Единственные
Шрифт:
– К Юльке его занесло! Он позвонил и сказал, что уходит к ней!
– Как?!
– А вот так! Увели! Как велик из сарая!
– Ни фига себе…
– Когда он сказал, я думала – сейчас мне станет плохо, и я умру. А не умирается! Пей, Илонка! Все мужики – сволочи! И этого своего Ромку гони в шею!
– Какой он мой?!
– Погоди! Я дура! У Гошки же была заначка, он думал, я не знаю!
Бутылка коньяка стояла на книжной полке, за книгами. Коньяк оказался дешевый, молдавский, но смысл его был не во вкусе, а в градусах.
А в редакции случился переполох – пришел официоз. Всякая встреча генсека с зарубежными лидерами, будь это хоть вождь
– Не надо было Илону отпускать, – сказала Варвара Павловна. – Вот бы она сейчас пригодилась. Так ведь ускакала, коза! Даже не попрощалась. Ну, эти девки…
– Может, что-то у нее случилось? – предположил Рома.
– Похоже, что случилось. Ей подружка позвонила, так Илонка к ней и понеслась, как наскипидаренный кот.
– Оля?
Варвара Павловна знала по именам и голосам всех, кто говорил по телефону с ее подчиненными.
– Оля.
Рома взял трубку, набрал на диске номер, но услышал только длинные гудки. И неудивительно – Илона и Оля никого слышать не желали, потому что одна плакала и ругалась, другая ее утешала.
Рома, забеспокоившись, позвонил через пять минут – с тем же результатом. И дальше он названивал по мере приближения к Олиному дому из автоматов.
Потом он долго трезвонил в дверь и даже кричал:
– Оля, открой, это я, Рома!
Ему не открыли. В голову полезла чушь. Рома выбежал на улицу, задрал голову, увидел окна, которые, по его соображению, должны были быть Олиными. Там горел свет. Он вернулся к двери, жал на кнопку звонка, стучал, но впущен не был. Тогда он сел на ступеньку и приготовился ждать.
Ему было жаль себя, но он ничего не мог поделать – должен был дождаться, даже если бы пришлось просидеть на лестнице до утра. И ему мерещилось то, что могло бы оказаться правдой: там, у Оли, образовались две пары, Оля с Гошей – на тахте, а Илона с кем-то из компании – на раскладном кресле, где и в одиночку-то трудно поместиться. И почему бы нет? Он знал, что Илона сейчас одна, но сколько же можно красивой девчонке быть одной?
В четвертом часу ночи дверь открылась, вышла Илона. Незримая Оля удерживала ее за руку.
– Нет, я должна идти, – повторяла Илона. – Не трогай меня, я должна идти. Мне нужно готовиться к экзаменам. Я должна поступить в институт… Пусти меня, я не могу терять зря время, у меня экзамены…
Илону качнуло. Рома вовремя успел вскочить, подбежать, поддержать. Она даже не поняла, на кого оперлась.
– Олька, пусти, мне нужно идти, – продолжала Илона. – Я потом приду, слышишь? Я завтра приду… Ложись спать! А мне нужно готовиться к экзаменам…
Видно, Оля там, за дверью, тоже еле держалась на ногах. Она отпустила Илонину руку – и что-то там, в ее прихожей, грохнулось с деревянным стуком, Рома заподозрил стоячую вешалку, которая нетвердо держалась на трех своих ногах, и хвататься за нее было опасно. Дверь захлопнулась.
Они остались вдвоем на темной лестничной площадке. Рома обнимал Илону, а она, видимо, пыталась понять, где тут ступеньки.
Он вспомнил, как впервые поцеловал Илону – первого января, возле автобуса, чуть ли не полтора года тому назад. Потом ему судьба подбросила еще пару поцелуев – когда в редакции, в маленькой корректорской, отмечали ее день рождения,
и когда компания, подвыпив, затеяла какую-то малопонятную игру с фантами и целованием.И вот – объятие, настоящее, крепкое, иначе не удержать Илону, которая еле стоит на высоких каблуках.
Рома простоял так минуты полторы, не меньше, закрыв глаза и все теснее прижимая к себе любимую. Но она его оттолкнула, шагнула к лестнице, ухватилась за перила и испугалась – ей стало страшно спускаться. Рома понял это и, бормоча, успокаивая, уговаривая, как маленького ребенка, свел ее вниз. Потом они шли по улице, она придерживалась за его плечо, он обнимал ее за талию. Ночь была теплая, хотя к четырем утра уже стало довольно зябко. Поймать такси не удалось, идти было далеко, они несколько раз останавливались и стояли в обнимку. Наконец от утренней прохлады у Илоны наступило прояснение в голове.
– Ромка, я сошла с ума, – пожаловалась она. – Нельзя мне столько пить…
– Нельзя, – согласился он. – Так ты больше и не будешь.
– Клянусь тебе, не буду. Ты как туда попал?
– Я за тебя волновался.
– Я бы без тебя пропала…
Ей было плохо, она мотала головой, да так, что длинные волосы плескались возле Роминого лица.
– Илонка…
– Что?
– Я люблю тебя.
Страшные слова прозвучали, и Рома, в ужасе от собственной отваги, ждал ответа.
– Как странно, – ответила Илона. – Мне еще никто этого не говорил. Ромка, ты же знаешь… я люблю другого…
– Знаю…
Они немного постояли и пошли дальше.
Возле Илониных дверей они простились. И Рома пошел на первый трамвай.
Илона даже успела немного поспать. Разбудил ее стон. Мать, охая, выбиралась из постели.
– Мам, что с тобой? – крикнула Илона.
– Ничего, сейчас приму таблетку.
– Точно… – прошептала Илона и пошла к матери в спальню. Там она попросила чего-нибудь от головной боли, и мать дала. Но Илона не обратила внимания, сколько таблеток и капсул выложено на тумбочке, а мать все это богатство глотала поочередно, запивая с вечера приготовленной водой.
Больше они ни о чем не говорили. Мать занималась собой, прислушивалась к ступням, коленям, бокам и рукам. Ей нужно было за час сделать из себя милую Шурочку, Шурочку-красавицу, чтобы пойти на работу и восемь часов прожить в раю.
Да, там она опять была красавицей, как пятнадцать лет назад, когда заняла место в кабинете, а поскольку знала это – то и весь небольшой коллектив конторских работников знал. Это был очень устоявшийся коллектив, в котором не замечали перемен во внешности.
Когда она ушла, Илона прилегла вздремнуть, потом встала, позавтракала и нашла в кладовке свою институтскую сумку. Туда влезали два толстых учебника или три средних, и еще парочка общих тетрадей. Илона уложила учебники, взяла тетрадки с английскими «топиками» и отправилась в редакцию. Там целый день она при каждой возможности доставала учебники и читала их, стараясь сосредоточиться.
Нужно было собраться с силами и заниматься каждый вечер. Нужно было заново приучать себя к постоянной и неотвратимой учебе. Потому что конкурс в полиграфический – мама, не горюй! Восемнадцати проходных баллов, как в педагогическом, точно не хватит.
Идя с полосой в кабинет дежурного редактора, Илона увидела Тамару. Тамара выходила из бекасовского кабинета с очень довольным видом.
– Привет! – сказала она. – А я от вас ухожу. Меня переманили!
– Привет! И куда?
– В «Календарь пропагандиста». Очень удобно – можно брать работу на дом!