Ее темные крылья

В отражении моя кожа розово-золотая из-за сковороды, и я выгляжу металлически, как Гермес. Но мой рот…

Я будто выкрасила его в золотой.

10

ПРОСЕИВАНИЕ

— Что это? — спрашиваю я. — Что на мне?

Я касаюсь губ снова, пальцы оказываются в пыльце, и она пропадает. Но когда я смотрю на свое отражение, цвет еще там, и я оцениваю контраст между теплым медным сиянием моей кожи в сковороде и яркой полосой золота под моим носом.

Стойте…

Я уже видела такую комбинацию. Я целовала того, кто был в медной маске над золотым ртом пять дней назад.

В ночь, когда Бри умерла.

Его ты любишь?

Слова вернулись, странный парень произнес их, пока я смотрела, как Бри и Али танцуют, делая вид, что я не слышала, ярость гудела пчелами в ушах, делая воск и желания из ненависти. Желания смерти.

Его ты любишь?

Или она разбила твое сердце?

Его ладони на моей талии, моем лице, в моих волосах. Его забавный поклон. А потом он исчез, а Бри умерла.

Все волоски на моем теле встают дыбом.

— Нет, — говорю я вслух, мотая головой. — Нет. Ни за что.

Загадочный парень, мое желание, ее смерть. Гермес, Лодочник. Подземный мир, Бри. И Он.

Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет.

Он был парнем. Потому я узнала его голос, когда он сказал мне бежать.

Я поцеловала Аида. Мне понравилось целовать Аида. А потом я увидела Бри и пожелала ее смерти.

И она умерла.

Желудок сжимается, и я падаю на стеллаж за собой от силы того, что случилось — что я сделала — обрушившейся на меня, как цунами.

Бри мертва из-за меня. Я это сделала.

Странное тяжелое чувств наполняет грудь, легкие будто в меде или масле, в них что-то теплое и густое, опасное. Это липнет к моим рёбрам, покрывает внутренности, и я охаю, боясь на миг, что тону, как она, но на суше.

А потом это опускается, и я могу дышать, и я понимаю, что это за чувство.

Удовлетворение.

Она предала меня, и вот, что с ней случилось.

Я это сделала.

Хорошо. Я надеюсь, она страдает. Плачет, чтобы уснуть по ночам, пока в ней не закончатся слезы. Пусть будет одна, одинокая и пустая, какой я была с тех пор, как она и Али бросили меня. Пусть узнает, каково это — быть вычеркнутой из мира, который ты знаешь и любишь, жить в холоде и тьме. Пусть жалеет, что пожила так мало. Пусть только помнит о солнце, любви. Доверии.

— Ты поцеловала Получателя Многих, — говорит Оракул, вытаскивая меня из мыслей. — На Фесмофории, да?

Я забыла о ней. Я поворачиваюсь к ней и касаюсь рта, но в этот раз мои пальцы чистые. Золото пропало.

— В ту ночь девушка умерла, — ее глаза впиваются в мои, не моргая.

Я пожимаю плечами, тревога покалывает плечи.

— Та девушка была твоей подругой. Ты приходила сюда с ней. Вы были неразлучны.

Мой желудок сводит.

— Да. Пока она не переспала с моим парнем за моей спиной, — рявкаю я.

— И теперь она мертва.

— Это был несчастный случай. Полиция так сказала.

Оракул просто смотрит на меня.

Люди многое желают, и это не сбывается. Люди молятся богам, просят помощи, чуда, и чаще всего ничего не происходит. Я не просила его что-то делать. Я не знала, что он был божеством, я даже не говорила это вслух. Только пожелала.

И я не имела это в виду. Мертвый значило униженный, отвергнутый всеми. Я имела в виду, чтобы ей пришлось жить в другой части мира или взаперти вечно. Мертвый для общества. Я не имела в виду настоящую смерть. Не с монетой на губах.

Но это не совсем так. В тот миг я думала о настоящей смерти. И я могла врать всем об этом, но я знаю, что в моем сердце в тот миг была месть.

Я не представляла, что получу ее.

«Она украла у тебя Али», — яростно напоминаю себе я. Но даже я вижу, что это не одно и то же. И не важно, что я не знала, что это случится. Результат один. Бри утонула. Из-за меня.

Я смотрю на Оракула, чье лицо изменилось, пока я разбиралась в себе, постарело на десятки лет за мгновения, и она выглядела как столетняя. Словно мой поступок сказался на ней.

— Думаю, я ошиблась.

— Ясное дело, — говорит она и начинает смеяться, громко, как сойка, звук сотрясает окна и сковороды.

Я смотрю на нее в ужасе, пока она хрипит и фыркает, слезы текут из ее глаз по морщинам на лице, как древние реки, словно она ничего смешнее не слышала.

— Почему вы смеетесь? Она мертва, потому что я этого пожелала. Что смешного?

От этого она смеется сильнее.

— Миг назад ты радовалась, это было на твоем лице. Ты отомстила, — выдавливает она между смешками. Я закрываю пристыжено глаза, ведь это так.

Даже сейчас мне не стыдно, как должно быть. Я должна быть разбита от этого. Но нет. В моем сердце темное пятно настаивает, что это справедливо.

«Нет», — яростно думаю я.

Разве?

Я смотрю на Оракула.

— Я не думала…

Она вдруг серьезнеет, словно не смеялась, и мои слова пропадают.

— Ты не думала. Ты устроила бардак. Посмотри на себя, Несущая Смерть.

— Что я могу сделать? — я должна что-то мочь сделать. Должен быть способ исправить это. — Я могу попросить его отменить это?

— Он — не джин, Кори Оллэвей. У тебя нет еще двух желаний, чтобы решить свои проблемы.

— Так что будет теперь?

Она фыркает.

— Иди домой. У тебя был ценный урок: осторожнее с желаниями, особенно, когда рядом боги. Живи дальше.

— И все? — уплыть домой. Поужинать с Мерри и папой, спросить, как экфора. Пойти завтра в школу, как и на следующей неделе, и сидеть с Астрид и другими за домашней работой, глядя на пустое место Бри, делая вид, что это была не моя вина. — У меня не будет проблем? — спрашиваю я.