Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 9
Шрифт:
— Я права, Динни?
— Нет, когда твой шар на ходу коснулся чужого, ты продолжаешь игру; но когда ты, тетя, бьешь по своему шару, ты не имеешь права сдвинуть с места шар леди Генриетты.
— Я же тебе говорила! — воскликнула леди Генриетта.
— Конечно, говорила. Ну и позиция у меня, нечего сказать. Ладно, остаюсь при своем мнении и продолжаю играть, — и тетя Уилмет прогнала свой шар через ворота, сдвинув при этом на несколько дюймов шар противника.
— Ну, где у нее совесть? — жалобно простонала леди Генриетта, и Динни сразу поняла, как выгодно оставаться при своем мнении.
— Ты ведешь себя
— Чертыхается, — сказала леди Генриетта, — да еще как!
— Ваш удар, Ген, — сказала польщенная тетя Уилмет.
Оставив их, Динни отправилась к себе. Там она переоделась и заглянула к Флер.
Горничная подстригала крошечной машинкой затылок своей хозяйки, а в дверях стоял Майкл и завязывал белый галстук.
Флер обернулась.
— А, Динни! Входите и садитесь. Довольно, Пауэрс, спасибо. Иди сюда, Майкл.
Горничная исчезла, а Майкл подошел к жене, и та поправила ему галстук.
— Вот так! — сказала Флер и, взглянув на Динни, добавила: — Вы пришли насчет Саксендена?
— Да. Сегодня вечером я буду читать ему отрывки из дневника Хьюберта. Но я не знаю: где именно приличествует мне, девушке молодой и…
— Только не невинной, Динни; вы никогда не были невинной, правда, Майкл?
Майкл улыбнулся.
— Невинной — никогда, но добродетельной — всегда. В детстве, Динни, ты была очень хитрым ангелочком, у тебя был такой вид, будто ты пытаешься сообразить, куда делись твои крылышки. Выглядело это ужасно трогательно.
— Наверно, я думала, что ты мне их повыдергивал.
— А тебе полагалось бы носить панталончики и ловить бабочек, как те две девочки на картине Гейнсборо в Национальной галерее.
— Довольно вам любезничать, — сказала Флер, — слышите гонг? Динни, я могу уступить вам мою маленькую гостиную; в случае чего постучите, и Майкл прибежит, вооруженный ботинком, словно он думал, что там крысы.
— Отлично, — сказала Динни, — только, по-моему, лорд Саксенден будет тих, как ягненок.
— Кто знает, — заметил Майкл, — он скорее похож на козла.
— Вот эта комната, — сказала Флер, когда они проходили мимо. — Cabinet particulier [78]. Желаю успеха!..
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Сидя между Халлорсеном и молодым Тасборо, Динни сбоку видела во главе стола тетю Эм и лорда Саксендена, а справа от него — Джин Тасборо. «Она была тигрица, но, боги, как прекрасна!» Ее бронзовая кожа, овальное лицо и необыкновенные глаза пленяли Динни. Кажется, они пленяли и лорда Саксендена, — лицо его было и краснее и приветливее, чем обычно, и он уделял Джин столько внимания, что леди Монт оказалась целиком предоставленной косноязычному Уилфриду Бентуорту. «Помещик» хоть и был куда более благородного происхождения, чем Саксенден, — такого благородного, что даже не нуждался в титуле, — согласно табели о рангах, все же сидел по левую руку хозяйки дома. Рядом с ним Флер занимала разговором Халлорсена, так что Динни очутилась под обстрелом молодого Тасборо. Он говорил без всякого стеснения, искренне, как человек, не избалованный женским обществом, и отнюдь не скрывал того, что Динни мысленно называла «явным преклонением перед ее чарами»; и все же раза два она впадала, как он подметил, в «мечтательное забытье»; откинув голову, не шевелясь,
она разглядывала его сестру.— Ага! — сказал он. — Она вам нравится?
— Просто прелесть!
— Если я ей это скажу, она и глазом не моргнет. Самое прозаическое существо на свете. Кажется, она совсем покорила своего соседа. Кто это?
— Лорд Саксенден.
— Да ну! А кто этот чистопородный англичанин в конце стола, с нашей стороны?
— Уилфрид Бентуорт, у нас его зовут «Помещиком».
— А рядом с вами — тот, что говорит с миссис Монт?
— Профессор Халлорсен из Америки.
— Красивый парень.
— Да, говорят, — сухо сказала Динни.
— А вы не согласны?
— Мужчине неприлично быть красивым.
— Рад, что вы так считаете.
— Почему?
— Значит, и некрасивые могут на что-то надеяться.
— Вот как? Вы всегда напрашиваетесь на комплименты?
— Знаете, я ужасно рад, что мы наконец познакомились.
— Наконец? Еще сегодня утром вы не знали, что я существую.
— Да. Но это не мешает вам быть моим идеалом.
— Боже мой! Это у вас на флоте так полагается?
— На флоте нас прежде всего учат не зевать.
— Мистер Тасборо…
— Алан.
— Я начинаю верить в «девушку в каждом порту».
— У меня, — серьезно сказал молодой Тасборо, — нет ни одной. И вы первая, кого мне хотелось бы назвать своей девушкой.
— Да ну? А может, даже — ну и ну!
— Факт! Видите ли, служба на флоте — штука нелегкая. Когда видишь то, что тебе нужно, лови момент. Возможностей не. так уж много.
Динни рассмеялась.
— Сколько вам лет?
— Двадцать восемь.
— Значит, вы не участвовали в бою у Зеебрюгге?
— Участвовал.
— Тогда понятно. Вы привыкли брать на абордаж,
— И идти за это ко дну.
Она ласково на него взглянула.
— Теперь я поговорю со своим врагом.
— Это ваш враг? Хотите, я им займусь?
— Его гибель не принесет мне пользы, если он прежде не сделает того, что мне надо.
— Жаль; на вид он опасен.
— Вас давно уже подкарауливает миссис Маскем, — шепнула Динни и повернулась к Халлорсену.
Тот произнес с полупоклоном: «Мисс Черрел!..» — словно она свалилась с луны.
— Говорят, профессор, вы замечательный стрелок.
— Ну, знаете, я не привык, как вы тут, чтобы птица сама просилась в ягдташ. Может, в конце концов и привыкну. Но пока все для меня здесь так ново.
— И жизнь вам улыбается?
— Еще бы! Быть с вами в одном доме — большая честь для меня, мисс Черрел.
«Артиллерия бьет справа, артиллерия бьет слева», — подумала Динни.
— А вы уже придумали, — спросила она вдруг, — как вам загладить свою вину перед моим братом?
Халлорсен понизил голос.
— Я глубоко уважаю вас, мисс Черрел, и сделаю все, что вы захотите. Если угодно, я напечатаю в ваших газетах опровержение и откажусь от всего, что написал о нем в книге.
— А что вы потребуете взамен?
— Разумеется, ничего, кроме вашего расположения.
— Брат передал мне свой дневник для опубликования.
— Если это для вас лучше — публикуйте.
— Наверно, оба вы никогда и не пытались понять друг друга.
— Пожалуй, нет.
— А ведь вас там было только четверо белых. Можно спросить, что именно раздражало вас в моем брате?