Шрифт:
— Так-так…
— Иными словами, мы предлагаем вам, Ефрем Поликарпович, роль хорошего колдуна. Вам и вашему питомцу. Однако всё это при условии, что операция «Секондхендж» пройдёт успешно… Лет-то уже немало, а, Ефрем Поликарпович? А конкуренты всё наглее, всё бесцеремоннее, беспощаднее… Вы говорите: борьба! Какая борьба? Та жизнь, которую вы ведёте сейчас, — вот это действительно борьба! Борьба за существование. Кстати, такое впечатление, что вы её проигрываете…
И товарищ Викентий соболезнующе оглядел убогую однокомнатку, и впрямь похожую больше на склад старьёвщика, нежели на человеческое жилище.
— А что вам сейчас предлагал Портнягин? — неожиданно
Колдун пожал острыми старческими плечами.
— Да примерно то же самое, что и вы… — Слово «вы» опять-таки прозвучало с подчёркнутой гадливостью: не ты, дескать, лично, а твой идеологический колтун. — Жилплощадь расширить, пенсию оформить…
— Да, — согласился кувшиннорылый. — Материально вы и в том, и в другом случае ничего не теряете. Даже приобретаете. Но всё-таки, насколько я понимаю, порчу с выученика вам снять хотелось бы…
Ефрем присел наконец к столу, отодвинул стаканчик, подпер кулаком щёку, пригорюнился.
— Знаешь, в чём беда? — посетовал он. — Штаб-то избирательный у Глебушки — из одних колдунов. Как узнают, что он на капище собрался, — костьми лягут, а не отпустят… Ладно. К завтрему, глядишь, что-нибудь придумаем.
Глава 10
Проводив мудрое кувшинное рыло, Ефрем Нехорошев дошкандыбал до тусклого кухонного оконца, однако, выглянув во двор, товарища Викентия так нигде и не углядел. Зато углядел дородного седовласого красавца, решительным шагом направлявшегося прямиком к его, Ефрема Нехорошева, подъезду.
Колдун озадаченно ругнулся в бородёнку и, покрутив головой, вернулся в комнату. Сел на табурет, обернул морщинистое личико к порогу, стал ждать.
Вскоре спели несмазанные петли, заменявшие Ефрему дверной звонок, и в прихожую шагнул Платон Кудесов, известный баклужинский нигромант и сосед по двору. Седая грива, львиный лик, на устах самоуверенная улыбка.
— Здорово, Поликарпыч! — запросто приветствовал он престарелого коллегу. — Всё горюешь?
Следует заметить, что открытый визит чёрного мага к белому сам по себе событие довольно редкое. Хотя, с другой стороны, многое за последние полмесяца изменилось в Баклужино. Призывы Глеба Портнягина к объединению откликнулись во многих сердцах. Кроме того, колдовская ориентация старого чародея Ефрема Нехорошева, как ни крути, по-прежнему представлялась загадочной. Чёрные в нём подозревали белого, белые — чёрного. Подчас даже закрадывалось в душу сомнение: да уж не по ту ли он сторону добра и зла?
Тем временем орлиный глаз Платона Кудесова углядел мутный гранёный стаканчик на краешке стола.
— Ну вот! — развеселился жизнелюбивый нигромант. — А мне говорили, ты и пить бросил! Я уж беспокоиться начал…
— Выпей, — мрачно предложил Ефрем Нехорошев. — Выдыхается.
— Ты ж знаешь, Поликарпыч, я такую гадость не пью. Коньяк, текила — это да, а водку, тем более самопальную…
— Коньяк, текила… — противным голосом передразнил гурмана Ефрем. — Садись, раз пришёл!
С огромным сомнением Платон Кудесов оглядел облезлое засаленное кресло для посетителей. Поразмыслив, решил поберечь прикид.
— Спасибо. Пешка постою.
— Случилось, что ли, чего?
— Да вот, гляжу, день у тебя сегодня приёмный. Подъезд-то твой из моих окон — как на ладони. С самого утра идут и идут. Дай, думаю, и я загляну.
— Да это так, клиенты… — буркнул колдун. — Кому судьбу узнать, кому зубы заговорить…
— Ну, насчёт зубов это и мы могём, — глубокомысленно заметил Платон. — Крутые, однако, у тебя клиенты! На двух джипах приезжают. Только почему-то
за уголком ставят, а сами до подъезда ножками-ножками и всё вдоль стеночки, всё с оглядочкой… Потом смотрю: мать честна! Кандидат в Президенты собственной персоной пожаловали. Уважил, стало быть, старика… Сколько он у тебя уже не был?— Да почитай, все полмесяца…
— А за неделю до выборов, значит, вспомнил. Похвально, похвально… Как он, кстати, на твой взгляд?
— Как-как! — хмуро отозвался Ефрем. — Порченый — он и есть порченый.
— Да ладно тебе! — пристыдил его Платон. — В кандидаты угодить — шутка? Погоди, будут тебя ещё на старости лет по школам водить, будешь детишкам рассказывать, как такого орла воспитал. Только, слышь, — озабоченно добавил он, — про художества его особо не распространяйся. Ну там как склад продовольственный взломал… Или это он до тебя ещё?
— До меня.
— А сейчас он с тобой о чём говорил?
— Да если бы со мной! — бросил в сердцах старый чародей. — Он тут в моём лице всему баклужинскому народу речи толкал. О единстве и процветании. Чуть ли не в партию вступить агитировал. Сунул я его в размыкало, чтоб опомнился малость…
Платон Кудесов моргнул.
— А размыкало откуда?
— Сам на скорую руку сварганил. Что подвернулось — из того и…
Маститый нигромант уважительно выпятил губы и медленно поцокал языком. Словно лошадка под окнами прошла. Как бы там ни было, а Ефрем Нехорошев всё равно оставался первым колдуном Баклужино. Верно говорят: мастерства не пропьёшь.
— Ещё, я слышал, хорошее средство — в прорубь головой окунуть, — заметил чернокнижник. — А после того, как в размыкале побывал? Что говорил?
— Жалился, — вздохнул Ефрем. — Никакой, говорит, жизни. Ни вздохнуть, говорит, ни кашлянуть…
Платон Кудесов задумчиво выпятил массивную нижнюю губу и свёл брови, отчего лик его стал окончательно львиным. Хоть над подъездом лепи.
— Да, пожалуй, в чём-то ты и прав, — молвил он со вздохом. — Как говаривал Карлос Кастанеда, не по Хуану сомбреро… И ведь хороший колдун из него уже получался! А политик… Ну вот честно скажи, Поликарпыч, какой из него к чёрту политик? Ни ступить, ни молвить не умеет…
— За него там и молвят, и ступят, — проворчал Ефрем.
— Знаю… — горестно отозвался Платон. — Ох, знаю… Сам, между прочим, в избирательном штабе состою.
— Кем? — с неожиданным проблеском интереса спросил колдун.
— Так… на подхвате…
— Но влияние-то имеешь?
— А как же! Не мальчик, чать…
Оба задумались — и скорее всего об одном и том же.
— Честно сказать, — снова заговорил Платон, — не столько его, сколько тебя жалко. Маешься же… Да! Обормот, хулиган, но ученик, ученик… Всю, небось, душу в него вложил, а он… Эх!
— Ну так и твой тоже в политику полез… — недовольно заметил Ефрем. — Два сапога пара.
После таких слов Платон Кудесов должен был, по идее, закручиниться ещё сильней, но вместо этого почему-то замялся, принялся выскребать ноготком из краешка глаза воображаемую соринку. Действительно, его собственный ученик Игнат Фастунов тоже принимал участие в выборах и даже шёл запасным кандидатом от того же блока «Колдуны за демократию». А Портнягин, стало быть, основным.
— Ну, с моим-то всё ясно… — небрежно сказал Платон, справившись наконец с соринкой. — Нигромант он, между нами, средненький — прямой ему резон в чиновники податься… А твой-то при всех его закидонах, что ни говори, а талант! Самородок… Слушай, может, не поздно ещё переиграть? — неожиданно спросил он. — Лучше, знаешь, хороший колдун, чем плохой Президент…