Эффект преломления
Шрифт:
— А чего ей бояться, ее Ердег охраняет, — отвечала Агнешка.
Две ночи из подвала доносились мучительные вопли: Агнесса Ракоци умирала под раскаленными щипцами. Графиня, уставшая, медлительная, как пиявка, насосавшаяся крови, выползала от нее только под утро. Днем она не выходила из своих комнат, а вечером сразу направлялась в подвал, и на ее безумное лицо было страшно смотреть.
На третью ночь исчезла смешливая высокая Изабелла Бетлен. На пятую — черноволосая Тереза Вереш. Оставшихся девиц охватил ужас. Больше не слышно было в замке девичьего смеха, фрейлины сидели по своим покоям, молясь, чтобы их не затронули зверства графини.
Молитвы
А спустя две ночи после исчезновения Фелисии горбун Фицко вытащил из подвала шесть окровавленных свертков, вместе с лакеями погрузил их на телегу и увез в сторону леса.
Впервые за много дней Эржебета вышла из своих покоев не вечером, а ранним утром. Прекрасное лицо ее было спокойно и умиротворенно, взгляд холоден, движения уверенны. Вместе с Йо Илоной и Фицко графиня поехала в ближайшую деревню. Вернулась — еще холоднее, еще равнодушнее. По ее приказу замковые работники отправились в лес, и застучали там топоры, завизжали пилы. Вскоре на лесной поляне вырос длинный одноэтажный дом. В нем установили алхимические печи, туда же перетащили котлы из подвала, клещи, щипцы и прочие пыточные инструменты.
— Дом для развлечений построила себе графинька, — сказала Агнешка. — Чтоб, значит, в замке грязь не разводить. Мало ли, гости приедут, так в Чахтице и нет ничего дурного…
— Страшно, Агнеша! — тряслась Пирошка. — Госпожа совсем с глузду съехала, убивает без разбору. Говорят, туда тащат людей из деревни, и старых, и молодых. Кого схватят, того и волокут пытать-то.
— Не зря молва ходит: ненавидит графиня деревенских, — нахмурилась Агнешка. — На том и чокнулась.
— И то сказать, Агнеша, с чего ей нас любить-то? Вспомни, малые мы совсем были, когда наши мужики бунт устроили. Сестер ее тогда снасильничали и повесили. Говорят, долго над ними издевались-то, демоны. А сама госпожа тогда и взбесилась. За то она сейчас и мстит.
— Дело давнее, — сказала Агнешка. — Если б жила по-божески, уж простила бы. А ее тогда Ердег и подменил, скажу я тебе. И стала уже не графиня — лидерка поганая…
Между тем в окрестных деревнях творилось непотребное: прислужники Эржебеты появлялись там каждый день. Присматривались, хватали кого послабее, волокли в пыточный дом. Круглые сутки оттуда доносились вопли и мольбы о пощаде.
Графиня, с засученными рукавами, резала, пилила, жгла, рвала щипцами. Кровь брызгала вокруг, платье Эржебеты было пропитано ею, на лице расплывались алые потеки, на руках — словно красные перчатки по локоть. Дорка с Йо Илоной держали несчастных, чтобы не дергались, не помешали графине проводить чудовищные эксперименты. Все чаще появлялись на пыточных столах маленькие дети.
Топились алхимические печи, человечиной топились. Бурлили котлы, и Эржебета с Катой костями невинных детей помешивали в них вонючее варево. Полы засыпали углем, чтобы впитал лужи крови.
И каждую ночь выволакивали из дома изрезанные, обожженные трупы, скидывали небрежно на телегу, словно никогда эти изуродованные тела не были людьми, потом свозили дальше в лес, закапывали в общих ямах.
Крестьяне могли только молиться, чтобы миновала их эта беда. Многие хотели бежать, искать спасения в городе, да не выходило: вокруг деревень рыскали черные псы горбуна Фицко, никого не выпускали. Даже священник не мог выбраться из деревни.
Однажды к отцу Иштвану Мадьяри наведался
слуга графини.— Ее светлость велит собираться, покойников отпевать, — прогнусил он.
Святой отец с ужасом захлопнул дверь, заперся в комнатах, опустился на колени, моля Бога об избавлении. Он так и не вышел из дома, впервые в жизни отказал несчастным в христианском упокоении. Священник — всего лишь человек, и его тоже может мучить страх.
В Чахтице людям было не легче. Слугам запретили выходить. Замок тоже охраняли собаки Фицко — благо стая расплодилась огромная. Черные кошки крались вдоль стен, словно следили, чтобы никто не сбежал из Чахтице. Сам Фицко бродил по коридорам, жег вонючую траву, от которой кружились у людей головы, бормотал заклинания. Казалось, его уродливая фигура одновременно маячила во всех концах Чахтице. Иногда он хватал какую-нибудь из девушек, утаскивал в лес, и больше ее никто не видел.
Только цыгане по-прежнему пели и веселились. И безразличен был им страх, охвативший замок. Странно было их веселье на фоне черного ужаса, накрывшего Чахтице.
Так прошло лето и половина осени. Сколько сотен несчастных было замучено графиней? Никто не считал. Сколько могил появилось в лесу? Никто не знал, а слуги, хоронившие тела, давно уже сбились со счету.
С наступлением холодов Эржебета вернулась в замок. Немного похудевшая, но все такая же красивая. Немного уставшая, но все такая же молодая. Немного успокоившаяся, но все такая же безумная. Безумие тлело под агатовой чернотою глаз, скользило в движениях, прорывалось в интонациях голоса.
Большая жертва… Что ж, она платит.
Она села писать письма. Много писем.
«Здравствовать много лет, любезные мои барон и баронесса — Миклош и Мария Ракоци…»
«…Простите меня за тяжкую весть, которую несу я вам о вашей дочери Терезе…»
«…Примите мои соболезнования. Ваша дочь, Изабелла Бетлен…»
«…Скорблю вместе с вами и со всею семьею Чомбор…»
Вскоре по всей Венгрии разъехались гонцы, повезли родителям несчастных горестные вести.
Замок Чахтице, ноябрь 1610 года от Рождества Христова
А в конце осени в ворота замка требовательно постучали. Караульный гайдук глянул в оконце, поговорил с приезжими и отправился к госпоже.
Вскоре Эржебета, закутанная в меха, спустилась во двор, посмотрела в зарешеченное окошко.
У ворот стояли родные погибших фрейлин. Барон Миклош Ракоци, отец Агнессы, граф Дьёрдь Бетлен, старший брат Изабеллы. Вереши, Саларди, Чомборы, Баттяни…
— Здравствуйте, господа, — спокойно приветствовала их графиня. — Чего вы ищете здесь? Или не получили моих писем? Так позвольте еще раз выразить вам соболезнование и сказать, что дочери и сестры ваши, а мои фрейлины, умерли…
— Не ври, проклятая! — крикнул Миклош Ракоци и ударил кулаком по створке. — Получили мы твои лживые письма! Скажи нам, Эржебета Надашди, от чего погибли молодые, здоровые девицы?
Графиня долго молчала, потом холодно ответила:
— Мор в Чахтице случился. Поветрие. Вот и померли ваши родственницы. Хилые были, слабая кровь…
— Ах ты, подлая! — Иштван Вереши бросился на ворота, словно хотел выбить их своим телом. — Мор, говоришь? Поветрие? Да по всей Венгрии уже слава идет о твоих поветриях, колдунья! Отдай нам хотя бы тела наших дочерей! Отдай, и мы посмотрим, есть ли на них следы пыток!