Единый

— Что ты наделал? — спросила Ива.

— Показал власти, что никакая она не власть, а скотина, — пробормотал я.

— Ты его убил.

— Да ну? — Я сел на стул, обессиленный вспышкой. — И что?

— Ты не управлял собой. Это плохо. В будущем это принесет проблемы…

— Кому? Таким, как этот Админ? Согласен.

— Твое желание непременно заставить раскаяться человека, чья психика обрабатывалась пропагандой с рождения, глупо.

— Да, глупо! — заорал я. — Зато по-человечески! Тебе этого не понять, Ива, не так ли?

— О, Олесь, — грустно проговорила Ива и растаяла на интерфейсе.

Витька все еще стоял у стены, упираясь о нее одной рукой и отвернувшись от меня. Я его наверняка напугал.

— Видишь, Витька, — обратился я к нему, — как оно получается? Какой смысл наказывать человека, если он свято верит в свою правоту? Отправь я его на каторгу, он считал бы себя жертвой произвола! Как бы он исправился? Как бы исправились тысячи таких, как он, если они верят в свою правоту? Какой из меня монарх, если я даже этого жирного ублюдка не смог раскаяться под волшбой? Я его раздавил, но… проиграл.

Какое-то время царила тишина. Где-то забегали, но вблизи от кабинета Админа шаги стихали — сфера моего магического влияния гасила в людях любое желание заглядывать сюда.

Затем Витька отклеился от стены и двинулся к выходу, стараясь лишний раз не глядеть на повалившегося на стол Админа с раскуроченным затылком. Возле меня Витька остановился и шепнул сдавленным голосом:

— Он не победил… Он умер. В ты все-таки больше судья Дредд, а не Санта Клаус. Скажешь, что это не ипостась Единого сейчас в тебе проснулась?

Глава 14. Старые знакомые

Витька вышел из кабинета, и до меня донеслись его шаги в коридоре. Следовало бы пойти за ним, пока к нему не придрались Модераторы вдали от сферы моего магического влияния, но несколько долгих минут я не мог заставить себя встать.

Необычайно яркая алая кровь расплывалась на столе Администратора из-под его размозженной головы и начала размеренно и нудно капать на пол. Модераторы — крысеныш и другой, незнакомый, — торчали у стенки, скованные волшбой.

— Ива, — наконец заговорил я. — Я схожу с ума? Я опасен для окружающих?

Не удивился бы, если бы она не отозвалась после моей выходки — но она отозвалась. Все же она не женщина, а искусственный интеллект.

— Трудно сказать… Я навела порядок только в оперативной памяти твоего нейрочипа и откалибровала процессор. Но я не знаю, как работает вся эта сложная система, включающая нейрочип, допарты и твой собственной мозг. Я отметила всплеск гормонов стресса, также очень высок уровень тестостерона — видимо, его выработка провоцируется допартом дольмена. Отсюда рост мышечной массы, растительности на лице и теле и вспышки ярости.

— А Единого ты не чувствуешь?

— Я не представляю, что он такое и как себя проявляет. Я не вижу твоих снов и видений. Я воспринимаю лишь состояние твоей внутренней среды и эмоции.

— Если эта вспышка повторится… ты сможешь меня остановить?

— Взять полное управление твоими системами на себя? Потенциально это возможно, но полностью аморально. Свобода воли человека неприкосновенна.

— А если я кинусь с ножом на Витьку или Киру?

— Будем надеяться, что этого не произойдет.

— Будем надеяться… — вслух повторил я. — Как это по-человечески… Перенести всю ответственность на бога или вселенную.

— Ты не контролируешь полностью свою жизнь, Олесь, — сказала Ива. — И тем более чужую.

— Ну и ладно. — Я наконец нашел в себе силы встать, ударил кулаками по столешнице. — Прибил я эту скотину — туда ей и дорога. Если по пути в Росс раздавлю еще парочку гадин, ничего страшного не произойдет. В Поганом поле я сам себе судья и палач.

— Не думаю, что это верный подход, — возразила Ива. — Зло не остановить злом…

— Почему нет? Клин клином вышибают, говорят. Минус на минус дает плюс. И вообще, зло, добро — все это понятия относительные.

— От допущения относительности добра и зла один шаг до небинарной морали, где понятий добра и зла не существует совсем.

Я скривился при воспоминании о противных разноцветных россах. Неужели я стану как они?

— Постараюсь не докатиться до такой гадости, как небинарная мораль. По сути это отсутствие какой-либо морали… Полный беспредел.

— Не совсем беспредел. Небинарная мораль у россов достаточно структурирована и обоснована, хотя мы, Либерахьюмы, считаем ее вредной в долгосрочной перспективе. Но я поняла твою мысль.

Я переключился на двух Модераторов, один из которых в свое время получил от меня по крысиной морде и, в свою очередь, подкинул проблем.

— Ты, — указал я пальцем на крысеныша, — убери это тело и вымой тут все. Самолично, ручками! А ты, — поглядел я на второго, незнакомого, — позвони в Детинец, свяжись с Председателем…

Я умолк, задумавшись. Как простой Модератор дозвонится до Самого Крутого Чувака? Это не под силу и Админу, если б он был жив. И если дозвонится, как узнает то, что мне нужно, а именно: не пропал ли труп Кирсанова из мавзолея? Случись подобное, любую инфу засекретят накрепко. А я никого не зачарую на таком расстоянии. Волшба по телефону не работает.

Я дал еще указания — чтобы смерть Админа они восприняли как самоубийство. Админ ни с того, ни с сего прямо во время обильного обеда проколол себе руку вилкой, а затем ударил себя в глаз ножиком и поработал с папье-маше. Не выдержал стресса тяжелой администраторской работы. Волшба, как и мощная пропаганда, напрочь убивает любую критичность: Модераторы поверят в эту версию без размышлений. А люди поверят в то, что им скажут. Похоронят Админа по-любому в закрытом гробу.

Пока я давал эти указания, меня терзал стыд. Все-таки я превратился в убийцу. От расправы над Кирсановым меня “избавила” Рина, но руки у меня недолго оставались чистыми. Одно дело — быть воином, уничтожающим врагов на поле брани, и совсем другое — убивать вот так, за столом, в припадке неудержимого гнева.

Но если мне быть монархом, то руки чистыми не сохранить ни за что. Придется избавиться от тысяч таких, как этот толстый Админ, свято верящий в то, что он — власть и имеет полное право отправлять людей на каторгу до конца дней за оскорбление собственной персоны. Их не зачаруешь и новые ценности не внушишь. Не перевоспитаешь ни естественным, ни магическим способом. И эти люди станут врагами новых порядков, основанных на признании прав обычного народа.

Что делать с этими многочисленными админами? Загонять их на каторгу? Но тогда там возникнет весьма опасная, мотивированная и обиженная на новую власть субкультура — своего рода воры в законе. Их влияние распространится на криминальный мир, ибо в обществе, где нет истинного плюрализма, оппозиция уходит в уголовное подполье. Отправлять таких админов на каторгу — создавать самому себе могущественного и трудноистребимого врага.