наживались за их счет!

"Землю, которую прежде держали на вилланском праве - за службу, впредь должно держать исключительно за деньги, причем с акра следует брать не более четырех пенсов. В тех случаях, когда за акр взимали менее четырех пенсов, эта последняя плата не должна быть повышаема".

О, это вот самый важный пункт, но король признал и его!

Что же король отклонил? Последнее требование, которое добавил эссексцам Уот Тайлер: король отказался "выдать повстанцам всех изменников ему и закону". Однако здесь мужики обошлись и без королевского разрешения. А что касается Джона Ланкастера и Эдуарда Кембриджа - дядей короля, которые сейчас отсутствуют, то о них еще будет говорить сам Уот Тайлер.

– Соломинка, - крикнул, выходя из рядов эссексцев, Джон Джонкинс, - я возвращаюсь домой! Что мне передать от тебя отцу и женщинам в Фоббинге?

Джек крепко обнял и расцеловал рыбака. Фоббинг находился ближе чем за восемь миль от морского берега, и Джонкинсу не следовало бы покидать свою деревню, но он только в Лондоне узнал о приказе Уота Тайлера.

– Скажи своим, что я тоже скоро вернусь домой. И куда бы ни лежал мой путь, но в Фоббинг я зайду обязательно.

– Соломинка, - вспомнил вдруг Джонкинс, - тебя несколько дней разыскивал парень с лошадкой и письмом. Письмо прислала какая-то женщина из Эссекса, из замка Тиз. И лошадку и пять флоринов для тебя. Парень пил со мной в трактире и хвастался знакомством с тобой.

Все внутри Джека задрожало.

– Где же этот парень?
– спросил он с трудом.

– Пропала твоя лошадка, и письмо, и флорины!
– смеясь, сказал Джонкинс.
– Парень плохо кончил. Его бросили в огонь.

– Что?
– переспросил Джек, тоже смеясь и не веря.

– Бросили в огонь!
– подтвердил Джонкинс.
– Знаешь, сейчас из Олдгета, из Маршалси, из Флита8 много воров и разбойников вышло на свободу. Наш Тредер и ваш Тайлер наказали строго-настрого следить, чтобы не было грабежа. Кого поймают, бросают в огонь или в воду.

– А этот парнишка?
– спросил Джек.

– А этот парнишка ездил следом за олдерменом Джоном Горном и возил за ним знамя. И когда Матильда Токи позвала олдермена рассудить ее с зятем, твой малый забрался во двор к Токи. А напротив кентцы разгромили дом купца Кэддена. Все добро купца было велено бросить в огонь и сжечь, а твой парнишка не утерпел и унес с собой шкатулку, полную колец, застежек и серебряных кубков. Его тотчас же догнали и бросили в огонь. Он сгорел вместе со шкатулкой.

Джек попробовал улыбнуться, но это не получилось.

– И его уже никак не найти?
– спросил он безнадежно.
– Все сгорело?

– Косточки найдешь разве, - сказал Джонкинс, хохоча и махая ему рукой.

Но Джек думал не о парне, а о письме. Да и на лошадке он скорее бы вернулся домой. Лошадку-то ведь не бросили в огонь? Но Джонкинс был уже далеко.

Эссексцы с утра до ночи толпами расходились из Лондона. Все пели, смеялись, а если на улице случалось столкнуться двум друзьям, они обнимались и целовались, как в светлое Христово воскресенье.