Единый

Два Модератора стояли напротив стола, сцепив руки перед собой, как завзятые телохранители. Одного я узнал — старый знакомый крысеныш.

Никто из присутствующих не удивился нашему появлению — не успел. Я наложил на всех заклятие, едва дверь открылась.

— Блин, Олесь, — сказал Витька. — И зачем мы пообедали? Смотри, сколько у него еды!

Я присел за стол напротив Администратора, бросил взор на портрет-икону Председателя Кирсанова. Скоро, поди, сменят портрет-то. Чем дальше от Князьграда, тем дольше будет висеть на стенах государственных учреждений мертвый повелитель. Даже в столице народ, поди, до сих пор не в курсе того, что Кирсанов отправился на тот свет. Голованов благоразумно решил не привлекать к смене высшего руководства внимания и сообщить об этом в гарантируемых Детинцем квестах вкупе с гипнотическим раппортом, чтобы обошлось без излишних эмоций. Сиберийцы воспримут смерть Кирсанова как обыденное, хоть и прискорбное событие.

— Как часто ты отправляешь людей на каторгу? — спросил я у Админа.

— Когда как, — задумчиво сказал Админ, с интересом взирая на меня.

Этот взгляд меня удивил. У зачарованных он пустой и бессмысленный.

— Ива, — сказал я мысленно, — он что, “егорушка”?

— Знак Вечной Сиберии создал замкнутый на тебе контур, — объяснила Ива, — но Знаки Урода и Морока, видимо, не оказали на него должного воздействия. Да, у него очень высокий порог внушаемости. Но не беспокойся, Знак Вечной Сиберии все же подавил волю, и он будет отвечать тебе предельно честно. И он выполнит любое поручение.

— Но сделает это с удивленным или возмущенным видом, да? — пошутил я.

— Да. У него останутся естественные эмоциональные реакции на происходящее.

Я обратился к Админу:

— Ты отправил на каторгу одну невиновную женщину по имени Вера…

— Допустим, — отозвался Админ, не дослушав. — И что? Это мое право, как Администратора.

— Ого! — присвистнул Витька, стоявший за спиной Админа. — А он борзый! Ты его точно зачаровал?

— Точно-точно…

— Ну и зачем с ним беседовать? Отправь его самого на каторгу, да и поехали дальше.

— Я хочу, чтобы он признал свою вину, — сказал я.

— Такие типы не признают свою вину, — возразил Витька. — Дохлое дело.

— Напоказ — да, не признают. А под действием чар? — вкрадчиво спросил я, не сводя глаз с жирного лица. — Итак, неуважаемый Администратор, вы не признаете своей вины?

— Вины в чем? — тут же откликнулся тот. Говорил он спокойно, уверенно, будто это не я его зачаровал, а он меня. — Я выполняю свою работу.

— В чем заключается твоя работа?

— В поддержании порядка и справедливости. И соблюдения всех законов и положений Вечной Сиберии.

Он протянул испачканные в соусе пальцы к Знаку на стене над ликом Кирсанова, но ко лбу не притронулся, чтобы не испачкать — лишь элегантно наметил движение.

— В законах и положениях есть такое, чтобы отправлять на каторгу невиновных?

— Олесь, — закатив глаза, сказал Витька. — Да ну его! Потеря времени!

— Пять минут! Итак, Администратор, отвечай на мой вопрос!

— Невиновных на каторгу не отправляют, — ответил Админ.

— Однако ты это сделал. С Верой.

— Она меня оскорбила. Она не невиновна.

— За оскорбление на каторгу не отправляют!

— Почему? — снова удивился Админ, подняв редкие брови.

— Такое есть в законах?

— За оскорбление власти полагается каторга или расстрел. Это закон. Я выбрал каторгу, а не расстрел. Проявил милосердие.

— Она оскорбила тебя лично, жирная ты свинья, а не власть! — рявкнул я, закипая. Админ был свято убежден в своей правоте, и это выводило из себя.

— Я и есть власть! — повысил голос и Админ.

— Ты не власть, ты… — начал я, привставая. Но одернул себя и сел обратно. Через силу улыбнулся. Разговор и вправду не имел смысла. Чего я хотел от этого говнюка? Раскаяния? Страха? Сожаления? Чувства вины? Ничего подобного он не выказывал даже под действием Знаков. — Хорошо, ты и есть власть. Ты вправе казнить и миловать. Но в данном случае ты не обошелся меньшим наказанием, не заключил Веру под стражу на пятнадцать суток, например. Ты сразу отправил ее на каторгу. Ты сделал это, потому что у тебя раздутое эго. Признай это!

— Ты прав, — снисходительно улыбнулся Админ. — Я мог ее засадить в подвал на несколько дней. Но я отправил ее на каторгу.

— Почему?

— Потому что я так решил.

— Почему ты так решил?

Витька снова встрял:

— Олесь, да хорош воду в ступе толочь! Дай ему по морде и отправь на лесоповал, пусть там худеет!

— Витька, не мешай! — заорал я. Меня заклинило, я закусил удила. — Я хочу знать, почему он так решил! Я хочу, чтобы он признал, что он скотина!

— Я не скотина, — сказал Админ. — Я — власть.

Я судорожно вздохнул и направил на него тату Знака Урода, силой воли усилив воздействие волшбы до предела.

— Скажи. Мне. Правду. Ты отправил беззащитную женщину на каторгу, потому что ты — скотина!..

Взгляд белесых поросячьих глазок Админа выцвел от могучего удара В-токов. Он стопроцентно находился под сильным действием волшбы и не мог лгать.

— Я… не… скотина… — прохрипел Админ. — Я… власть! Это Вера — скотина, потому что осмелилась поднять на меня руку… Она не власть, но посмела… Ей место на каторге… чтобы никто и никогда больше… Пусть бы и сдохла… Будет примером… Старая шлюха!.. Посмела… руку…

Его речь стала бессвязной. А может, это я уже не воспринимал ее как следует. У меня помутилось сознание от дикого, непреодолимого бешенства, замешанного на бессилии хоть как-то изменить мировоззрение этой твари.

Я схватил со стола вилку и с размаху воткнул в тыльную сторону ладони Админа, лежавшей поверх столешницы. Она пробила кожу, мышцы и сухожилия и застряла в деревянном столе. Жирдяй завопил. Я вскочил, подобрал тупой ножик, которым Админ до нашего прихода резал сочное мясо, и ударил Админа в глаз. Выдернул нож и мгновенно ударил вновь, в ту же глазницу.

Витька отшатнулся. Админ глухо, по-бычьи ревел, хватаясь невредимой рукой за окровавленную глазницу, кровь брызнула прямо на изысканную еду. Модераторы стояли, как манекены.

Я отбросил нож, схватил папье-маше и, ничего не соображая, принялся лупить им по башке Админа без остановки, в режиме отбойного молотка, до тех пор, пока череп не превратился в кровавую кашу. Жирное тело Админа дергалось в предсмертных судорогах.

— Олесь, остановись! — позвала меня Ива.

Кажется, она звала меня уже несколько секунд, но я ничего не слышал и не видел. Гнев — неслыханный, неудержимый, чудовищный и огромный, как вселенная, — охватил меня и покорил целиком, без малейшего остатка. Никогда прежде я так не злился.

Я остановился. Выронил окровавленное, в ошметках мозгов Админа, папье-маше. В наступившей тишине стук от падения прозвучал выстрелом. Затем Витька отошел на деревянных ногах к стене и издал звук, будто его стошнило. Но его не стошнило. Хотя позыв был. Он отвернулся от тела и сильно побледнел.

Я вдруг увидел собственное отражение в висящем на стене небольшом зеркале. У меня был вид абсолютно невменяемого существа — уже не совсем человека. Волосы и отрастающая борода торчали дыбом, а на лбу и щеках проступили темные геометрические узоры, как татуировки у Отщепенцев. Когда я пригляделся, они исчезли, и я так и не понял, привиделось это мне или нет.