Единственная

Эти люди душили Наташу своей заботливостью, она должна убежать от них; неприлично исчезать в середине церемонии, но ждать больше невозможно, она должна поговорить с Тони, это важнее всего. Собравшись с мыслями, она быстро пересекла комнату и подошла к Тони, который разговаривал с пожилыми мужчиной и женщиной, делая вид, что ловит каждое их слово.

Он всегда вел себя подобным образом, стараясь очаровать людей и создать некий круг влияния, который может пригодиться ему в будущем. Но всегда, можно сказать, промахивался, ошибочно выбирая тех, кто явно не мог никому ни в чем помочь и кто легко попадался на его неотразимое обаяние. Наташа скривилась и подумала, что его притворство видно за милю. Вначале, когда он только что стал ее дружком, она считала, что он все делает великолепно, но теперь она знала его лучше.

Таким же способом он пытался подчинить себе всю ее жизнь, и это действительно сводило ее с ума. Иногда ей хотелось заорать в ответ на его бесконечные вопросы о том, где и с кем она была. Он, по-видимому, считал ее своей собственностью, она старалась не обращать на это внимания и, конечно же, никогда не делилась ни с кем своими соображениями. Только зависть на лицах девочек в школе, когда она появлялась под руку с Тони, стоила того, чтобы мириться с его присутствием в ее жизни.

Но не с тем, что произошло теперь. Было ужасной ошибкой просить Тони позвонить в мотель, ее безумная идея отомстить матери убила Кит, и теперь Наташа должна жить с этим всю оставшуюся жизнь. Похоронная служба сегодня утром была самым страшным из всего, что она когда-нибудь пережила, у нее так болел живот, что ей пришлось собрать всю свою волю, чтобы не согнуться от боли, а служба продолжалась целую вечность. Наташа вся дрожала, она была уверена, что все, несомненно, знают о ее поступке и кто-нибудь встанет, покажет на нее пальцем и закричит, что она убийца. В какой-то момент у нее от страха перехватило горло, и она чуть не задохнулась. «Я только чудом не потеряла сознания», — подумала Наташа. Когда опускали гроб, она в оцепенении стояла у могилы, ничего не слыша и зарывшись лицом в рукав Тони, чтобы никто не видел, насколько ей все безразлично. Ей было стыдно признаться даже себе, но она не чувствовала ни горя, ни боли, все вытеснил страх быть разоблаченной.

Отныне и навсегда это будет ее тайной, и она унесет ее с собой в могилу. Но способен ли на это Тони? Не проболтается ли? Или — чего доброго — вздумает признаться ее отцу или брату! От такой возможности у нее снова болезненно сжало живот.

— Извините, — весело обратилась она к паре, разговаривавшей с Тони, беря его за рукав, — могу я его у вас похитить на минутку? — Сразу же почувствовав неуместность столь бодрого тона, Наташа понизила голос и грустно взглянула на Тони. — Мне нужно с тобой поговорить.

— Конечно, дорогая. — Тони обнял ее за плечи.

— Можем мы немного пройтись? — спросила Наташа так тихо, чтобы никто, кроме него, не мог услышать.

— Ну, конечно.

Он нежно погладил ее по щеке, а она едва устояла против желания оттолкнуть его руку.

Выйдя на улицу, она увела его за несколько кварталов от дома на небольшую детскую площадку, где никого не было и только поскрипывали на ветру ржавые качели. Наташа прислонилась к детской лесенке, перебирая руками холодные серебристые перекладины и не произнося ни слова.

— Ты в порядке, солнышко? — наконец спросил Тони.

— Я хочу порвать с тобой. — Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Что? — Тони в изумлении сделал шаг назад.

— Мы больше не можем быть вместе.

— Я, кажется, ослышался, дорогая. — Он в упор посмотрел на нее.

— Ничего подобного, — мотнула головой она. — Все кончено.

— Подожди минутку, — Тони начал злиться. — У тебя нет для этого причины, я не позволю тебе просто так меня бросить.

Наташа промолчала.

— Эй, — он повысил голос, — не ты ли на днях умоляла меня сделать кое-какой пустячок для тебя, и разве я не выполнил все, как ты просила? А теперь из-за такого пустячка, из-за злой шутки твою маму похоронили. И ты хочешь избавиться от меня? — Тони впился в нее взглядом. — Ты так собираешься отплатить мне?

— Одно к другому не имеет никакого отношения. — При его словах у нее все внутри сжалось.

— Ах не имеет, да? — Он хлопнул рукой по перекладине с такой силой, что Наташа вздрогнула. — Ну, а я думаю, имеет. По-моему, ты именно из-за этой истории не хочешь, чтобы я был рядом. — Он еще сильнее разозлился. — Ты знаешь, Наташа, что ты непорядочная девушка? Сперва втягиваешь меня в жуткую историю, а потом стараешься замести следы.

— Я тебе повторяю снова и снова, — раздраженно повернулась к нему Наташа, — это здесь ни при чем. Я не люблю тебя, вот и все. Думала, что люблю, а оказалось — нет.

— Не любишь меня? — воскликнул он, сжав руки в кулаки. — Ты, черт побери, не любишь меня?

В какое-то мгновение ей показалось, что он ударит ее, но неожиданно он повел себя совершенно по-другому — подошел к ней, погладил ее по волосам, взял за руки.

— Наташа, дорогая, ты не понимаешь, что говоришь. Ты огорчена, и это понятно, для тебя это печальный, очень печальный день. Тебе нужно пойти домой и немного поспать, завтра ты поймешь, что ошибалась, и мы сделаем вид, что ничего не было. Я люблю тебя, крошка, и не позволю тебе так уйти.

Наташа с досадой отстранилась.

— Послушай, Тони, — резко сказала она, — я не меняю своего решения, я больше не хочу тебя видеть. Больше не звони и не приходи. — И она собралась уйти.

— Ты самая настоящая сука, ты это знаешь, дорогая? — сказал он ей вдогонку, и его угрожающий тон остановил ее. — Ты подлая тварь. Ты только что закопала свою мать — я хочу сказать, что это ты свела ее в могилу, — а хочешь приписать это мне. — Она повернулась лицом к нему. — И ты думаешь, что сможешь жить с этим? — продолжал он с улыбкой. — Ты ошибаешься. — Она застыла, как прикованная. — Помнишь, мы были одной командой? — В его глазах мелькнуло мечтательное выражение. — Особенной командой. Вместе мы могли все.

Внезапно он поднял кулак и изо всей силы ударил по перекладине, ему было больно, но он продолжал бить со всевозрастающей яростью. Наконец страх вывел Наташу из оцепенения. Надеясь, что Тони не понял, как напутал ее, она повернулась на каблуках и зашагала прочь.

Много часов подряд Бен принимал соболезнования, вежливо благодарил каждого за сочувствие, позволял пожать себе руку или похлопать по плечу и пробормотать бесполезные слова утешения, и теперь, закрыв дверь за последним посетителем, чувствовал себя совершенно измотанным.

Он бродил по квартире, ища себе занятие, но женщины, стараясь не попадаться ему на глаза, почти все сделали сами. Блюда с едой были убраны, рюмки и тарелки унесены из гостиной. Отец ушел в спальню несколько минут назад, и из-за закрытой двери не раздавалось ни звука. Подавленный гнетущей тишиной в доме, Бен пошел в кухню и увидел, что здесь ему тоже нечего делать, — на сушилке выстроилась чистая посуда и столовые приборы, раковина пуста, а кухонный стол вытерт. У него не было желания ни с кем разговаривать, но он почти обрадовался, когда зазвонил телефон.