Дженнак неуязвимый

До города Удей-Ула, возведенного на западном берегу, было далеко, четверть соколиного полета, но остров Удей-Сири лежал прямо перед ним и был гораздо ближе — тысяча или две длин копья. На острове, по имевшимся у Дженнака сведениям, располагался военный стан аситов, укрепление с прочными стенами, пристань с множеством мелких кораблей и грузовыми баржами, дальнобойные метатели и причальные шесты для воздухолетов. Несомненно, с острова наблюдали за гибелью «Серентина», и сейчас, при свете дня, аситам полагалось бы искать обломки и вылавливать погибших. Важные люди летели на «Серентине», а значит, тела их надлежало опознать, составить об этом донесение, возложить на костры и сжечь, пропев Прощальные Гимны. Но ни один кораблик не скользил по светлым водам Байхола.

– Спят они, что ли...
– пробормотал Дженнак.

– Спят, - с ухмылкой откликнулся Тяженя.
– С зимы спят и уже не проснутся. Зимой, как озеро встало, мы к ним гостевать нагрянули. В ночь! Вьюга, тьма, ветер злой... Не ждали нас, а мы тут как тут! Всех посекли и под лед спустили!

Дженнак молча кивнул. Мелькнуло перед ним мгновенное видение: люди в оленьих и волчьих мехах, с пиками и карабинами, лезут на стены, прорвавшись сквозь снежную завесу, машут факелами, поджигают фитили, швыряют шары с пе- ренаром, режут, колют, бьют... Страшное зрелище! Но повидал он такое не раз и давно не ужасался людской жестокости - тем более, что изломщики были в своем праве. Сказано в Книге Повседневного: тот, кто обороняет свой очаг, подобен благородному соколу, нападающий же смердит, как стервятник: А Очаг дейхолов и изломщиков был здесь, среди рек, озер и лесов. Они продолжили путь но едва заметной тропке, и вскоре открылась Дженнаку знакомая картина: урочище с крутыми откосами, выходившее к озеру, полноводный ручей, широкий луг, где паслись лошади, а за ним, среди берез, крытые шкурами островерхие шатры дейхолов. Сердце у него кольнуло - там, в роще, лежала Зарейка, спала под заросшим травою холмом. Внезапно она явилась ему, но не так, как Вианна, первая | его возлюбленная, которую он помнил только молодой. С Зарей кой он прожил половину века и видел ее запечатленной в долгом промежутке времени: юной синеглазой девушкой, зрелой женщиной в ореоле золотых волос и старой, сморщенной, седой... Последнее видение было особенно горьким - время, которому он сам не подчинялся, напоминало о своей суровой власти.

Стойбище дейхолов вроде бы не изменилось, но лощина, в которой он когда-то выбрал место для хогана, выглядела совсем иначе. Теперь здесь было множество домов - наверное, целая сотня: основательных, сложенных из толстых бревен, крытых тесом или сланцевыми плитками. Из тех, что повыше и побольше, доносился гул моторов, пронзительный визг пилы и грохот кузнечных молотков, над ними дымились трубы, и быстрый поток вращал колеса нескольких мельниц. Кое-где стены урочища подкопали, пристроили к ним кровлю на столбах, и там, выстроившись в ряд, торчали стволы метателей - возможно, захваченных на острове Удсй-Сири. Под другими навесами громоздились бочки с переиаром и горючим, фургоны и моторные экипажи, оружейные ящики, штабеля ракет и прочее имущество. В дальнем конце распадка, где он открывался к озеру, соорудили пристань с небольшим каменным молом, и около licit) покачивались четыре крылатые машины и десятка два баркасов. Тут и там сновали люди, большей частью молодые парни и мужчины, но ребятишки и женщины тоже встречались - кто возился во дворе» кто нес в ведрах воду или тащил охапку хвороста, кто был при скотине или пас гусей. Занятия как у крестьян Одиссара, только вместо быков - лошади, а вместо керравао гуси, подумалось Джоннаку. Но он понимал, что видит не мирное селение, а воинский лагерь.

Всадники спустились в лощину, к ручью. По его берегам были проложены дороги, над потоком горбатился мост, и перед ним, на небольшой площадке, виднелись два строения: святилище Шестерых и дом из потемневших бревен, сложенный на россайнский манер, с небольшими окнами, пристройками и широким, выстланным кедровой доской крыльцом. Дом был стар, но за ним, очевидно, следили, конопатили щели, подновляли крышу, а оконные стекла вообще были новыми, сменившими пластинки слюды. При виде этого хогана Дженнак глубоко вздохнул, дернул поводья и замер на своем коне точно каменная статуя. Хоть больше не верил он в богов, а все же шевельнулась мысль: не их ли промыслом он здесь?.. Не рука ли Провидца Мейтассы сбросила с неба «Серентин», не Хитроумный ли Одисс привел его к этому месту?.. Или, возможно, Сеннам, Великий Странник?..

– Что с тобой, милый?
– услышал он тревожный голос Чени.
– Опять видения? Очнись, во имя Шестерых!

– Да будет с нами их милость, - пробормотал Дженнак. — Нет, моя пчелка, никаких видений. Просто этот хоган... двор, как говорят россайны...

Он умолк.

– Хоган что-то тебе напомнил?
– спросила Чени, успокоившись.

– Можно сказать и так. Это мой дом, чакчан. Я построил его сто сорок лет назад. Моя спина еще помнит тяжесть этих бревен... каждого бревна и каждого камня, из которых я сложил очаг.

Изумрудные глаза Чени затуманились.

– Временами я чувствую себя мошкой, - произнесла она.
– Мошкой рядом с соколом, что летает из века в век... И тогда мне становится страшно.

– Прости. Я не хотел тебя пугать.
– Покинув седло, Дженнак обхватил ее за талию и опустил на землю.
– Ты выросла в Инкале, во дворце сагамора, возведенном самим Арсоланом или его сыновьями. И ты - светлорожденная! Время для нас течет иначе, чем для других людей. Надо привыкнуть к этому.

Чени молча кивнула.

Изломщики уже спешились. Тяженя Бочар распоряжался: тому вести лошадей на конюшню, тому харчами озаботиться, а этот моложавый пусть проведает семью, чтобы женка не скучала. Дейхолам было велено ехать в стойбище, сгрузить аситскую вошь у шатра старого Мунга, пусть лечит или тащит в лес и скормит волкам да медведям. Потом на зов Тяжени явились две пригожие девицы, им передали хозяйку Жакара из Шан-хи со строгим наказом — отмыть ее, попарить, в чистое одеть, накормить и приветить. А сам хозяин Жакар пусть подождет с едой и баней, щас к атаману пойдем.

С этими словами Тяженя исчез. Дженнак, глядя на прежний свой хоган, уже не печалился, не вздыхал, а улыбался. Встреча с прошлым редко сулила радости, но, кажется, сейчас случай был другой. Кто обитает в этом доме? Вероятно, потомок Тэба-тенгри, внук или, скорее, правнук - словом, его, Дженнака, кровь! Двух сыновей подарила ему Заренка, и, когда он их покинул, оба были зрелыми мужами. Младший, Серга, еще не нажил ни семьи, ни детей, но у старшего Айвара имелась дочь... Как ее звали?..

Заренкой, подсказала память, тоже Заренкой. Смешная девчушка... Лезла к деду на колени, теребила за ухо, любопытствовала, почему у него не растет борода... А Тэб-тенгри - он, Дженнак!
– объяснял: у дейхолов нет на лице волос, такие уж дейхолы люди... А я - дейхол?
– спрашивала маленькая Заренка, поглаживая собственные щеки. Ты красавица, говорил он ей. И не ошибся - к пятнадцати годам стала красавицей, светловолосой и синеглазой...

Дверь в дом распахнулась, и вышел на крыльцо человек с проседью в волосах и бороде, но еще не старый: лицо суровое, смугловатое, брови вразлет, волосы темные, как у самого Дженнака. Младшего сына потомок, мелькнула мысль. Младший в отца пошел, не в мать - только глаза были синие, заренкины.

– Берлага Тэб, наш атаман, - молвил появившийся следом Тяженя.

– А это Жакар из Шанхи, свалившийся с неба. Большой хозяин! И большой колдун! Показал нам такое...

Не слушая его, Берлага живо спустился во двор и зашагал к Дженнаку.

– Здрав будь, гость дорогой! Пусть Тассилий пошлет тебе удачу!

Тассилием у изломщиков и россайнов называли Мейтассу, божество Судьбы и Всемогущего Времени. В этом краю почитали его больше, чем других Кино Раа - быть может от того, что Хоран, прежний россайнский бог, тоже распоряжался жизнью, смертью и долей, что выпадает человеку.

По обычаю изломщиков атаман трижды обнялся с Дженнаком и повел его в дом. В большой светлой комнате уже накрыли стол - там дымились тонкие лепешки, любимое кушанье в Сайберне. К лепешкам — масло, мед, березовый сок и крепкая брага-горлодер в огромном глиняном кувшине. У стола хлопотала женщина, круглолицая и миловидная. Берлага огладил ее по спине, сказал:

– Марха, женка моя. А дочки сейчас твою хозяйку обихаживают. Согреть ее надо в парной - Тяженя сказал, в озеро вы свалились, а ночь просидели в лесу... И мы согреемся! Вот этим!

Он разлил по чашам горлодер. Дженнак тем временем повернулся к изукрашенной резьбою полке, где лежало Пятикнижие в серебрянном окладе, и сотворил молитву. Потом сел, выпил за здоровье атамана и его семейства, отведал горячих лепешек с маслом и произнес:

– Слышал я о Тэбе-тенгри, вожде дейхолов и изломщиков, жившем когда-то в этих краях. Говорят, мудрый был человек! Не от него ли ты род свой ведешь?