Ее город

После долгого и сладкого сна все переживания этого утра забылись. Лишь открывшись, глаза Юй Шого заблестели. Дедушка и бабушка сидели у ее кроватки. Юй Шого удовлетворенно объявила: «Гого проснулась». Она обняла дедушку и поцеловала его, а затем обняла бабушку и поцеловала ее. Потом девочка вышла на улицу играть, и на этот раз никто не приставал к ней со всякими глупостями. Бабушка не просила внучку не пачкать одежду, а дедушка не требовал вернуться домой и читать танские^[56] стихи на протяжении получаса. Когда Юй Шого пошла на прогулку, дедушка уткнулся в газету и сделал вид, что ничего не замечает. Бабушка посмотрела на нее и улыбнулась. Юй Шого сегодня натерпелась, так что заслужила возможность повеселиться. Малышка как будто поняла, что получила компенсацию, и, выйдя на улицу, уверенно заявила: «Гого идет играть!»

Во дворе днем было тихо. В хорошую погоду эта тишина являет особый вид спокойствия, который более соответствует названию ЖК. Дул теплый ветерок, светило солнце. Юй Шого раскинула руки и несколько раз пробежала по кругу, словно птица. Глупыш лежал на животе в тени, ленивый, полусонный. Заметив приближающуся к нему девочку, он вежливо повилял хвостом. Может быть, он уже забыл напряженную сцену, которая разыгралась сегодня утром у окна Гого, а может, ему это просто безразлично — в конце концов, он же пес, псом быть хорошо, даже вблизи от людей ты не чувствуешь их горести в полной мере. Лао Хуанхуан и след простыл — вероятно, она, как обычно, где-то спряталась. Время наконец пришло! Юй Шого на цыпочках подкралась к календуле. Ей давно хотелось сорвать цветок! А в этот день особенно!

Юй Шого знала, что цветы срывать нельзя, но не понимала почему. Они же вот-вот увянут — так почему их запрещено рвать? Они такие красивые — отчего их не разрешают трогать? Вопросов у девочки накопилась целая куча, но к ним, увы, никто не относился всерьез. Рядом с клумбой висела деревянная табличка с предупреждением: «Срывать цветы категорически запрещено. Нарушителю грозит штраф!» Лао Хуанхуан отвечала так: «Если я увижу, как ты рвешь цветы, то сломаю тебе руку». Однако сегодня необычный день, и если четырехлетняя девочка сделает все по-своему, то вопросы перестанут ее мучить. Ведь календула так сильно манила ее, пока она билась о решетку с той стороны.

Юй Шого непременно надо сорвать цветок!

Малышка подошла на цыпочках, оглядываясь по сторонам, и потянулась к цветку, но в тот момент, когда ее пальцы коснулись стебля, внезапно отдернула руку. Она уставилась на календулу перед собой и склонила голову — сперва в одну сторону, потом в другую. Затем застенчиво сказала: «Гого хочет сорвать тебя, хорошо?» Через некоторое время сама же и ответила: «Да! Гого тебя сорвет!» На лице девочки появилось радостное выражение, она улыбнулась, обнажая зубки, похожие на рисовые зерна, и изящно изогнулась. Затем отпрянула от клумбы, отбежала от нее к выходу из сада, высунула голову и огляделась: кругом никого не было, весь ЖК затих. Юй Шого подбежала к другому выходу, снова высунула голову и огляделась: разумеется, никого. Она делала это намеренно, специально нагнетая некую напряженность, чтобы ощутить опьянение. Четырехлетка случайно научилась действовать предумышленно. Ей хотелось проложить путь к счастью, хлебнуть его полной ложкой, создав атмосферу опасности. В конце концов она подошла к Глупышу, приложила палец к его пасти и предупредила: «Тише…» Глупыш, который вовсе не собирался лаять, воспользовался случаем, высунул язык и облизал ее палец.

Закатное зарево брызнуло на клумбу из щелей между зданиями, и несколько цветков искупались в этом золоте. Маленькая девочка выбрала позолоченную солнцем календулу и собралась сорвать ее. Ее ручка поплыла облачком и коснулась стебля, но в последний момент Юй Шого вдруг вздрогнула. Она обнаружила, что ее пальцы, намеревавшиеся сломать стебелек, тоже имеют форму цветка, но другого! Это новое открытие, совершенно новое! Руки у нее были пухленькими, как ни крути, орхидею из них не сложить^[57]. Дедушка — фанат пекинской оперы. Он считает самыми красивыми пальцами те, из которых можно сложить орхидею. Дедушка много раз едва ли не выламывал внучкины пальчики, но тщетно. Слишком уж они малы и чересчур пухлы. Но теперь большой и средний пальцы Юй Шого соединились, а остальные три оттопырились, нежные, тонкие. Красивые овальные ноготки, блестящие и влажные, были словно вырезаны из розового нефрита, в них отражались закатное сияние и календула. Девочка в изумлении увидела перед собой прекрасную орхидею, и это видение ошеломило ее. Ошеломило и воодушевило. Календула тоже прекрасна, как и ее пальцы, сложившиеся в нужный жест. Когда она пробовала сделать это в последний раз? Сколько дней прошло? Почему пальчики незаметно стали такими нежными? Жизнь замечательна — просто чудо какое-то!

Юй Шого на мгновение остолбенела, а затем начала двигать руками, будто танцевала, снова и снова складывая пальцы в красивые орхидеи, то глядя на закат, то кружась вокруг календулы. Малышка была поглощена собой, она испытывала радость и словно оказалась в другом измерении, где все сегодняшние неприятности и невзгоды начисто позабылись.

(7)

Наступила ночь. На прикроватной тумбочке Юй Шого в маленькой вазочке, наполовину наполненной водой, стояла календула. Подрастает будущая женщина, жаждущая счастья и красоты. Подрастает будущая женщина, которая исследует счастье и красоту. Верите вы или нет, но календула, смотрящая в ночное небо, — это молитва: пусть на детей, которые умеют творить и совершать открытия, настойчивых и трудолюбивых, этим вечером снизойдут радость, сон и благословение; пусть благословение и крепкий сон снисходят на них во все бесчисленные будущие ночи.

Мы ведь должны быть счастливыми людьми, верно, дети?

«Толстовский» шарф

Похоже, не все истории связаны с женщинами. Как, например, эта — о «толстовском» шарфе…

(1)

Если бы у неба были чувства, то оно тоже состарилось бы. Ох, жестко сказано! Каждый раз, молча перечитывая эту фразу, я ощущаю, как сосет под ложечкой, поднимаю глаза и медленно осматриваю небо, землю, мир — одновременно древний и современный, — и ненадолго теряю дар речи. Оказывается, одно предложение из нескольких слов — тоже целый мир.

Пока ты подросток, у сердца и глаз растут крылья. Ты не видишь, где живешь. Тебе ужасно хочется уехать. Ты мечтаешь уехать как можно дальше. Но вдали от дома тебя ждут непогода и новые знания. Только так можно увидеть мир. Когда я впервые уехала из дома в семнадцать лет, на моем лице было равнодушие, я не повернула головы и даже мысленно не возвращалась домой, ничуть не испытывая горечь разлуки. С тех пор я раз за разом покидала родной город и проехала уже тысячи ли^[58]. Во время этих путешествий у меня возникало много сомнений. Будда сказал: Татхагата^[59] ниоткуда не приходит и никуда не уходит, поэтому его и именуют Татхагатой. Эту фразу люди должны осознать.

Много лет спустя я вдруг обнаружила, что дождь в родном городе самый сильный. Речь идет о лете 1995 года и том незабываемом дожде. В юности я была высокомерной и честолюбивой, хотела стать необыкновенным человеком, но, проехав десятки тысяч ли, вдруг поняла, что все еще бреду по своей дороге, спотыкаясь о собственное невежество. Однако при столкновении с подобным невежеством добавляется еще и молчаливое покаяние: оказывается, слова — написанные слова — открывают перед нами еще больший мир.

(2)

В 1995 году я жила в Ханькоу, в жилом комплексе под названием «Хуацяо». ЖК состоял всего из четырех восьмиэтажных домов, выстроенных вокруг квадратной площадки. На этой площадке в основном прогуливались пенсионеры с внуками, дети дошкольного возраста и толстые девочки с собаками. Большинство работающих людей спешили мимо нее, на ходу одергивая одежду и завязывая галстуки. Некоторые вдруг обнаруживали какое-то серое пятно на кожаном ботинке и вытирали его о штанину — это осела пыль.

С южной стороны перед выездом на проспект у ворот стояла маленькая будочка для охранников; за решетку на окне было засунуто письмо, которое давно никто не забирал, от ветра и дождя надпись на конверте постепенно расплылась.

На северной стороне около ограждения оборудовали большую стоянку для велосипедов, а рядом с ней отгородили маленькую комнатенку, где поселились вдова Чжан Хуа и ее дочь по прозвищу Толстушка. Муж Чжан Хуа работал строителем. Во время возведения этого ЖК загорелся склад строительных материалов, он мужественно боролся с огнем и пожертвовал собой. Чжан Хуа побегала по инстанциям, и ее супругу посмертно присвоили звание героя; с ней стали обращаться как с вдовой героя, погибшего при исполнении, а потому управление гражданской администрации пристроило ее работать в наш ЖК — охранять стоянку велосипедов и заодно следить за порядком. Толстушка помогала матери, подстригая деревья и ухаживая за клумбами. Толстушка чем-то болела — по невыясненной причине она набирала вес, к тому же была глупенькой и в свои шестнадцать лет водилась исключительно с ребятишками. Чжан Хуа, очень трудолюбивая и шумная тетка, забирала у жильцов старые диваны и столы, часть которых поставила прямо на стоянке, а часть — на улице; осенью они сидели снаружи, а зимой внутри: перебирали овощи, стирали, ели, по вечерам смотрели телевизор. После обеда сюда частенько стекались жительницы ЖК, чтобы поиграть в маджонг или посплетничать, причем сплетничали они так громко, что жестяная крыша содрогалась от их хохота.