Эффект Грэхема

Я делаю глубокий вдох, подыскивая слова, чтобы облегчить ее боль.

— Ты не попала в сборную, — наконец говорю я. — Я знаю, это больно. Но это не значит, что ты никогда не сможешь туда попасть.

Она тоже вдыхает. Ее дыхание все еще звучит неровно для моих ушей.

— Средний возраст нынешнего состава — сколько? Двадцать шесть? Двадцать шесть, Джи. У тебя впереди еще много лет, чтобы пробиться.

— Но Олимпиада состоится в феврале следующего года, — говорит она тихим голосом. — Теперь мне придется ждать еще четыре года. К тому времени я стану ископаемым.

Я тихо хихикаю.

— Их нынешнему капитану команды тридцать два. Ты не будешь ископаемым, это я гарантирую. Послушай, может быть, ты не будешь участвовать в этих Олимпийских играх, — смягчаюсь я, и она издает еще один сдавленный всхлип. — Но национальная сборная играет много других важных игр. Каждый год проводится Чемпионат мира. Еще есть Кубок четырех наций. Может быть, в следующем году у Фэрли будет свободное место. Или, может быть, это произойдет годом позже.

— Или, может быть, я никогда не попаду в сборную.

Она снова начинает плакать, и хотя меня убивает делать все еще хуже, мы пообещали друг другу, что всегда будем честны.

— Может, и нет, — мягко соглашаюсь я.

Она отшатывается назад, издавая нечто среднее между смехом и хрипом.

— У тебя очень плохо получается.

— Возможно, ты никогда не попадешь в сборную, — повторяю я. — Это не меняет того факта, что сейчас ты единственный лучший игрок в женском студенческом хоккее. Фэрли сам так сказал. Он не смотрит на статистику, потому что если бы смотрел, ты была бы в составе в мгновение ока.

— Но почему у меня нет тех других качеств, которые он ищет? Чего, черт возьми, во мне не хватает?

— В тебе всего хватает. Абсолютно. Ты совершенна, именно такой, какая ты есть. Даже со всеми своими недостатками. Например, твое стремление быть лучшей. И твой музыкальный вкус.

Ее ответный смех немного неуверенный.

— Никто не любит неудач, Джи. Но я настаиваю, что это не неудача. Это всего лишь одно мгновение во времени.

— Мгновение во времени, — слабым эхом отзывается она.

— Да, и прямо сейчас, в этот момент, ты на дне. Но это нормально, потому что я с тобой, чтобы помочь подняться.

— Всегда? — шепчет она, глядя на меня своими большими серыми глазами.

— Всегда. Ты падаешь, я тебя поднимаю. Всегда

Ее слезы высыхают, дыхание становится ровным. Она обнимает меня за плечи и прижимается лицом к моей шее.

— Спасибо.

ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ

РАЙДЕР

Вот и все, Люк

И мужская, и женская команды лидируют в финале регионального этапа. Впервые за десятилетие обе команды Брайара будут соревноваться в своих “Замороженных четверках” в апреле этого года.

Разгромив нашего соперника на региональном турнире, мы набираем обороты и стремимся выйти на арену с командами “Финала четырех”. Также прошли в финал Миннесота Дулут и Нотр-Дам. Но главным расстройством для плей-офф стали Аризона Стейт, которые победили дракона, известного как ЮКонн, и вырвались вперед. К счастью, следующим их соперником будет Нотр-Дам, и я молюсь, чтобы мы не играли с ними в финале. Я не встречался на льду со своим бывшим товарищем по команде Майклом Кляйном с тех пор, как нам было восемнадцать и я расквасил ему челюсть кулаком.

У нас есть две недели перерыва перед игрой. И в этом году нам повезло — наша игра “Замороженной четверки" проходит в Бостоне. Женский турнир за неделю до нашего, и Джиджи лежит в моей постели, когда внезапно переворачивается на другой бок и говорит:

— Хочешь поехать со мной в Вегас?

— Ты просишь меня женится на тебе? — Вежливо спрашиваю я.

— Нет, я прошу тебя приехать в Вегас и посмотреть, как мы играем. Там будут мои родители. И мой брат.

— Ну и дела, отлично. Не могу дождаться встречи с ними.

Она легонько ударяет меня по руке.

— Давай. Они к тебе очень привязались.

— Только твоя мама.

На самом деле, Ханна Грэхем сейчас практически моя лучшая подруга. Джиджи дразнит меня по поводу того, как часто мы переписываемся. Это началось после зимних праздников, и сначала я притворился, что мне неловко. Отмахнулся от этого. Сказал, что это странно, что она продолжает со мной связываться.

Но это все были разговоры. Всякий раз, когда ее мать спрашивает как у меня дела, в груди разливается тепло. Это совершенно незнакомое ощущение.

Но это не совсем нежелательно.

Несколько дней спустя мы с Джиджи садимся в самолет. Поскольку у меня есть свободное время, и мы оба хорошо справляемся с учебой, мы решили пропустить занятия и поехать на день раньше, чтобы заняться каким-нибудь туристическим дерьмом. Она никогда не была в Вегасе.

Однако через несколько часов после нашего прибытия она, похоже, пожалела об этом решении, когда в смятении оглядывает бульвар Стрип.

— О Боже, эти огни такие ужасные. Почему они слепят на меня? Сейчас середина дня! Я чувствую себя так, словно нахожусь на космическом корабле. — Она смотрит на золотой фонтан, выбрасывающий водяные дуги высотой в три метра, как будто это оскорбляет ее лично.

— Это не весело. Я не настолько экстравагантная.

Я переплетаю наши пальцы вместе, посмеиваясь.

— Я тоже не в восторге.

Наши взгляды встречаются. Я облизываю губы.

— Может, нам вернуться в отель? — Я растягиваю слова.

— Да, пожалуйста.

Мы проводим остаток вечера, трахаясь. Я опускаюсь перед ней на колени в огромном душе нашего номера, мучая ее, отказывая ей в оргазме целых сорок минут. Она отвечает мне взаимностью, отсасывая мне перед окнами от пола до потолка. Меня не волнует, что все могут видеть мою голую задницу и что кто-то, вероятно, снимет нас и выложит это в сеть. Все, что меня волнует, это то, какой теплый у нее рот и какой влажный у нее язык, какие шелковисто-гладкие ее губы, когда они путешествуют по моему стволу.

Потом мы лежим в постели. Я глажу ее по волосам. Беру пульт и переключаю каналы, пока не натыкаюсь на TSBN. В эфире шоу, посвященное десяти величайшим хоккеистам всех времен. Номер один — отец Джиджи.

Когда его лицо заполняет экран, я хихикаю.

— Жду не дождусь встретиться с ним завтра. Уверен, он будет супер очаровательным.

— Мне тебя совсем не жаль. Теперь ты знаешь, каково это — находиться рядом с колючим мудаком, который не хочет с тобой разговаривать.

— Я не был на столько плох.