Дженнак неуязвимый
Шрифт:
– Мы летели в Роскву, - молвила она.
– Как мы теперь туда попадем? На одноколеснике из Удей-Улы?
– Боюсь, это невозможно - город окружен изломщиками. Кроме того, нас могут узнать и захватить в любом поселении вдоль Тракта Вечерней Зари. Если Ро Невара послал такой приказ...
Чени кивнула.
– Я понимаю. А если отправиться на лошадях? Тайными лесными тропами?
Глаза у нее заблестели. Должно быть, она предвкушала странствие на вороном жеребце, ночевки у костра, переправы через бурные реки, схватки с дикими зверями и - кто ведает!
– даже с разбойниками.
– Сейчас кончается Месяц Цветов, - сказал Дженнак.
– Если поедем на лошадях, да еще тайными лесными тропами, доберемся до Росквы в Месяце Зноя. А может, Плодов или Войны... Нет, чакчан, нужно лететь
– Лететь? На тех крылатых машинах, что сбили «Серентин»?
– Нет. Это боевые крыланы, они не могут плыть по ветру на большие расстояния. Нам нужен воздухолет, пусть не такой огромный, как «Серентин».
– Ты умеешь таким управлять?
– Никогда не пробовал. Они ведь появились недавно... Но я научусь! И потом... потом у нас есть опытный летатель. Ты не забыла про Туапа Шихе?
– Он аситский акдам, милый. Захочет ли он помочь ло Джакарре и его жене, сбежавшим из Шанхо?
Дженнак вытянулся на постели, оглядел свою прелестную супругу и улыбнулся.
– Во-первых, ему не известно, что мы беглецы. А во-вторых, тебя он доставит куда угодно, хоть в Роскву, хоть на Дальний материк или в Инкалу, во дворец твоего предка Че Чантара. Тебя доставит! Ну и меня заодно.
* * *
Над снежными пиками разгоралась утренняя заря. Переход от темноты к свету радовал глаз феерией красок: в начальный миг вершины гор казались фиолетовыми, синими, лиловыми, потом первые солнечные лучи заливали их золотисто-розовым и пурпурным, и, наконец, яркое солнце заставляло искриться льды и снега белым и серебристым. Восход словно приветствовал богов и напоминал о них людям; синее было цветом Сеннама, лиловое - Тайонела, золотое и розовое - Арсолана и Одисса, а белое и серебристое принадлежало Мейтассе. В этой палитре не хватало черной и серой красок Коатля, но под ледяными шапками, где виднелся каменный монолит, темные цвета преобладали, так что бог Мрака и Великой Пустоты не был обижен. Скорее, наоборот — грозное величие гор чаще напоминало о Коатле, чем о других божествах.
Строение из обтесанных камней прилепилось к горе в нескольких сотнях бросков копья от снежной границы. Плавные обводы стен и плоская кровля делали его похожим на огромную шапку или жернов, частью уходивший в скалу, частью выдававшийся над крутыми бесплодными склонами. Строение было большим, не меньше ста шагов от скалы и до края крыши. Но видимая его величина являлась иллюзорной, ибо не давала представления о залах, камерах и коридорах, упрятанных в земные недра. Весь этот комплекс назывался у жителей гор Очи-Шамбара-Тху, что можно было перевести на другие языки Эйпонны по-разному: Гнездо Богов, Святая Твердыня или, в самом простом случае, Место-Где-Они-Появились. Горцы знали, что это место им полагается беречь и охранять, что не было трудной задачей: троп и дорог в их страну никто не прокладывал, а в диких ущельях и в снегах перевалов погибло бы любое войско. Пришельцев здесь подстерегали многие опасности: от громких звуков с гор сходили лавины, воздух был разреженным и непривычным для жителей низин, к тому же не знавших, как защититься от холода, бурь и ослепляющего света. И они, конечно, не нашли бы здесь ни пищи, ни топлива, ни укрытия от снегопадов и ветров. Лишь очень сильный человек мог проникнуть в эту горную страну - если бы стражи задремали. Но такого не случалось. Стражи были бдительны, а их колчаны - полны стрел.
На кровле строения, похожего на шапку, стоял мужчина. Широкоплечий, высокий и гибкий, он отличался от низкорослых горцев как сокол от ворона, хотя одет был так же, как одевались местные вожди, в длинную светлую рубаху, плащ из шерсти и сандалии. Глаза у него были зеленовато-серыми, линия губ - решительной и твердой, темные блестящие волосы падали на плечи, а подбородок раздваивала глубокая вертикальная складка.
Он приходил сюда на восходе, чтобы встретить солнце и спеть благодарственный гимн. Для местных горцев светлый Арсолан не был богом, как и остальные Кино Рао, которых принес в мир людей Оримби Мооль, Ветер из
Пустоты, и потому жители гор не радовали Шестерых молитвами и песнопениями. Они поклонялись ясному и зримому, земле, камням и снегу, от которых зависела их жизнь, они почитали предков, своих вождей и Мать-Ламу, дарившую шерсть и молоко. Кино Рао были для них существами могущественными и странными, но все-таки людьми, ибо они не являлись тенями усопших и походили не на камень, землю и снег, а на людей.Люди, не боги! Сейчас, прожив много лет в горной стране, зеленоглазый человек готов был этому поверить. Но привычка встречать рассвет песнопением осталась, так что каждое утро он поднимался на плоскую кровлю Шамбары и принимал одну из молитвенных поз, подходящую для благодарственного гимна. Это была песня без слов, мелодия, в которой звучал лишь один инструмент, человеческий голос; в ней сливались посвист ветра и журчание вод, шорох ползущих с гор осыпей, птичьи вскрики и раскаты грома. Петь в разряженном воздухе было непросто, и человек старался не напрягать горло и легкие.
Далеко внизу, под площадкой, на которой он стоял, крутой склон рассекали террасы, укрепленные огромными глыбами. Там что-то зеленело, на крохотных полях маячили человеческие фигурки, неторопливо брело стадо лам, дымили скудные костры, и временами ветер доносил запах варева. На террасах, сбегавших вниз подобно ступеням, был город, но особый, без домов, шатров или хижин, слишком ненадежных в суровом и холодном климате. Люди, числом тысяч двенадцать, селились в пещерах, расширяя их век за веком, врубаясь в недра гор, выбирая удобные для жизни места с ручьями и кавернами, где воды были нагреты подземным жаром. Этот лабиринт, созданный природой и человеческим трудом, мог вместить гораздо большее население, но в городе и в других таких же городах страны строго следили за количеством рук, протянутых к пище, и голодных ртов. Их численность определялась площадью полей, поголовьем лам и источниками подножного корма. К последним относились птичьи яйца, мыши, гусеницы, корешки и земляные плоды, произраставшие в диком состоянии, а также редкая охотничья добыча. Здесь ели все, что способно поддерживать жизнь и силы.
Зеленоглазый мужчина закончил петь и поклонился солнцу. Золотое светило уже поднялось над раздвоенным пиком горы Тагучи, и он глядел на него, не мигая и наслаждаясь лаской утренних лучей. Он стоял лицом к югу. На западе, за непроходимыми перевалами и гибельными ущельями, лежала Арсолана, его родина, Очаг сагаморов, ведущих род от солнечного божества. На востоке горы были не такими высокими, но их покой охранял тропический лес в бассейне Матери Вод - огромная территория, где обитали дикари, гигантские змеи, ягуары, ядовитые пауки и другая нечисть. Что касается юга и севера, то в каждом из этих направлений горный хребет тянулся на тридцать соколиных полетов. В данном случае это являлось лишь мерой расстояния; ни один сокол не смог бы пролететь над горными пиками - умер бы от холода и голода, не одолев половины пути. Но люди здесь жили.
Каменная плита посередине площадки сдвинулась с протяжным скрипом, пропустив еще одного человека. Этот, как и первый, был зеленоглаз и так же высок, но гораздо массивнее - его плечи, руки и шея бугрились мышцами, а ноги были подобны крепким столбам. Мощное сложение и смуглая кожа обличали в нем сеннамита, хоть и необычного: сеннамиты всегда носили оружие, а у этого не имелось ни посоха, ни ножа, ни боевого браслета.
– Время, Орх?
– Время, Чантар, - ответил сеннамит, приглушив басистый голос.
– Мы можем связаться с Росквой через треть кольца. Что ты им скажешь на этот раз?
– Чтобы ждали нашего посланца, говорили с ним почтительно и прислушались к его словам.
Орх усмехнулся.
– А знает ли этот твой родич, кем он послан?
– Это не важно, - ответил Че Чантар.
– До сих пор он все делал правильно.
* * *
Проснувшись утром и выйдя на задний двор (где, как помнилось, была будка для желавших облегчиться), Дженнак наткнулся на Берлагу Тэба. Атаман стоял у бочки с рассолом, пил жадно, большими глотками, сопел, стряхивал капли с усов и бороды. Увидев Дженнака, промолвил: