Единственная моя

Носилось что-то в голове, металось, вконец измучив и издергав память, а все никак не трансформировалось в нечто конкретное. Так бывало у нее раньше, когда пыталась вспомнить артиста какого-нибудь или название фильма. Мечется в голове, поскуливает, скребется. Она и пальцами пощелкает, и виски разотрет, а не вспоминается. И забыть бы, плюнув, да не получается. И сидит так где-то в подсознании, тревожа и не давая покоя.

Что же это такое? Может, померещилось или приснилось?

Нет, было что-то, точно было, но вот что?..

– Алло, – осторожно произнесла Жанна, сняв трубку лишь тогда, когда нетерпеливый абонент позвонил в третий раз: – Я слушаю вас.

– Привет, – поприветствовал ее нелюбезно женский голос, в котором явственно слышны были слезы. – Узнала?

– Нет, – ответила Жанна, хотя голос и показался ей немного знакомым. – Кто вы?

– Тезка твоя! – фыркнула женщина. – Может, и не совсем, но Снежанна я. Снежанна Сырникова. Узнала теперь?

– Да, – коротко ответила Жанна и тут же напряглась.

Если Сырникова сейчас снова станет оскорблять ее, то она повесит трубку и ни за что уже больше к телефону не подойдет. Даже если пропущенным окажется звонок от Бойцова.

– Ты извини меня за тот вечер, детка, – покровительственным тоном, в котором все еще угадывалась слезливость, произнесла вдова. – Нелегко мне. Очень нелегко. Гораздо тяжелее, чем тебе.

– Может быть, – согласилась Жанна. – Я ведь про вас ничего не знала, а вы…

– Да, а я могла лишь догадываться, – перебила та ее нервозно. – Он любит тебя, детка!

– Любил… – поправила ее Жанна с печалью и зажмурилась, снова вспомнив Сашу, виртуозно обманывавшего ее целых три года.

– Ну да, ну да… – не стала спорить вдова. – Ты бы приехала ко мне, а?

– Зачем?! – изумилась Жанна.

– Поговорим, повспоминаем. – Вдова громко всхлипнула. – Что-то вроде клуба разбитых сердец.

– Думаю, это лишнее, – оборвала ее Жанна.

– Почему?

– Никакой искренности, одна неприязнь. Разве не так?

– Может, ты и права, – снова покорно согласилась та. – Но я тут разбирала его вещи и нашла кое-что для тебя.

– Что?! – Сердце перевернулось, ухнуло куда-то вниз, потом стремительно взмыло и больно толкнуло в грудь. – Что для меня?!

– Письмо, – не разочаровала ее Снежанна Сырникова. – Он оставил для тебя письмо. Предупреждаю сразу: почтой не пошлю. Слишком это… Слишком…

– Интимно? – подсказала Жанна и тут же спохватилась: – Простите, я не то хотела сказать!..

– Сказала и сказала, что это изменит?! – вдруг обозлилась вдова. – Нужно послание с того света – приедешь. Нет – иди к черту!

– Я приеду, а куда?

Вдова Сырникова быстро продиктовала адрес, порекомендовала не пугаться суровых охранников на входе. Те будут предупреждены. Попросила не опаздывать, так как времени у нее не было. Жанна открыла уже рот, чтобы возразить. Сама ведь зазывала ее посидеть, поговорить… Клуб разбитых сердец… Теперь вот на недостаток времени жалуется.

Странная она – ее соперница, о существовании которой Жанна не подозревала до недавнего времени. Хотя и о существовании господина Сырникова Жанна не подозревала тоже. И встреть она его где-то на улице или столкнись в супермаркете, если он вообще посещал такие места, не узнала бы в нем того мужчину, с которым жила последние три года.

И как удавалось ее Саше так быстро перевоплощаться?

Только что он был ее мужчиной в тренировочных штанах с вытянутыми коленками с газетой под мышкой. И тут же лощеный преуспевающий бизнесмен, нежно прижимающий к сердцу перед объективами камер жену и дочек.

Проклятый притворщик!!!

Интересно, что за послание он оставил ей? Что в нем такого содержалось, что могло бы хоть как-то извинить его? Слова любви, прощения, раскаяния? Странно тогда, что вдова решилась передать этот конверт своей сопернице – Жанне то есть. Наверняка ведь прочла, когда обнаружила его в личных вещах покойного мужа.

Дом Жанна нашла без особого труда. Огороженная территория, шлагбаум, хотя и чисто символический. Он открывал проезд в элитный поселок всем желающим, никем не регулировался, охраны нигде Жанна не заметила. И, судя по его проржавевшему основанию, не функционировал уже давно.

Дом Сырникова был огромным, и Жанне совсем не понравился. Серый кирпич, нагромождение нелепых башенок, балконов, сводчатые окна с тонированными, почти черными стеклами, почти черная крыша.

Жутко и мрачно, наверное, было жить ему в этом доме. Поэтому и летел он со всех ног к своей милой девочке, которую вытащил из сугроба, доставил в больницу и решил потом остаться с ней навсегда.

Так он, во всяком случае, говорил ей. И в любви своей искренней и верной клялся. Где же она, верность-то? За этим вот двухметровым забором затерялась? За темными, почти черными стеклами сводчатых окон?

А может, он и не жил здесь совсем? Катька что-то, помнится, рассказывала ей про огромную квартиру в центре города, которую занимал Сырников с семьей. Может, он ее и не с семьей занимал, а один там бывал в те дни, когда уезжал от Жанны «играть в бильярд».

Нет, странно все же. Странно и маловероятно. Как он мог жить с Жанной и параллельно успевать управлять своим бизнесом, уезжать на отдых с семьей? Он ведь уезжал с ними наверняка куда-то?

– Никогда он не ездил с нами никуда, – нелюбезно откликнулась вдова, когда Жанна задала ей этот неожиданный вопрос.

– Никогда? Никуда?

– Никогда, никуда, ты не ослышалась, – скривила пухлый рот Снежанна Сырникова. – Он вообще с нами мало времени проводил. Все больше работал да вот с тобой, как оказалось…

– Странно, – снова пожала плечами Жанна.

– Что странно?

Вдова села в глубокое кресло, закинула ногу на ногу, домашний шелковый халат разъехался на коленках, и Жанна, к удивлению своему, обнаружила на бедре женщины, на первый взгляд кажущейся невероятно несчастной, большой синяк с четкими очертаниями ладони.

А так ли уж она несчастна? Синяк этот был либо свидетельством чьего-то гнева, либо проявлением страсти. Третьего не могло быть!

После смерти Сырникова прошло уже довольно много времени. Если бы пятерня на бедре была оставлена им, то сошла бы уже. А если и не сошла бы, то окрас синяка непременно поменялся бы, сменив лиловую свинцовость на тусклую нездоровую желтизну.

Кто же так «приласкал» несчастную даму, находившуюся в трауре? Может, потому и письмо от покойного решила отдать со снисходительной благосклонностью? Потому что не очень-то и печалилась по поводу его кончины? А может, от скуки пригласила Жанну к себе. Скучает ведь, наверняка скучает от безделья.