Еда и патроны

За последний месяц я здорово пообносился. Нет заказа хуже, чем выслеживать должника. Если важные шишки всегда на месте, купцы ходят одними и теми же маршрутами, и даже рейдеры предпочитают держаться поближе к цивилизации, то эти суки норовят залезть в самую жопу мира. И вот, когда, отыскав засранца, спрашиваешь: «На что ты, засранец, рассчитывал, беря деньги у картеля?», он отвечает: «Думал, спрячусь. Мир-то большой». Мир большой, это верно. Но такие, как я, могут сделать его значительно меньше, и бескрайние просторы, рано или поздно, превратятся в тёмный, воняющий мочой угол. А потом будут ножи, клещи, калёные иглы… Заказчик обычно хочет не просто смерти проворовавшегося ублюдка, он хочет возврата долгов. Если не деньгами, то кровью и болью. А в этом я, без ложной скромности, мастер. Глядя на отрезанные мною головы, клиенты плачут от умиления. Мёртвые лица настолько искажены страданием, а их прижизненные раны столь выразительны, что с трофеев впору писать образы святых великомучеников. Будучи насаженной на шест в людном месте, такая голова работает лучше самых красноречивых словоизлияний, повергая неплательщиков в благоговейный ужас.

Если дело требует значительного времени и посещения незнакомых мест, я обычно беру арсенал попроще. Незачем будить зависть в сердцах жадных и охочих до чужого добра элементов. АК-74М с пристрелянной оптикой вполне сгодится, отличная комбинация цены, надёжности и функциональности. К тому же «пятёркой» при необходимости разжиться всегда проще, чем 9х39 или снайперскими 7,62х54. Распространённее «пятёры» пожалуй, только «двенашка», собственно, поэтому и брал на крайнее задание МР-153. Знал, что придётся от деревни к деревне шастать, а там этого добра хоть жопой ешь. Да и живность лесная к картечи с уважением относится, а нет — так пулевыми угощу. Но интересы настоятеля вряд ли лежат в тех же широтах. Посему я остановил выбор на «калаше». Можно, конечно, у Святых прибарахлиться. Арсенал одного только Фомы за полсотни стволов переваливает, и это лишь неосвящённых. Но не люблю я пользовать оружие из чужих рук. Как-то оно негигиенично. Велик риск навредить своему здоровью. К микробам-то я равнодушен, сроду никакой заразой не страдал, а вот к перекосам, утыканиям и прочим заклиниваниям — увы. Так что лучше уж скромный, потасканный, но собственноручно обстрелянный «калаш», на который можешь положиться, как на себя, чем нулёвый АЕК, с незнакомыми болячками, обнаружившимися в самый неподходящий момент. Но каким бы надёжным и испытанным ни был огнестрел, нож всё равно надёжнее. Он — главный труженик. Остальное — на случай форс-мажора.

Штаны, куртка и рубаха за время моих странствий превратились в задубевшие от пота и грязи рваньё. Ополоснувшись, оделся в чистое, и ещё одну смену бросил в вещмешок. Мало ли, сколько придётся бродяжничать. Шмотья этого в своё время заказал аж десять комплектов. Не люблю примерки. А так один раз отмучался и на пару лет хватит. Всё чёрное, без извратов. А камуфляж… на брюхе поползаешь — сам нанесётся.

Дальше в перетряхнутый вещмешок отправились четыре комплекта белья, сменные берцы, жрачка длительного хранения, шесть пачек «пятёры», пачка «маслят», кусок мыла, полотенце, котелок, брезентовый полог, гвозди, моток верёвки, цепная пила, топорик, аптечка, и всякая мелочь по карманам. Как обычно, вышло килограммов десять.

Модульную разгрузку с подсумками для двенадцатого калибра сменил на «лифчик» под четыре АКашные рожка. Набил, рассовал. Кинжал — на левое плечо, РГО — на правое, НР-2 — на ремень, туда же кобуру с АПБ, два магазина к нему и глушитель.

Вот и всё, милый дом. Снова пора в дорогу.

Величая свою машину «Ласточкой», Николай Евгеньевич сильно грешил против истины. На стремительную маневренную птичку она тянула только при о-очень больших допущениях. Да и при них, по правде говоря, не тянула. Куцее несуразное чудо с латанной-перелатанной двуместной кабиной и зияющим щелями деревянным кузовом всегда напоминало мне клячу, тощую и невероятно старую, которая давно уже должна была сдохнуть, но каким-то невероятным образом всё ещё дышала. О-о, дыхание «Ласточки» — это нечто. Чёрное, густое, с приступами чахоточного кашля и масляных отхаркиваний. На сотню наша хозяйка дорог жрала примерно тридцать пять литров бензина, выдавая заветные сорок километров в час, максимум. Весьма экономично, если речь идёт о трёхосной грузовой дуре, или средних размеров броневике. Но «Ласточка» весила самое большее — две с половиной тонны. Основную часть трёхметровой базы освоила кабина, кое-как сваренная из труб, стальных листов и реек, плюс капот; оставшуюся — бортовой кузов с нашими пожитками и четырьмя канистрами бензина под фиксирующей сетью. Передние колёса были открытыми, разнесёнными в стороны от сужающегося капота. Задние — спаренные — располагались под кузовом. Свесов машина не имела, благодаря чему — нужно отдать ей должное — даже при невысокой посадке, форсировала преграды вполне уверенно.

— Ты бы хоть тряпок каких накидал, — посетовал я на жёсткость сидушек, когда «Ласточка» с грохотом перемахнула очередной ухаб. — Подвеска как у телеги.

— Ты бы мясца на жопе нарастил, — парировал Бойня.

— Мясо на жопе — это не практично.

— Не скажи. Был у меня случай — прискакал один кабан подраненный, точнее приполз. С пулей-то в заду не особо поскачешь. Скулит, вытащи, мол. А сам килограмм под сто двадцать. Задницу нажрал — во! — Бойня отпустил руль и развёл руки, демонстрируя примерный объём вышеозначенного предмета. — Еле носит. Ну, я посмотрел, пощупал…

— Бля! За дорогой следи. И не надо мне такого рассказывать.

— Я про рану, дурак. Ну вот, посмотрел, значит — дырка слепая. Думал, «маслёнка» поймал, не больше. А вглубь-то полез — етить твою налево — 7БМ4! Засела в мясе. Вот тебе с твоей тощей жопой всё хозяйство вынесла бы на раз. А он, можно сказать, испугом отделался. Чёрт! — Бойня прервал оду жирной жопе и кивком головы указал налево. — Глянь-ка.

Там, метрах в ста от дороги, лежал перевёрнутый набок тарантас, сверху на нём стоял человек и отчаянно размахивал руками, а вокруг, подбираясь всё ближе, сновали приземистые юркие звери размером с собаку.

— Кошаки.

— Развелось тварей.

— Видать, прям на ходу в кабину махнула.

— Да, не повезло.

— Подсобил бы страдальцу, — предложил я с большим запозданием, когда пистолетные выстрелы уже стали не слышны.

— Ага, — Бойня сделал круглые глаза. — Ты знаешь, почём нынче бензин? — и, получив отрицательный ответ, удовлетворённо хмыкнул. — Сразу видно, что не автомобилист. Сейчас кошаки позавтракают, а я на обратном пути, если бак не треснул, бензинчик-то и солью.

— Ты обратно только к вечеру будешь. За это время тут уже машин пять проедет. Один что ли умный такой? Да и водила тот вполне может отбиться. А уработал бы его сейчас… Хотя, дело твоё.

Бойня как-то странно на меня посмотрел и, ничего не ответив, вернулся к наблюдению за дорогой.

На весь путь ушло три часа. Хорошая всё-таки вещь — автомобиль, даже такой как «Ласточка».

За те десять лет, что минули с моего первого визита, обитель сильно изменилась. Древоземные стены обросли снизу бетонными блоками, сторожевые башни заметно прибавили в высоту и обзавелись крупным калибром, перед воротами появились врытые в шахматном порядке сваи. Хотя, особой необходимости в последних и не было. Любой подозрительный транспорт наводчиками ЗУ-23 и приспособленных под нужды обороны 2А42 уничтожался с расстояния предельной видимости.

Помня об этом, при подъезде к обители Бойня старался жать на газ как можно аккуратнее.

— Хорош бздить, — посоветовал я, когда «Ласточка» почти остановилась, не доехав полутора километров до ворот. — Они твой тарантас уже разглядели.

— Ты уверен? — Бойня нервно поёрзал и кивнул на торчащий впереди полузанесённый землёй остов грузовика. — Он, небось, тоже так думал.

Дальнейшая моя аргументация по поводу нашего транспорта, касающаяся его крайней убогости, безоружности и внешнего вида далёкого от воинственности, так же не возымела эффекта, и последний отрезок пути мы тащились со скоростью безногого калеки.

На воротах, как обычно, пришлось сдать весь арсенал. Меня всегда удивляла эта странность — Святые, так трепетно относящиеся к своим стволам, почему-то ни в грош не ставили чужие убеждения схожего характера.

Оставаясь верным себе, я в очередной раз прочитал вратарям лекцию о том, что мой нож крайне недоволен вынужденной разлукой с хозяином, а все забранные им души в один голос протестуют против такого поведения. И в очередной раз остался неуслышан.

Фома ждал в своём кабинете, который, нужно сказать, тоже заметно преобразился. Во-первых, комнатка Пантелеймона показалась новому настоятелю чересчур тесной, и была объединена с двумя соседними. Во-вторых, от прежнего аскетизма не осталось и следа: вместо простенькой мебели — дорогущий гарнитур из явно не местных пород, вместо скромных иконок — здоровенные доски в золотых окладах с камнями, голые когда-то стены завешаны гобеленами и раритетным оружием на крюках художественной ковки. Да и сам настоятель теперь был далёк от образа сухого отринувшего все излишества старца.

— Ну, здорово, пропащая душа, — не вставая из кресла, пробасил громадный мужик, килограмм под сто сорок, с мясистой румяной мордой, и погладил бороду, сверкнув нехеровых размеров перстнем.

От прежнего Фомы, что когда-то увивался за смазливой Варей, остались, разве что, глаза — всё такие же синие и наглые, только смотрят теперь куда увереннее.

— И тебе не хворать, — ответил я взаимной любезностью.

— Как сам?

— Жив. Давай сразу к делу. Зачем видеть хотел?

— Хе-хе, — Фома криво усмехнулся и поправил массивный крест на груди. — Вот что мне в тебе нравится, Кол, так это подход. Ну, к делу так к делу. Присаживайся, — он указал на стул справа от себя, и разложил передо мной лист бумаги с карандашным портретом. — Знаешь его?